Отказ

Ох, милые мои, так дальше дело не пойдет.
Отчего-то этот несмышленыш твердо вбил себе в голову, что раз у него больше ракеток, значит он тут главный.
Сколько тебе лет, малыш?
Постыдился бы, что ли, такими взрослыми дяденьками помыкать.
Но, к моему большому огорчению, Альфред не страдает такой специфической болезнью как «уважение к истории», ну и Бог с ним…
Однако…
Что-то он в последнее время с особым энтузиазмом пытается подмять нас под себя, и это совсем нехорошо.
Более того, меня это раздражает.

♥

Очередное собрание НАТО началось по традиционной схеме: молча соглашаемся с планами Америки.
Ведь никто в открытую своего недовольства не высказывает, значит всех все устраивает.
Боже, какое единодушие!
— Итак, — бодро вышагивал Америка. – Кубинский ракетный кризис очень здорово показал, что СССР не остановится ни перед чем!
Неужели?
Тогда ты уже должен нам с другого света ручкой помахивать.
— Россия держит нас под прицелом, — продолжал вдохновлено вещать Альфред, расхаживая взад-вперед, а глазки… Глазки-то как горят!.. – И он угрожает не только мне, но вам всем! Его необходимо нейтрализовать и немедленно!
Ммм, может, все же разбавить эту американскую карамельную пропаганду?
— И откуда такая уверенность, милый мой? – ох, как все сразу напряглись… – То, что вы с ним во взглядах кардинально не сошлись – дело ваше. Нас-то за что подрывать?
— Что за тупой вопрос? – закатил глаза Америка. – Да потому что он — псих! И все, кто не с ним – те против него. Вот и все.
— Это он тебе сказал?
Ну вот, мы окончательно скатились к России. Нехорошо как-то.
Вроде, все социалисты водичку мутят…
— А разве это и так не ясно? – недобрых взглядов стало больше, но все по-прежнему молчат. — Брагинский – психопат, и это очевидно, он создает ядерное оружие…
— Как и все мы, — перебил я.
И, правда, это повод считать его психически неуравновешенным.
— … чтобы уничтожить нас, — слегка свел брови Америка.
— Ну, разумеется, а ты создаешь ракеты, чтобы просто устроить праздничный фейерверк, не так ли?
— А почему ты за него так заступаешься? – подозрительно блеснул очками Джонс.
— Я заступаюсь не за него, а за здравый смысл, — и я просто говорю, что думаю… У нас же демократия, верно? – Я так и не услышал ни одного четкого аргумента, почему Европе что-то должно угрожать? И почему при этом ты, прелесть наша, беззаботно улыбаешься – ой, да зачем вам свои ядерные установки? Все же хорошо!
Тишина…
— Я не понимаю, чего ты хочешь этим добиться, Франция, — чрезмерно серьезным голосом отозвался Альфред.
— А что тут думать? – голос из другого конца зала. Смотрите, кто проснулся – Арти! – Они же раньше трахались. Хотя это виносос говорит, что раньше…
Ах ты, мое бровастое создание!
Придушить бы тебя…
— А ты что завидуешь, пупсик? – мурлыкнул я, подмигивая ошалевшему «пупсику».
— Пошел ты! – побурел он.
— И чего ты так переживаешь, Арти? Кто сказал, что ты – Европа? С ЕЭС ты, как и прежде, не имеешь ничего общего.
— Это все из-за тебя, бородатая баба! – рявкнул истинный английский джентльмен.
— Разумеется, ведь было бы неприятно, если бы Европейское экономическое сообщество с твоим приходом окончательно бы превратилось в Атлантическое экономическое сообщество.
— Ты на что намекаешь, лягушачьи мозги?!
Ох, Боже ж мой, он сам не устал от этого фарса?
Я просто встал и двинулся к выходу.
— Собрание еще не закончилось, — раздраженно напомнил Джонс.
— А, по-моему, все и так ясно.

