Глава 1.
Иван Брагинский, также известный как Россия, всерьез стал опасаться за свое душевное равновесие. Нельзя было сказать, что с этим самым равновесием у него всегда было все шоколадно-мармеладно, но в последнее время стало уж как-то совсем хреново.

В чем причина? Ну, у России причин и поводов для психоза всегда хватало, ибо Россия же, но особенно сильно побаливала одна заноза.

Точнее, этих самых заноз было всегда две, но дружная семейка Северного Кавказа на то и есть семейка Северного Кавказа, чтобы нервировать Россию с его так и неокрепшей хрупкой детской психикой похлеще Америки и прибалтов вместе взятых. Но от этого вышеупомянутая семейка ничуть не была хотя бы в какой-то мере менее любима Ванечкой.

А вот вторая заноза в лице Петербурга и Москвы уже, если честно, вконец обнаглела. У Ивана уже развилась мигрень из-за их постоянных склоков и стычек, последствия которых ощущали на себе как их собратья, так и сам Россия.

Нет, между этими двумя всегда искрило не по-детски, да и ничего удивительного, учитывая их совместную историю, но что они на последнем политическом форуме учудили – уже не в какие ворота.

А началось все, в общем-то, довольно-таки банально: намечалась ежегодная встреча столиц «большой восьмерки», однако Георгий Брагинский или просто Герка, как его все называли, иначе еще откликающийся на свое официальное имя, Москва, чувствовал себя не совсем хорошо. У парня был сильный жар, что, учитывая погоду в его регионе, было вполне объяснимо. Ну Ваня-то (с дуру) по доброте душевной решил вместо Герки на встречу послать Петербург или Петра Брагинского.

Что тут началось! Апокалипсису и не снилось, как говорится. Россия осторожненько так сказал Москве не волноваться по поводу предстоящей встречи, т.к. «Петя тебя подменит, не переживай». Ну или не очень осторожненько он об этом сказал.. Да чего уж тут! Как есть, так и брякнул – в лучших русских традициях.

Страдальческое выражение на лице больного вмиг сменилось яростью, изумрудные глаза запылали гневом, а рыжие волосы будто еще рыжее стали, хотя казалось, что дальше некуда. Подскочив точно подорванный с кровати, Герка заметался по комнате, как в одно место раненный боец. А уж какими словами он сопровождал свои метания! У Челябинска и у того бы уши покраснели. А Челябинск – это вам не обгламуренный Париж, он парень суровый.

Ваня терпеливо ждал окончания эмоционально-словесного испражнения со стороны своего любимого отпрыска, и тут…В общем, очень часто все в доме России происходит совсем не кстати. Вот это был конкретно один из таких случаев.

В комнату с невозмутимым видом вошел высокий статный молодой человек в строгом деловом костюме. Он обладал исключительно красивым цветом глаз – будто небо, затянутое тучами, не менее исключительно красивыми чертами лица и волосами цвета воронова крыла, которые это самое лицо обрамляли.

Внешний его вид был безупречен, впрочем, как и всегда. И это (а также многое другое) просто выбешивало далеко не идеального Георгия, который поначалу вовсе и не заметил вновь прибывшего, занятый нарезанием кругов вокруг своей кровати.

- Иван, я улетаю сегодня семнадцатичасовым рейсом. Завтра уже буду на встрече, - четко отрапортовал Петр, остановив насмешливый взгляд своих серых глаз на Москве. – О, Герочка, я вижу тебе уже гораздо лучше, с выздоровлением.

И вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Россия прикрыл рукой глаза. Ну всё…

Глава 3.

День спустя. Чикаго, 10:50.

Петербург четким размеренным шагом шел по длинному светлому коридору офисной высотки. Заседание проходило в Чикаго, в правительственном здании недалеко от биржи. Он остановился, еще раз беглым взглядом просмотрев документы, и улыбнувшись улыбкой уверенного в себе человека, продолжил свой путь. По коридору туда-сюда сновали американские города, созванные для экстренного совещания по поводу недавнего обвала американских котировок. И тут взгляд серых глаз зацепился за ярко-рыжую шевелюру в противоположном конце коридора. Петр пораженно замер.

Не может быть.

Но тут он вгляделся в лицо обладателя этой шевелюры. Ну точно.

Твою же мать.

Вообще Санкт-Петербург был известен своей сдержанностью и терпением, однако вблизи этого несносного мальчишки эти его достоинства куда-то таинственным образом исчезали чуть ли не в один момент. Петр резким отрывистым шагом пошел навстречу своему визави. Он должен дойти до аудитории первым, билась в голове у Петра едва ли не единственная на тот момент мысль. Москва в это время продирался сквозь толпу народа, небрежно расталкивая попадавшиеся ему на пути города локтями, и не обращая ни малейшего внимания на возмущенные вскрики и возгласы. В какой-то момент двое почувствовали, что находятся на приблизительно равном расстоянии от малого зала заседаний, где столицы «большой восьмерки» обычно собирались на деловые встречи.

