В коридоре гостиницы было достаточно светло и напоминало бы больницу, но кремовые обои на стенах, деревянные панели и картины делали своё дело, создавая иллюзию домашнего уюта и спокойствия.
Иван сидел в своём номере и заполнял документы, которые было необходимо срочно отправить боссу, но навалившаяся неожиданно усталость, фактически средь бела дня, закрывала ему глаза. Он встал и прошёлся по комнате, сделав несколько взмахов руками, дабы проснуться, но тут же, почему-то, ему вспомнился сегодняшний обед и напряжённое ожидание, которое так и не прошло и сильно давило на мозг и тело.
Необходимо было расслабиться, но пить было нельзя, по крайней мере, больше, чем он уже успел выпить за обедом. Путин обязательно узнает и не одобрит, особенно в такое время.
В дверь номера тихонько постучали, и Брагинский, не спеша, встав с кресла, где сидел, и неторопливо дойдя до двери, открыл её. В принципе то, что за дверью оказался Эдуард, было не удивительно, так как он сам просил его приехать сюда, когда тот освободится.
Эстония молчал и бездействовал, и Иван, видимо, поддавшись влиянию, почему-то тоже не хотел ничего говорить. Где-то с минуту они просто смотрели друг на друга, и только тогда, когда Эдуард таки решился заговорить, Брагинский понял, что тот безбожно пьян.
-Я приш’л, — сообщил он заплетающимся языком, но, несмотря на это, на ногах стоял довольно уверенно. Русский кинул через плечо быстрый взгляд и решил, что лучше бы им поговорить в коридоре и не мешать спать Корее. Он протянул вперёд руку и толкнул эстонца назад, переступая через порог и хватая его за пиджак, где-то в области груди, что бы не упал.
-Разве поступало разрешение надираться в хлам, Эдуард? – мягко улыбаясь, спросил Ваня, заглядывая в непонимающие и мутные глаза эстонца. За его спиной негромко щёлкнул замок захлопнувшейся двери.
-Нет, – замотал фон Бок головой, схватившись обеими руками за запястья рук, сжимающих его совсем ещё новый пиджак. — Но и напиваться вы тоже не запрещали! – заявил он с нотками негодования в голосе.
-Чем ты думал вообще? – начал злиться русский, но потом решил, что это один из самых подходящих моментов расслабиться. Может даже последний из них. Он улыбнулся и, сделав ещё пару шагов вперёд, буквально перетащил эстонца через коридор и упёр спиной в деревянную панель.
-Что вы делаете?! Отпустите! – потребовал Эдуард, отпустив запястья России, и с ожесточением несколько раз ударил кулаками в грудь Ивана. Он плохо понимал, что происходит, но точно знал одно: надо бежать, и чем скорее — тем лучше!
-Сейчас-сейчас, милый, – пообещал русский, улыбаясь, и, наклонившись, довольно грубо поцеловал эстонца в губы.
Эдуард вздрогнул, но, даже будучи пьяным, его мозг осознал бесполезность сопротивления, заставив хозяина замереть и не предпринимать никаких действий. Он лишь закрыл глаза, чтобы не видеть хитро-довольное выражение лица Брагинского. Поцелуй, наконец, закончился, и русский отстранился, позволяя вдохнуть. Конечно, дыхание сбилось, и румянец на щеках только усилился от осознания этого факта. Но Иван не дал отдышаться и поцеловал снова, на этот раз глубже, проникая в рот языком, облизывая губы и, даже пожертвовав своей безопасностью и разжав кулаки, прижимавшие эстонца к стене, зарылся в короткие волосы, чуть поглаживая кончиками пальцев за ушами и двигая очки. Ээсти не отвечал, но впечатление было такое, что Брагинскому так нравится даже больше; впрочем, ничего удивительного, он всегда любил принуждать.
Злость, возмущение, отвращение к своей слабости и силе Брагинского. Эстония предпринимал активные, но бесполезные попытки оттолкнуть от себя Ивана, со всей дури нанося ему удары в грудь, царапая шею и надеясь на то, что у того обязательно будут огромные синяки. Ну, хотя бы.… А руки русского уже спустились ниже, расстёгивая ремень на брюках и отрывая пуговицы от новой рубашки. Губы вовлекали в более страстные поцелуи, сопровождающиеся укусами и давлением. «Почему я? Почему именно здесь и сейчас? Ведь нас могут увидеть… как стыдно…», — думал Эдуард и понимал, что остановить начавшийся процесс будет крайне сложно. А самое, на его взгляд, непростительное было в том, что это всё до жути возбуждало. Так, что хотелось себя ненавидеть или, как минимум, провалиться под землю. Когда Иван таки перешёл с губ ниже, к ключицам, а его правая рука уже сжимала возбуждённого «длинного Германа», эстонец таки решил прибегнуть к крайним мерам. Удивительно, но раньше иногда срабатывало, может, повезёт и сегодня? К тому же, несмотря на всевозрастающее желание, он совершенно был не готов прямо вот сейчас в этом коридоре стать единым с Россией.
-Иван, пожалуйста,… не надо, – сбивчивым, тихим и немного дрожащим голосом сказал Эдуард. Долгие пару секунд казалось, что реакции не последовало, но потом Ваня замер и медленно, как во сне, поднял голову и посмотрел фон Боку в глаза. Сердце ёкнуло, и эстонец понял, что уже трезв, как стёклышко, а руки, непроизвольно обнявшие шею Брагинского, дрожат от страха и возбуждения, да и ноги предательски подкашиваются. Русский молчал, не моргая, пожирая свою жертву взглядом удава.