♥

И что я все-таки делаю перед этим железным забором в два человеческих роста, хотелось бы знать?
Не иначе, как происки дьявола…
Равно, как и то, что я уже постучался.
Раздался громкий озлобленный лай, а я тоскливо посмотрел на небо.
Мерзкие тяжелые тучи.
— Кто там?
— Надо же, как сильно изменился твой голос…
За забором раздался недоуменный возглас, и из приоткрытой двери высунулся мрачный Россия.
Время и противостояние стерли с его лица все следы юношеского азарта и легкой наивности, оставив на нем резкие черты напряженности и непонятную горечь в глазах.
Я помню, как был влюблен в эти фиалковые огни, да они и сейчас прекрасны, что ни говори.
— Зачем пришел?
Хороший вопрос.
Здесь, сейчас, я – в этом наборе неправильно абсолютно все.
— Хочу поговорить с тобой.
Россия немного помолчал, недоверчиво вглядываясь в мою фигуру в длинном светло-синем плаще.
— Руки подними, — нахмурился Брагинский.
Я послушно выполнил это, чувствуя, как его ладони заскользили по мне, обыскивая.
О, а здесь это как-то уже интимно…
— Думаешь, я — самоубийца, чтобы приходить сюда с оружием?
Россия опустил руки и еще раз пристально меня оглядел.
— Ты идешь от сукиного Джонса, — с некоторой холодностью заметил он. – Кто тебя знает?
— Но ты все равно меня пропустишь?
— Считай, что по старой памяти.
Я слегка усмехнулся.
Да, нам, определенно, есть, что вспомнить.

Выбор

Обсуждать планы первых шагов антиамериканской коалиции на территории ФРГ также умно, как самому Альфреду вдруг заскочить к Ване на огонек.
Поэтому все сборы я предложил проводить у себя. Здесь хотя бы не снует туда-сюда огромное количество посторонних ушей.
Людвиг, осматривающий мой дом так, словно никогда здесь не был, вызвал острое желание раз в жизни забыть о правилах хорошего тона.
Желание это усиливалось колючими словами России, болтающимися на самой поверхности головного мозга.
Однако сейчас не тот случай, чтобы поступать, как глупый эгоистичный в своих обидах мальчишка.
— Присаживайся, — я указал на красное кресло напротив стола в моем кабинете. – Желаешь что-то выпить?
— Нет, спасибо, — вежливо отказался Людвиг, отрицательно качнув головой. – Лучше сразу к делу.
Немец, он везде немец.
В принципе на такой ответ я и рассчитывал, а то переводи на него еще изысканный алкоголь, ну да.
Делу, так к делу.
— Вдвоем мы пока не представляем для Америки особой угрозы, — я присел на край стола, опираясь правой рукой. – Но он отдален от Европы, а мы с тобой входим в одну чудную организацию…
— Понятно. Ты предлагаешь поговорить с остальными и убедить присоединиться к нам?
— Если подойдешь к ним с этим вопросом в лоб, ты услышишь отказ. Это надо делать очень осторожно.
Германия насмешливо посмотрел на меня.
— Не думай, что я такой идиот.
— О чем ты, милый? Я вовсе так не думаю, — но только попробуй подкатить к ним со своей немецкой прямолинейностью… — Тем более, что у тебя гораздо больше шансов повлиять на Нидерланды.
— Сомневаюсь. Он относится ко мне ничуть не лучше, чем к тебе.
— Это не играет особой роли, — я наклонился к Людвигу вплотную и вкрадчиво прошептал. – Главное, что ты в свое время очень хорошо заразил его своим языком. Пусть он и пытался это как-то изменить, но твое влияние оказалось крайне сильным. Почему?
Судя по тому, как он на меня сейчас посмотрел, там явно замешана какая-то темная история.
— Хорошо, — вздохнул Германия, отодвигаясь от меня. – Я поговорю с ним.
— Вот и молодец. А я пока займусь сплочением коллектива.
— Усилишь интеграцию? – с какой-то странной интонацией спросил ФРГ.
— Именно.
Неожиданно Людвиг встал и сам теперь уже завис надо мной.
— А ты не боишься?
— Чего? – когда над тобой склоняется Германия, хочется откуда-то выудить острый ножичек.
— Окончательно слиться со всеми, — ты пытаешься воспользоваться моими же приемчиками? Дорогой, расслабься, твой отвратительный акцент меня совсем не заводит. – Размыть границы, создать единое экономическое пространство и даже…
Мне начинает казаться, что Германия уже надумал поставить мне засос на шее.
-… забыть о своей национальной валюте и начать пользоваться общей…
Я какое-то время чувствовал его дыхание на коже, а потом с громким хохотом резко оттолкнул от себя.
— Не переживай, милочка, так далеко заходить я не собираюсь.