Краем сознания Петербург понимал, что так себя вести второму по величине городу России не пристало, но…

И он, и Москва одновременно сорвались с места и ринулись к заветной двустворчатой двери. Они чувствовали, что в коридоре на них недоуменно поглядывают. Но российские города отбросили эту мысль подальше.
Столкнулись они прямо на входе и вцепились друг в друга, не давая сопернику возможности пройти в просторное помещение, где уже собравшиеся к тому времени столицы ожидали представителя от России. Как говорится, дождались. И не одного, а сразу двух. Сейчас активно ругающихся и борющихся пока непонятно за что.

- Отпусти меня, ты, кусок идиота! – прорычал Петр, пытаясь стряхнуть с себя руки Москвы. Георгий на это лишь ухмыльнулся и, схватив Петра за лацканы идеально выглаженного пиджака, придавил его к стене.

- Что, дохляк, силенок маловато со мной тягаться? – горячий шепот прямо в ухо. Петр вздрогнул и выронил документы, которые до этого момента каким-то невероятным образом ухитрялся удерживать в руках.

- Какого хрена ты вытворяешь?! – рявкнул он, отпихивая от себя ненавистного мальчишку.

Гера, не ожидавший такого сильного сопротивления, не удержал равновесия и полетел на пол, но в последний момент ухватился за галстук своего северного собрата и потянул на себя.

- Сука, - хрипло выдохнул Петр в приоткрытые губы Герки.

- Ай-яй-яй! Наш пай-мальчик сквернословит! Что скажет папочка? – насмешливо, а в глазах чертенята беснуются.

Так они и застыли, напряженно вглядываясь в лица друг друга. И только после деловитого покашливания откуда-то сбоку, они синхронно повернули голову в сторону звука, увидев изумленные лица остальных столиц-членов «большой восьмерки». Тут до Геры с Петей дошло, как они выглядят со стороны: Москва, лежащий на полу в окружении помятых листов бумаги, встрепанный, с лихорадочным блеском в глазах сжимающий в руке галстук своего визави, который лежал аккурат на Герке, вцепившись в футболку Москвы.

Вашингтон в это время зачем-то загородил собой Оттаву, которая покраснела до корней волос. У Берлина начал нервно подергиваться глаз, а Рим что-то с воодушевлением шептала ему на ухо. И только Париж казалась единственной, кто был доволен происходящим, и светловолосая красавица с жадностью впитывала глазами развернувшееся перед ее глазами действо.

Окончательно эти двое пришли в себя, когда услышали улюлюканье Нью-Йорка, стоящего в дверном проеме.

Петербург, как ошпаренный, вскочил на ноги, при этом неуклюже скатившись с Герки на пол, и попытался испепелить взглядом Москву, отчаянно пытаясь не краснеть. Не вышло.

Столица России резво поднялся на ноги и с невозмутимым видом начал отряхиваться.

- Недоумок, ты стоишь своими грязными лапищами на моих документах! – шипит Петр, окидывая взглядом пол.

Герка невинно захлопал глазами.

- Ой, и вправду! Печалька. Но Петечка, ты же у нас такой умный – и как тебе череп-то не жмет? – ты и так сориентируешься, да?

Берлин, неплохо понимающий русский еще со времен «стены», внимательно вслушивался в перепалку городов. Перебивать их никто не решался, ибо все прекрасно были наслышаны об их «теплых» отношениях, а оказаться меж двух огней мало кому хотелось.

- Что ты тут делаешь, Герочка? – язвительно поинтересовался Петербург.

- Щас в бубен схлопочешь за Герочку, укультуренный ты наш, - мрачно пообещал Москва, уже примериваясь к лицу младшего собрата.

- Все, отвали. Я нормально спросил, зачем ты сюда приехал, а ты вечно начинаешь… - отмахнулся Петя, наклоняясь, чтобы собрать бумаги. Москва и не помышлял о том, чтобы оказать помощь Петербургу, вместо этого снисходительно наблюдал за ним.

- Хм, неплохой видок, очень даже неплохой. Ты не поверишь, но таким ты мне даже больше нравишься, - в глазах цвета зелени зажглись шаловливые искорки.

На этих словах Петербург резко выпрямился и почувствовал, как предательский румянец вновь заливает щеки. Черт, иногда он ненавидел свою бледную тонкую кожу, на которой были видны малейшие признаки смущения. А с таким соседом не смущаться было просто невозможно – Герка кого угодно выведет из равновесия.