Эстонии показалось, что прошла целая вечность, прежде чем Иван ответил.
-Не бойся. Сегодня я не хочу причинять тебе боль, – сообщил он мягким голосом, с необходимой чёткостью, несмотря на то, что очевидно и сам был уже возбуждён. – К тому же, мы так давно не делали этого, что я успел забыть, насколько ты мил, когда кончаешь…
Этот голос и эти слова, слишком наглые и слишком бесстыдные, что бы говорить их вслух, даже почти не шёпотом, смущали. Фон Бок снова покраснел, теперь ещё и от добавившегося к букету его чувств возмущения. И он даже открыл, было, рот, чтобы высказать наглому оккупанту всё, что думает о нём, но коварный Брагинский использовал это в своих целях и снова поцеловал в губы, теперь уже так, что становилось ясно, что он не отпустит, не прекратит, что умолять бесполезно.
Отчаяние, окончательно захватившее мозг Эдуарда, уже начало толкать его на крайние меры, подсказывая, что раз единение неизбежно, необходимо сделать его крайне неприятным для русского. Последней каплей, породившей решительность в эстонце, стало осознание того, что его брюки, слабо звякнув пряжкой от ремня, упали на пол, а пальцы Ивана проникли внутрь, растягивая и возбуждая. Дождавшись очередного глубокого поцелуя, Эдуард довольно ловко прикусил вторгнувшийся в его рот язык и, что есть силы, сжал челюсти. Это должно быть было больно, хотя бы потому, что неожиданно. Настойчивые проникновения пальцев даже на мгновение прекратились, но через секунду стали ещё более частыми, что заставило Эдуарда непроизвольно открыть рот, беззвучно вскрикивая. На третьей попытке закусить язык Ивана снова, Эстония понял, что целует Брагинского. А на восьмой попытке с позором для себя осознал, что ему нравится это делать. Как-то так получилось, что левая нога практически добровольно расположилась на бедре России, открывая вход, а руки вместо ударов зарылись в пепельные волосы. Почему-то сразу стало так свободно, так тепло и так приятно чувствовать прикосновения.
«Нет… Нет-нет-нет!!», — запаниковало сознание. — «Так ведь может и понравиться!». А внезапно проснувшийся разум напомнил о том, что здесь в любой момент может появиться кто-то ещё, и не исключено, что кто-то из стран, а он тут позволяет ненавистному русскому доставлять себе удовольствие. И это всего через несколько часов после подписания договора.
— Ммммм-м! – требующим тоном замычал, не разрывая поцелуя, Эдуард.
— М? – отстранился от губ Иван, расценивший это требовательное мычание по-своему, и тут же, улыбаясь, добавил. – Сейчас-сейчас… — и осторожно вошёл в Эстонию, придерживая рукой член. Фон Бок замер на полу-вздохе, потому что, несмотря ни на какие предварительные ласки, первые секунды секса с русским всегда приносили боль. А он уже успел отвыкнуть от этого. По щекам потекли слёзы, а руки схватили Ивана за воротник.
Впрочем, надо отдать должно и Ване, который старался делать всё медленно, давая привыкнуть к себе. И, мягко целуя щёки, слизывал с них солёные слёзы любовника.
-Тихо, тихо, мой милый, — шептал он. — Вот, сейчас всё будет хорошо.
Русский улыбался, а эстонец сгорал от стыда и дрожал от желания, сжимая в отчаянии одежду Брагинского, и, фактически, позволяя тому делать всё, что он хочет.
Иван, получив полную свободу, перестал сдерживаться, и, придерживая одной рукой закинутую ему на бедро ногу, второй упёрся в стену и начал двигаться, так как на самом деле уже был не в силах сдерживаться и медлить. Эстония стонал, злился от звука собственного голоса и благодарил Бога за то, что русский не знает, что на самом деле ему хочется, что бы он не останавливался.
Оргазм был уже совсем близок, когда в «музыку» из вздохов и стонов вмешался чей-то голос.
-Кхм-кхм. Я не вовремя?
Эдуард приоткрыл глаза и, повернув голову, узнал нежданного гостя – это был Людвиг, который удивлённо и с нескрываемым интересом наблюдал за происходящим.
Иван будто бы и не заметил никого, продолжая двигаться в Эстонии и заставляя того двигаться ответ. Точнее, сошедший уже с ума мозг фон Бока в данный момент не мог думать ни о чём другом, кроме того, чтобы достичь оргазма, и под конец заставлял себя прижиматься к русскому сильнее, стремясь навстречу каждому его движению. Факт того, что за ними наблюдают, только прибавлял скорости и проникновенности каждому движению.
Он уже чувствовал в себе, как кончает русский, и всё равно продолжал двигаться, пока, наконец, выгнувшись, не кончил сам, пачкая себя и Брагинского спермой.
Ваня, остановившись, восстанавливал дыхание, а Эстония медленно, но верно приходил в себя и осознавал своё положение. И чем больше он об этом думал, тем больше ему хотелось, чтобы немец не узнал его. Большие ладони Ивана вновь обхватили его лицо, снова вовлекая его в глубокий, завершающий поцелуй.
Раздались аплодисменты. Похоже, Людвиг был впечатлён увиденным. Только тут русский отстранился, выпуская Эстонию и застегивая штаны.
-Здравствуй, Людвиг. Ты умеешь выбрать момент., — улыбнулся Ваня.
Эстония же, подобрав свои вещи с пола, как можно незаметнее скрылся за дверью номера Брагинского, оставляя объяснения на совести русского и напоминая себе о том, что пить обязательно надо бросить. Или не бросать?