♥

Заседание НАТО.
Сценарий — тот же.
Главное действующее лицо — то же.
Массовка – та же.
Но в этот раз, бесценные мои, все же актеры второго и третьего плана явно добавили разнообразия своей неожиданной импровизацией.
Какого черта со мной никто не поздоровался, хотел бы я знать?
А страны, входящие в ЕЭС, вообще сделали вид, что меня здесь нет.
Да что за?
— Что такое, лягушачьи лапки? – раздался рядом ехидный шепот. – Совсем один остался?
Арти, обычно сидящий у черта на куличиках, вдруг подсел ко мне, неспроста, разумеется.
Обычно моя извечная заноза в самом нежном месте появляется вблизи только в одном случае – поднадавить на больное.
— Хм… — я изобразил легкую задумчивость. – А разве я был не один?
Так-так…
На глаза попалась чудная картинка.
Людвиг кивнул Джонсу, и тот, довольно усмехнувшись, скользнул по мне взглядом, вновь сделав вид, что увлеченно изучает бумаги.
— Глазки-то пошире открой, дубина, — почти ласково посоветовал Англия.
— Я учту, зайчик, — однако улыбку изобразить не удалось. К сожалению.
Германия, ублюдочек мой, подожди, доберусь я до тебя.

♥

Как я уже и говорил ранее, в планы ФРГ входило возвращение себе полной независимости, а, следовательно, и возможность создания собственного ядерного вооружения, которое стало бы гарантией его спокойствия, что больше никто не будет шастать по его территории и использовать его в своих целях.
Да, уверен, он действительно был не в восторге от того, что предлагал и делал Америка, однако, очевидно, посчитал, что выбора у него особого нет, и поэтому предпочел заложить меня, доказывая тем самым свою верность Альфреду.
Я еще раз выдохнул и опустил веки.
Искусству успокаивать свои эмоции и приводить разум в порядок, чтобы можно было оценить и понять поведение противника, я учился значительно дольше, чем примерять на себя образ истеричного любителя обоих полов с крайне извращенными фантазиями, и, надо сказать, так до конца его и не освоил.
Потому сейчас тупо выбросил Гете в оригинале в растопленный камин, а после обложил Германию всеми известными мне матерными словами на различных языках.

♥

Ощущение, что меня все кинули только усиливалось, особенно после того, как мимо меня с грустным лицом прошел крошка Италия, тихо бросив: «Прости, братик Франция».
О-т-л-и-ч-н-о.
В очередной раз возвращаюсь домой в разбитом состоянии.
Перед глазами так и мелькают самодовольно хмыкающий Америка, злорадно улыбающийся Англия и слегка виновато отводящий глаза Германия.
Я проиграл… пока что.
Но как же мне нужна чья-то поддержка сейчас…
Я тоскливо глянул на телефон.
Знаю только одну страну, которая мне может помочь.
А знаете, дорогие, что противней всего?
То, что вновь сблизившись с ним на один маленький шажок, я отдалился сразу же на три.
— Слушаю.
— Прежде чем ты бросишь трубку, знай, что… — я почти кожей ощутил, как на том конце провода Россия до боли стиснул зубы. – Ты был прав, родной.
Ох… Вырвалось все-таки это «родной».
В трубке повисла тишина, но главное, что не гудки.
— Германия вытащил из меня планы и рассказал об этом Джонсу…
— Поделом тебе, — сухо заметила трубка. – Будешь думать в следующий раз, с кем связываешься.
— И… — в горле почему-то пересохло. – Я один остался, Ваня… Один.
Ты же поймешь меня?
Ты же тоже боишься остаться в одиночестве, ты мне сам говорил, сам…
— Ты… поможешь мне?
Вновь молчание.
Как же тяжело, Господи…
Но отчего-то мне кажется, что он — не та бездушная тоталитарная машина, о которой так любит разглагольствовать Америка, а все еще тот Россия, который остался где-то в моей памяти и который просто не способен бросить того, кто просит его о помощи.
И неважно, что я не принял социализм, это ведь неважно, да?
Не молчи…
— Как же ты не понимаешь… — устало вздохнул Ваня. – Ты правда не понимаешь?
— Что… Что?
— Как я могу тебе помочь, если ты даже не знаешь, чего хочешь?
— Я хочу не раствориться в Америке, я же уже говорил. Разве ты меня не слышишь?
— Да это ты меня не хочешь слышать! – воскликнул Иван горько и пронзительно. – Как ты можешь бороться с ним, если ты – часть его самого? Едрит твою в качель, Франциск! Я же противостою НАТО, я борюсь с ним, со всеми кто туда входит, с тобой, с тобой, понимаешь?!
Он ненадолго умолк, и я тоже не знаю, что говорить.
Вот просто не знаю, что сказать.
-Ты должен решить, что для тебя важней. Вот и все.