- Замолкни, извращенец, - гневно сверкает глазами Петр и, собрав все разлетевшиеся по полу документы, направляется к свободному месту за круглым столом. Все постепенно угомонились и стали рассаживаться.
Москва с независимым видом плюхнулся на пустующее рядом с Вашингтоном кресло, не обращая внимания на лепет Оттавы о том, что он сидит на ее месте.

- На нем, знаешь ли, твоего имени нет, - фыркнул Москва, решив тем самым свернуть тему. Не тут-то было.

Вашингтон, до глубины души возмущенный поведением столицы России, обратился к нахалу:

- Вообще-то есть, Брагинский, глаза разуй и увидишь, - он пальцем указал на стоящую на столе табличку с именем Оттавы. Москва окинул американский город безразличным взглядом, в очередной раз подумав о том, что миру жилось бы куда проще без шизанутой семейки Джонсов. Герка с флегматичным видом кинул табличку себе через плечо и в наглую ухмыльнулся:

- Ничего не вижу, Джонс, а у тебя – глюки. Смирись. А лучше лечись. Если это еще лечиться, конечно, - и отвернулся о него, давая тем самым понять, что продолжать разговор он не намерен.

- Москва, что ты себе позволяешь?! Что вы вообще тут устроили, черт вас дери?! – он в бессильной ярости окинул взглядом Петра. Но тот вообще не обращал на него внимания, со спокойным видом восседая на кресле и не замечая перед собой табличку с надписью «Москва».

- Проблемы, Майкл? – приподнял брови Москва. – Раз такой заботливый, помоги страждущим – сходи и принеси еще одно кресло.

Оттава как-то жалобно смотрела на Вашингтон и что-то быстро затараторила на английском, но от волнения запиналась и иногда перескакивала на французский. Майкл досадливо поморщился и хотел что-то возразить наглому мальчишке, возомнившему о себе не знамо что, но кинув еще один взгляд на вроде как утихомирившуюся парочку, решил все же не провоцировать скандал, что было вполне в его духе. Он задиристый Детройт и на зарвавшийся самоуверенный Нью-Йорк. Он – столица величайшей страны и должен соответствовать. Если сама страна не в состоянии… Он как-то вмиг осунулся и устало потер переносицу, снял очки и, взяв лежащий на столе передатчик, бросил пару фраз на английском. Спустя пару минут в зал вошел человек в строгом деловом костюме и принес еще одно кресло, судя по всему, какой-нибудь управляющий. И через несколько минут, не говоря ни слова, незаметно исчез, осторожно прикрыв за собой створки дверей.

Глава 4.2
От автора: простите, дорогие читатели, что в этот раз часть такая маленькая вышла -_- сейчас со временем конкретный напряг, но я все же постараюсь выкладывать проду как можно чаще.

России хотелось верить в то, что встреча столиц прошла гладко. И он верил (наивный человек) до конца, что так оно и было. А когда вера его все же покидала, в те моменты он не менее наивно надеялся на исконно русское «авось»: авось, и прокатит.

Как все это прокатило, он выслушивал уже от Америки, который дурным голосом вещал в трубку, что он думает о русских психопатах вообще и о Москве и Питере в частности. Америке, видите ли, сейчас и так непросто с этим чертовым кризисом, так на его голову сваливается еще и скандал. Скандал с участием русских психопатов. Послушав чуток для приличия не в меру разоравшегося Джонса, Ваня гаркнул в трубку что-то про то, что в этом дерьме, то бишь кризисе, виноват исключительно американец и те идиоты, которые еще в него продолжают верить и вкладывать деньги. И в белых тапочках Ваня видал проблемы Америки, ибо и своих ему хватает. Да и вообще Ваня свято верил в то, что конференция будет посвящена проблемам текущего состояния экономики, а не, как оказалось в итоге, возможному инопланетному вторжению - откуда бы вы думали? – с Марса. И даже для такого отменного идиота, как Альфред, – это уже слишком.

Еще немного поговорив, то есть, пожелав друг другу кризисов, дефолтов, и прочих радостей жизни, они, крайне довольные собой, повесили трубки, но перед этим Ванечка успел напоследок елейным голоском произнести что - то вроде: «Звони, Альфи, когда твои огамбургерованные мозги вернут на место инопланетные захватчики с Марса».

Ваня, горестно вздохнув, кинул печальный взгляд на телефонный аппарат и сделал в уме заметку, что пора окончательно завязывать с этой «перезагрузкой», которая и вправду превратилась в самую настоящую «перегрузку». А затем мысли возвратились к Москве и Петербургу и России так некстати вспомнилось про детей-цветов жизни на могилах своих родителей. Ну в данном случае, родителя.
Ваня раздраженно встряхнул головой и решил, что не дождутся. А еще пришла пора принимать серьёзные меры в отношении этих двоих. И для такого дела нужны те, кто имеет на них хоть какое-то влияния и знает все их заморочки. А помимо России, который был не в состоянии сейчас что-то решать самостоятельно по поводу Москвы и Питера, это только двое: Владимир, который терпел Москву все это время, будучи его лучшим другом и Великий Новгород, который умудрялся мирно сосуществовать со своим северным соседом.

Они собрались в просторной светлой гостиной у России дома. Олег (Великий Новгород) и Владимир уселись в удобные мягкие кресла и внимательно выслушали Ивана. Посовещавшись, совет великих мудрецов, решил действовать в отношении Москвы и Петербурга по принципу «вынужденного сожительства», с небольшой ремаркой в виде «стерпится-слюбится». Решено было поселить города вместе в доме России, под его тщательным присмотром и чутким руководством, отправлять их вдвоем на всевозможные переговоры, форумы, саммиты, а в наказание за непослушание – сокращать бюджет (то есть, говоря по-нашему, деньги на карманные расходы).
Конечно, план не ахти какой на первый взгляд, особой гениальностью не блещет, но, как говорится, на безрыбье и рак вполне такой себе рыбой покажется.

На том и порешили. А Россия, позвав Тулу, отблагодарил своих двух помощников настоящим русским чаем из не менее настоящего русского самовара. Мария или же Тула сама сидела и улыбалась, как этот самый начищенный до блеска самовар, про себя думая, что ей никогда не приходиться что-то делать и особо напрягаться, в отличие от того же Владимира или Олега. Ей, надо сказать, всегда вот так везет: как что-нибудь у России хорошего приключиться, он тут же чаевничать начинает, а дело это доверяет исключительно Туле. Маша же, в свою очередь, не спешит расстраивать Ивана и признаваться в том, что самовары не всегда настоящие, а чай всегда китайский и не самого лучшего сорта. Но Ваня искренне полагал, следуя законам своей, присущей только ему, логики, что раз чай от Тулы, то непременно лучшего качества, как сам чай, так и самовары. У Ванечки логика всегда была своеобразная, и Маша этому только радовалась.

Глава 5.2

- Чего?! – возмутился столица, вскакивая со стула, но под тяжелым взглядом Вани, вновь уселся на свое место.

- Того, - отрезал Иван. – Значит так, месяц вы будете жить вместе в моем доме, вместе посещать различные мероприятия, будете вместе представлять Россию, то бишь меня, если еще не забыли, на деловых встречах, саммитах и собраниях…

От этих многочисленных «вместе» у Герки закружилась голова.

- Вань, ты шутишь так, да? – вяло и жалобно протянул Герка. – Мне с этим бесчувственным снобом? За какие такие грехи?!

- Твои грешки, милый, перечислять состаришься, - не удержался от подкола Петр, свысока смотря на сидящего рядом Москву.

- Разговорчики в строю! – под эту звучную фразу Ивана в кабинете снова воцарилась тишина. – Будете делать то, что я сказал. Если хоть что-то из мною перечисленного выполняться не будет или же будет выполняться через пень-колоду, урежу вам бюджет до минуса. Я понятно объясняю?

Петр встревожено завозился на месте, Герка же пораженно вытаращился на Ивана, а в голове в тот момент у него со скоростью ракет «земля-воздух» пролетали мысли: «Да ни хрена, ну не может он! Не посмеет! Я же столица, еб вашу мать! Да с меня три шкуры сдерут эти пижоны зализанные, если я из их депутатских кошельков лишнюю копейку потребую! Вот же пиздец!».

У Петра в голове проносились похожие мысли, только в немного отцензуренном варианте. Да, он даже думает красиво. А вы как думали?

- Вот и чудненько! – удовлетворенно улыбнулся Россия, наблюдая за реакцией своих дорогих чад.

- Нет, - едва слышно пробормотал Москва так, что Ивану пришлось напрягать слух, что его расслышать, - как же так? А как же «насильно мил не будешь»? Что же такое-то… - парень, казалось, совсем отчаялся.
- А как же «стерпится - слюбится»? – невинно похлопал ресницами Ванечка, в ответ на последнюю фразу Москвы.

- Вы еще здесь в знании русских пословиц и поговорок потренируйтесь! – Петр сейчас своим шипением напоминал рассвирепевшую кобру.