Согласие

— Ты еще пожалеешь об этом…
Думаю, что нет.
Знакомое шипение замолкало по одной весомой причине – я клал трубку.
Угрозы Арти меня мало впечатляли, однако удивительным образом портили настроение раз за разом.
Хотя когда я вспоминал его изумленно вытянутое лицо, всю хандру как рукой снимало – да, это редкое зрелище того стоило. Равно, как и почти детская обида Джонса.
Вместе с тем, выход из столь мощного военного блока не мог не иметь для меня печальных последствий. И то, что бывшие «друзья» с легким сердцем повернулись ко мне, пардон, попой, было в сложившейся ситуации самым незначительным.
Все же я – часть Европы и того самого пресловутого Запада, который так не любит Восток, и это бесполезно отрицать. Я не могу полностью оторваться от него, но если он становится… хм, Амеританией, то выход прост и очевиден.
Но почему-то сейчас позвонить Ивану казалось мне чем-то из серии: «Ты видишь, от чего мне пришлось отказаться ради тебя?».
В данном случае лучше обойтись без дешевых драм.

♥

Россия покорил меня далеко не сразу.
Я встречался с ним несколько раз, еще когда он был совсем мальчишкой.
Как сейчас помню, весь какой-то чумазый, замызганный, со взглядом побитой собаки, хотя неудивительно – разве кому-то в этом мире рабство было к лицу?
Надо сказать, что тогда я не испытал ничего, кроме простой — так свойственной людям, но уже прочно забытой нами – жалости.
Во времена Смуты я уже думал, что вряд ли когда-нибудь увижу еще это несуразное существо, потеря им государственности была практически решенным делом, но неожиданно Россия в очередной раз показал свои стальные зубы – в первый раз, одолев этого дикого кочевника, разумеется, хотя хороши в качестве примера и Гил с Берди, с несколько умудренным видом потирающие место чуть ниже поясницы.
Тогда же я задумался и крепко так задумался. В нем что-то было, определенно.
Его официальный «выход в свет» состоялся несколько позже, уже при Питере, вернее, как принято говорить у русских, Петре, впрочем, сути это не меняет. Вывел Россию буквально под ручку его ненаглядная первая любовь.
Кстати, хотел бы я знать, почему в его вазе до сих пор стоят эти странные желтые цветы, а не мои божественные розы, алые, как сама кровь?
Так вот… На чем я остановился? Ах да…
После того, как Ванюша триумфально втоптал в грязь шведскую гордость, он провозгласил себя Империей.
А я понял, что пропал, безвозвратно пропал. Юный Россия прямо-таки источал смутно понятную мне энергию, от которой порой становилось не по себе, но вместе с тем она была волшебна, как полузабытая сказка в старой книге с истрепавшейся обложкой.
В круг его общения я вписался самым естественный образом и даже спустя некоторое время услышал в свой адрес такое задорно-искреннее: «Мой добрый друг».
Это льстило, безусловно, не каждый удостаивался такого, но этого мне было категорически мало.
Поэтому воспользовавшись весьма удобным предлогом – танцы, Россия очень любил вальсировать, чему я его, кстати, сам и учил – я перехватил его ладонь, невольно сжавшуюся в кулак, осторожно раскрыл и приложил тыльной стороной к своим губам.
Да, в голову прямо-таки вбился абсолютно пораженный фиолетовый взгляд снизу вверх – неужели он когда-то и вправду был ниже меня? – но, кажется, я тогда ловко выкрутился, сказав, что-то вроде того, что так принято благодарить за прекрасный танец. И самое интересное, что Ваня перенял этот жест, а значит, и мне на попятную идти было поздно.
Быстро сообразив, что так ничего не получиться, я остался в списке его друзей, ожидая подходящего случая.
А что было потом… и сейчас вспоминать трудно. Великая революция сводила меня с ума, убивая мои нервы, отнимая силы и здравый разум. Она оставила неизгладимый во мне отпечаток, на который с силой наступил этот маленький, но чрезвычайно амбициозный человечек. Захватить мир?! О Боже, ну зачем мне это?..
Однако, через некоторое время до меня медленно дошел смысл его слов – захватить весь мир!
Подмять под себя несносного Арти!
Забрать все его огроменные колонии!
Подчинить себе всю Европу и Азию!
И, самое главное, получить Россию!
Да, к сожалению, тогда я был уже не в себе.