- Погоди-ка! – вдруг огорошила Москву неприятная догадка. – Нам, что, получается, вместе отдыхать, работать, развлекаться, вместе?! Я с этим занудой всея Руси! Это уже перебор! Может, нам еще и спать вместе, и в туалет ходить вместе, и…- Остапа понесло.

- Не продолжай, - резко перебил его Петербург. Но это уже было лишним, Герка и сам понял, что его куда-то совершенно не в ту степь занесло, и он уже готов был смутиться. Но потом, вспомнив все же, что он Москва как-никак, и смущаться передумал. Москва не смущается. А вот Петр радовался, что в тускло освещенном кабинете его легкий румянец никто не заметил.

- Насчет спать, туалета и прочих радостей интимной жизни, это вы уже сами решайте, - Иван не смог сдержать коварной улыбки, расползавшейся по его лицу. Глядя на такого вот задумавшегося о чем-то мечтательного Ивана, городам отчего-то стало немного не по себе.

- Итак, - хлопнул в ладоши Иван, подводя тем итог их нелегкому разговору, - я смею надеяться, все всё поняли. Можете быть свободны.

Москва и Петербург молча, не глядя друг на друга покинули кабинет России, переваривая про себя ту, прямо скажем, незавидную ситуацию, в которой они оказались. Переваривалось все это с трудом, ибо ситуация и вправду напоминало самое настоящее, пардон, дерьмо.

Глава 7.
Вообще Герка редко просыпался по утрам один в постели. Уж так получилось, что с его кредо прожигателя жизни, приходилось волей-неволей соответствовать. Да он и сам был не прочь хорошенько покутить в шикарных клубах и дорогих ресторанах, а потом уходить из оных злачных мест в компании симпатичных парней и девушек к себе в роскошные апартаменты в самом центре Старой Москвы. И потому, когда он на следующее утро проснулся от ощущения тепла лежащего рядом тела, он только блаженно улыбнулся сквозь сон и, слегка потянувшись, открыл глаза.

Стоит ли говорить, что сон как рукой сняло, когда он признал человека, мерно посапывающего рядом с ним в одной кровати? И когда бедный Гера, с благим матом слетал с кровати вниз на не слишком чистый пол, попутно умудрившись стянуть за собой простынь, в голове потихоньку стало проясняться. И он со стоном схватился за голову, думая о том, что пора бы привыкать к такой вот картине по утрам: обшарпанный чулан аки шкаф-переросток, неудобная жесткая кровать вместо мягкой, привычной спине перины, духота и минимум света вместо простора и солнца, и Петербург, во главе всего этого. Полуголый, наверняка храпящий и пускающий слюни в подушку рядом с ним под боком, вместо какой-нибудь хорошенькой девушки или милого парня.

Ну, и кто после этого еще будет говорить, что жизнь не дерьмо? Дерьмо, самое настоящее.

- Твою ж дивизию, - пробормотал тихо себе под нос Москва, вставая с пола и наклоняясь к северной столице необъятной России, чтобы убедиться в своих подозрениях насчет храпа и слюней. Но то, что он увидел, его повергло, мягко скажем, в легкий ступор.

Петербург лежал на спине, подложив одну руку себе под голову. Он был одет в обычную черную футболку, которую Герка запомнил еще со вчерашнего вечера, и просторные длинные штаны, которые были ему чуть великоваты. Футболка немного задралась вверх, оголяя небольшую полоску молочно-белой кожи, а черные волосы свободными волнами лежали на белой подушке. Герка точно не был уверен, но, скорее всего, его привлекло именно это – контраст белого и черного. Очень прозаичный сам по себе, казалось, в такой обстановке он должен быть еще прозаичней, но нет. В этом самом контрасте именно сейчас, именно в этот момент была особая прелесть. Герка даже склонил голову вбок, чтобы поймать лучший ракурс. Но Петя сейчас казался непозволительно красивым с любого ракурса. И Москва судорожно сглотнул, когда его взгляд переместился на лицо Петра, потерявшее свое обычное выражение снобливости и спеси, а ушедшие высокомерие и надменность смягчили его немного острые черты лица, тем самым придав своему обладателю какую-то совершенно невозможную очаровательность.

Москва, не обращая внимания на то, что мысли его поплыли куда-то уж совсем не туда, стоял, замерев на месте и боясь сделать лишний вздох. Стоял, пораженный вот таким Петербургом, и жадно всматривался в его лицо, словно пытался впитать в себя каждую черточку этого аристократического лица. Окончив осмотр, Москва недовольно пришел к выводу, что Петербург ну просто непозволительно изящен и…очарователен. Да, все-таки это именно это слово. Москва прошелся взглядом по всему телу Петра, и невольно сравнив его с собой, понял, что Петербург все же гораздо тоньше его, и была в нем какая-то болезненная хрупкость, но, опять же, хрупкость изящная.

И весь Петербург был какой-то совсем не такой, как Москва. Не то что бы Герка не замечал этого раньше: более хрупкого телосложения, более грациозных движений, просто никогда это не было для него таким вот абсолютным, ярким и резким. Глядя на лежащего на кровати юношу, в голову лезли всякие глупые девчоночьи сравнения с красивой статуей какого-нибудь бога. Герка насчет бога не был до конца уверен, потому что как бы он сейчас ни был поражен Петербургом, с богом сравнения было явно лишним. Но на статую он был похож. На мраморную. Холодную и всю из себя такую изящно-грациозную.

Но вот только Герка знал, что Петя был живой. Живой потому, как вздымалась вверх-вниз его грудь в такт ровному дыханию, живой потому, как вот только сейчас дернулись во сне пальцы на его руке, которая лежала вдоль тела, живой потому, как если прикоснуться к его руке, тихонько, совсем невесомо, и осторожно прочертить пальцами голубые дорожки вен, то, возможно, на светлой коже выступят мурашки. И Москва, словно загипнотизированный, осторожным легким движением провел по руке Петербурга своими тонкими пальцами, ощущая, какая нежная у Петербурга кожа. За этим невинным занятием Герка не заметил поначалу едва заметно вздрогнувшего тела, Москва медленно поднял глаза на Петербург и встретился с напряженным и непонимающим взглядом проснувшегося Петра. Рыжеволосый юноша смотрел на него большими расширившимися глазами, в которых плескался жуткий страх и смущение. Поняв, что до сих пор держит руку Петра, Москва резко отскочил в сторону, словно в то место, где он сидел, ударила молния, и начал воровато озираться по сторонам.

Это было очень неловко.

И очень неудобно.

До вспотевших ладоней и еле заметного румянца на щеках.

- Что ты… - голос Петра звучал хрипло и глухо после сна.

И Герке вдруг стало всего слишком много. Он, не дождавшись окончания фразы, с отрывисто-резким «Я в душ», бросился к двери, ведущую в ванную.

Закрывшись на защелку изнутри, тяжело дыша, Герка прислонился спиной к спасительной двери и зарывшись лицом в ладони, медленно сполз на холодный кафельный пол, даже не удосужившись включить свет.

В мыслях царил полный сумбур и хаос, и ничего не было понятно. Кроме одного: то, что сейчас произошло, было неправильно и дико, или дико неправильно, или… Короче, этого вообще не должно было быть.

Петр, лежа в той же позе на кровати, смотрел на свою руку таким взглядом, словно вместо этой самой руки у него выросла клешня, и не верил тому, что только сейчас между ним и Герой произошло. Вроде бы, совершенно незначительная деталь, подумаешь, коснулся его рукой, большое дело. Но вот только Петр помнил, какими ласковыми и нежными были эти прикосновения, и самое страшное даже не в этом – он помнил Геркин взгляд, любопытный, жадный, голодный, когда он его рассматривал. И самое ужасное, что Петр прекрасно помнил свои ощущения. Приятные. Непозволительно приятные.

Герка вышел из ванной комнаты, мокрый, взъерошенный, с влажными волосами, торчащими во все стороны. Пройдя мимо сидящего на кровати Петра, он, не сказав ни слова, начал натягивать на себя вещи, висящие в беспорядке на стуле.

Петербург потеребил край своей футболки, и в горле застряли уже было готовые сорваться с языка слова о…

О чем? Он и сам не знал. Но чувствовал болезненную необходимость в том, чтобы сказать хоть что-то. Причем сказать должен был именно он. Потому что он чувствовал себя виноватым. Непонятно, правда, за что.

Он еще раз посмотрел на загорелую спину Герки и, шумно выдохнув, начал:

- Г-Гер…

Никуда не годится! Ну вот какого дьявола он заикается? Ведь это ничего не значило. Совсем ничего. Оставалось только унять не в меру расшалившееся сердце, которое колотилось сейчас с такой силой, что грозило просто выпасть из грудной клетки, и сказать уже хоть что-то.

Ну же.

Москва резко обернулся. Даже чересчур резко. И вскинув руку в предупреждающем жесте, сухо произнес:

- Слушай, вот… Не надо. Хорошо? Просто не надо. У нас через час встреча с Иваном и нужно… - он запнулся, наткнувшись на разочарованный взгляд Петра. – Черт, Петь, просто не надо.

Петр, приоткрывший рот для того, чтобы что-то сказать, резко его закрыл и кивнул.