Наш план был безукоризнен и разыгран, как по нотам. Сначала я забрал крошку Италию, прелестницу Бельгию и, естественно, ее братца, который ох, как меня к тому времени достал – разве можно было оставить безнаказанным то, как легко он получал доступ к желанному мною телу?
Далее последовала целая вереница, и очередь дошла и до Гила. Он сопротивлялся и выкрикивал такое, что «законченный психопат» на фоне всего остального показался мне довольно безобидным. Очевидно, вопли были услышаны в разных концах Европы, и совершенно неожиданно в его дом вбежал Иван, хотя бесконечно милый красноглазый злюка был удивлен его появлением ничуть не меньше, чем я сам.
И все же, несмотря ни на что, мой славный Россия где-то просчитался, и я победил.
Чем я, каюсь, бессовестно воспользовался в Тильзите, заставив сделать одну нехорошую вещь… Вернее, до мурашек по коже приятную и совершенно нехорошую вещь…
Мне даже удалось на какое-то время склонить его на свою сторону, но сам Ваня оказался не в восторге от подобного, и через некоторое время я приступил и к его захвату.
Вот знаете, вообще этот период жизни я помню расплывчато, все военные походы, как сплошной туман. Все, кроме одного.
Вступив на территорию Российской Империи, я наконец смог осуществить все свои фантазии, мучающие меня уже черт знает с каких пор. Вернее, самые черные из этих фантазий. Брать его силой оказалось не так просто, но мне в помощь была армия половины Европы. Первые разы даже понравились – судорожно вздрагивающий подо мной Ваня только подпитывал временное помутнение рассудка. Но подобное быстро наскучило, видимо, у гордого России была особая цель — не издать ни единого звука, как сильно я бы в него не проникал.
А вот дальше началась самая настоящая вакханалия.
Эта подлость с Москвой – а как я был горд тем, что он сам – сам! – отдал мне свое нежное сердечко! – а потом и этот чертов Тарутинский маневр… А уж Смоленскую дорогу, как вспомню, так вздрогну. Наверно, до самой смерти не забуду этот выворачивающий нутро голод, немыслимый холод и демонический блеск в глазах России.
Еле как добравшись до своего дома, я мечтал не выходить оттуда, пока мое позорное поражение не будет забыто, хотя Арти тогда постарался на славу, чтобы сделать все с точностью до наоборот. Но когда я уже все осознал, Бог смилостивился, а судьба подарила мне чудесный шанс – Ваня вызвался «проконтролировать» мои дальнейшие действия и остался жить у меня.
Сначала он категорически отказывался со мной разговаривать и всячески игнорировал, но я был крайне терпелив, и спустя какое-то время Россия вновь начал делать маленькие неуверенные шажки в моем направлении, на что я незамедлительно ответил, но, памятуя о своих прошлых ошибках, принялся старательно выбивать почву у него из-под ног, сочетая мимолетные, но пылкие поцелуи с не менее страстными речами о свободе простого народа. Иван противился этому всему, как только мог, но все же мне удалось овладеть его мыслями. Иногда он приходил домой и сам поднимал многие болезненные для него темы, вроде отмены крепостного права, и даже просил у меня советы.
Между тем отчаяние все явственней толкало его в мои объятья, и однажды это все-таки произошло. На шелковых простынях, при томном свете горящих свечей, с легким привкусом кружащего голову вина, и тогда я понял, что причиняемое ему насилие с моей стороны не шло ни в какое сравнение с тем, что мы делали с ним по обоюдному согласию.
Дальше наши отношения стали похожи на бесконечные подъемы и спуски, горки и ямы – но мы ненавидели друг друга также горячо, как и отдавались.
И все же то, насколько я был глубоко к нему привязан, я понял только в годы Первой Мировой войны. Я ведь каждый божий день вспоминал именно о нем, пока Германия захватывал меня.
И как же я был счастлив, увидев его, но вместе с тем обескуражен, и совершенно не мог понять, откуда он?
Ваня со звонким смехом рассказал мне, что со стороны Европы ко мне никак не подобраться, и он, не долго думая, «пошел в обход»… И ради меня Россия добирался по своим отвратительным, почти непроходимым дорогам от Санкт-Петербурга до Китая, а уж от него переплыл весь Индийский океан, чтобы попасть в Марсель с другой стороны!
Разве после этого я имел хоть малейший шанс не влюбиться в него?