- Класс, - еле заметно выдохнул Москва, натянул на себя футболку и, схватив лежащую на столе сумку с ноутбуком, пулей выскочил за дверь.

Петербург зачем-то еще раз кивнул и в крайне неспокойном состоянии отправился в душ.

***

Первое, что заметил Иван, так это довольно потрепанный внешний вид столицы, когда тот вошел к нему в кабинет.

Ваня лишь покачал головой при виде рассеченной брови и роскошным фингалом под левым глазом у Георгия.

- Объяснишь? – вопросительно приподнял брови Россия.

Москва отрицательно замотал головой из стороны в сторону.

- Угу, не объяснишь, значит. Гер, ну что вы, в самом деле, как дети с Петей? - немного обреченно проговорил Ваня, бросив короткий взгляд на Геру, но от него не укрылось, как тот легонько вздрогнул при звуки имени Петербурга. Так, а вот это уже интересно…

- Что у вас на этот раз произошло? – тяжело вздохнул Иван, стараясь держать себя в руках и не сорваться на этого оболтуса, стоящего сейчас перед ним с видом побитого щенка.

- Я… Мы просто немного немного… хм, повздорили, - прозапинался Москва, старательно отводя глаза в сторону и не смея даже посмотреть на Ивана. В противном случае, Россия сразу бы догадался, что что-то было не так.

- Я это уже и сам понял – сам себе синяки ты ставить не будешь. Надеюсь.

Москва продолжал с невиданным до сих пор вниманием рассматривать носки своих красных кроссовок.

- Георгий! – в голосе России звучало неприкрытое раздражение: его постепенно начинала раздражать вся эта ситуация. – К твоему сведению, объяснения на полу не написаны. Будь так любезен, смотреть мне в глаза, когда я с тобой разговариваю.

Георгий незаметно выдохнул и, придав своему лицу как можно более безразличное выражение, поднял глаза на Ивана. И тут же понял, что совершил ошибку. Взгляд Ивана был жестким, твердым, прошивал насквозь.

«Что-то пошло не так. Что-то произошло, и это не обычная их ссора», - читал Россия по его глазам.

Раздался характерный звук открывающейся двери – это вошел Петербург.

Россия нахмурился, наблюдая в глазах «северной» столицы похожие смятение и неуверенность. Точно как у Москвы.

«Да что, черт возьми, у них там произошло?»

- Петр… - начал Россия, но Петр только упрямо сжал челюсти, всем своим видом демонстрируя нежелание разговаривать о чем бы то ни было.

- Значит, вот как, - Россия окинул стоящих пред ним городов задумчивым взглядом и усмехнулся, вставая с кресла и беря со стола пару обычных папок. – Молчите-как хотите. Я только надеюсь, что на завтрашней встречи с Англией и Лондоном вы себя так вести не будете. Надеюсь, вы про это не забыли?

- Конечно, нет, - утвердительный кивок Петра.

-Англия? Лондон? Завтра? – вырывается у Москвы одновременно с Петром, и он виновато растягивает губы в улыбке, встречаясь с неодобрительным взглядом Ивана.

- Да, Москва, об этом визите я тебе сообщал еще за месяц. Каким местом ты слушал? – устало потер глаза Россия.

Москва хотел что-то возразить на это, но Россия его резко прервал.

- Я не хочу этого знать. В общем, завтра в одиннадцать в малой комнате совещаний. И Петр, проследи за Москвой, чтобы он ничего не накосячил с BP…*

Герка протестующе встрепенулся.

- В смысле, накосячил?! Когда это я вообще косячил в этой жизни?! – возмущенно закричал Герка, снова становясь привычным собой.

- Я записывал все твои промахи, Герочка, могу потом показать тебе эти записи. Хотя знаешь, они по объему, пожалуй, даже «Войну и мир» переплюнут. Не думаю, что твои мозги это осилят, - кривая усмешка на тонких губах – все было слишком обычным и правильным в их поведении.

- Надеюсь, это одна из твоих неудачных шуток, писатель недоделанный, - пробурчал Герка, беря из рук России две папки.

- Мне очень хотелось бы верить в то, что завтра все пройдет на ура, - медленно начал Россия. – Потому что в противном случае, я вам не завидую.

И сказано это было таким тоном, что все сомнения относительно их возможного мрачного будущего моментально отпадали.

- Да все нормально будет с твоим BP. - Сказал Герка.

- К счастью, он не мой - это во-первых. Ну а во-вторых, я сейчас не это имел в виду. И ты это прекрасно знаешь. Свободны, - Россия махнул рукой, тем самым показывая, что разговор окончен.