♥

Из воспоминаний меня вырвал навязчивый звонок и пара нетерпеливых ударов в дверь кулаком.
Кажется, я слишком глубоко задумался, а попасть ко мне пытаются уже отнюдь не первую минуту…
Хотя кому и что от меня нужно?
Однако этот вопрос отпал сам собой, когда в мой дом шагнул он.
— Это правда?
Россия, настоящий, не из моих мыслей, стоял передо мной, с порога спросив меня чуть взволнованным голосом.
Так, ясненько.
Значит, информация о моем выходе из НАТО оказалась настолько громкой, что донеслась даже до закрывшегося за семью замками СССР.
Хотя, кажется, я от кого-то уже слышал, что Гил обожает шпионские игры…
Что ж… Сейчас это как нельзя кстати.
— Да, — со вздохом отозвался я.
Ваня чуть качнулся мне навстречу, словно желая меня обнять, но передумал и отошел к окну.
— Я знал, что ты примешь правильное решение, — Россия вновь повернулся ко мне, на его губах играла легкая улыбка.

♥

Все знают, что такое любовь.
А кто не знает, тот догадывается, что это особое чувство.
Но мы – страны, и у нас нет такого права — быть верным кому-то одному, и все, что мы можем – заключить с кем-нибудь союз.
Союз – это тоже своего рода любовь.
Цена нашего с Россией союза – доверие.
Когда-то мы пообещали друг другу, что никогда не будем верить нашим словам и поступкам, ни при каких условиях, и только так могли существовать наши альянсы.
Но существует ли любовь без доверия?

♥

То, что он был влюблен и влюблен по-настоящему, я понял сразу, стоило мне только прикоснуться к его губам.
Сквозь меня опять прошелся мощнейший электрический заряд, но он, как и прежде, отдавал уже знакомым мне мучением.
— И кто тот счастливец? Или счастливица? – я тоже улыбнулся, мягко и нежно, я уже почти знал ответ на этот вопрос, но мне нужно было увидеть отклик в глазах напротив.
Ваня посмотрел на меня немного растерянно, и в этот момент я убедился в своей абсолютной правоте.
— Кажется, я даже знаю, кто это, — продолжая улыбаться, протянул я. – Это ведь тот сын Тони, что самым неприличным жестом забил на всю политику Америки и принялся невозмутимо строить социализм прямо у него под носом?
Россия на пару секунд опустил глаза в пол, а когда поднял, я увидел в них незлую насмешку.
— А от тебя ничего не скроешь, — хмыкнул он.
— Он, как и мой Тони, просто великолепен, — я невесомо провел ладонью по его щеке.
— Ты одобряешь мой выбор? – сложно было понять, чего в его голосе было больше удивления или… тепла?
Да… наверное.
Я нагнулся к его уху, близко-близко, щекоча своим дыханием.
— Просто я помню еще один наш маленький уговор.
— И какой же? – тоже шепотом отозвался Россия, опуская веки.
— Я, как и прежде, остаюсь в просторах твоего большого сердца…
— Надеюсь, месье, это не означает, что вы вновь надумали завоевать Москву? – тихо рассмеялся Ваня, прижимая меня к себе.
— Кто знает…
Вовлекая его в очередной поцелуй, я подумал, что сегодня мы, пожалуй, достигнем соглашения.
И не одного…