- Проницательный черт, - пробормотал себе под нос Москва, поворачиваясь к России спиной и направляясь к двери.

- Не только проницательный, Герочка, но еще и обладающий отличным слухом, - донеслось вдогонку Москве, и Герке только оставалось радоваться тому, что он уже был за пределами кабинета России.

* - британская нефтегазовая компания. Штаб-квартира расположена в Лондоне. В России компания является совладельцем нефтяной компании ТНК-BP. В январе 2011 года BP и российская государственная нефтяная компания «Роснефть» сообщили о создании совместного предприятия, которое займётся разработкой шельфовых нефтегазовых месторождений Карского моря, однако ТНК-ВР подала в суд, оспорив юридическую сторону сделки, и та была признана недействительной. Хотя ВР очень хотела вложиться в Роснефть, но не вышло.

Глава 9.
Петербург сидел в своем любимом кресле на просторной светлой лоджии. Через застекленный балкон открывался прекрасный вид на небольшие, рассыпанные вокруг небольшие домики. Он сейчас был в загородном коттедже Ивана, куда собирались приехать на неофициальную встречу столицы «большой двадцатки». Петр тяжело вздохнул и подошел к краю балкона и, открыв окно, блаженно вдохнул свежий ночной воздух.
Петербург устремил взгляд вдаль, туда, за горизонт, где начинали загораться первые звезды. На темном густом ночном покрывале вскоре появилась целая россыпь этих волшебных отблесков главного ночного светила – луна серебристым кругом выделялась на фоне черного бархата неба. И Петр в тот момент неожиданно почувствовал себя счастливым, впервые за долгое время. Последнюю неделю он ходил сам не свой, задумчивый и вообще словно не от мира сего. А сейчас северная столица почувствовал настоящее, непреодолимое чувство гармонии и единства с окружающим его миром – то, чего ему так не хватало всю эту злосчастную неделю. Одну из самых худших в его жизни.

После того поцелуя неделю назад Москва с ним не разговаривал. Они по- прежнему были вынуждены быть вместе на собраниях и деловых встречах, вместе жили в той жуткой каморке, но Гера с ним ни разу не заговорил.

За все эти гребанные семь дней он ни разу с ним не заговорил.

Поначалу Петр злился. Его бесило то, как Москва может ходить с видом, будто ничего не произошло, и все точь-в-точь, как и было раньше. Хотя уже ничего не было прежним. Не было их общения, хотя и странного, не было их постоянных стычек, не было времени, проведенного вместе с удовольствием – в смехе, в злости… неважно. Он был с ним, но будто за тысячу миль от него. Далекий, недостижимый. Так не похожий на самого себя. Настолько далеки они еще не были никогда. Ведь даже в постоянных спорах и склоках они были рядом, близко, болезненно близко. А тут Петербург чувствовал непонятную боль в груди, будто у него что-то отобрали самым наглым образом, лишили, оторвали от него самого.

И ведь Петр пытался сам заговорить со столицей. Но все эти неуклюжие попытки скатывались в никуда под пустым взглядом зеленых глаз, под безразличным пожатием плеч, под непонимающе приподнятыми бровями. Словно Герка и вправду не понимал, с чего Петр так беспокоится. Так пытается сделать что-то и сам не понимает что. И это еще больше бесило Петю. Больше, чем все остальное.

Он сам не мог разобраться в своих чувствах: почему он чувствует себя потерянным? Почему пытается завязать разговор с человек, с кем бы еще месяц назад посчитал за благо не говорить вообще? Почему он чувствует себя преданным? Почему он не может выбросить из головы тот дурацкий нелепый поцелуй, после которого все пошло под косяк? Почему…Вопросов было так много, что, казалось, они могли заполнить собой галактику. И в этой галактике почему-то совершенно не было места для ответов на них.

Петр с силой провел ладонями по своему лицу, пытаясь избавиться от разъедающих разум мыслей. Они давили на него со всех сторон, заставляя чувствовать себя маленьким и беспомощным. Они мешали дышать ровно, и дыхание юноши то и дело срывалось, словно он был болен. Они сжигали его изнутри, сметая на своем пути все остальное, что раньше его беспокоило. Не осталось ничего, кроме этих мыслей о чертовом рыжем мальчишке. Он словно въелся в его разум. Его лицо то и дело стояло перед глазами, его голос постоянно прокручивался у Петра в сознании, а голову заполнял его звонкий яркий смех.
И Петр так хотел, чтобы эти мысли ушли. Но вместе с тем он так не хотел расставаться с этой улыбкой, с этим голосом и смехом, что заставляло его возвращаться к мыслям о Герке, о том, почему он так поступил, что он чувствовал в этот момент и что он чувствует теперь, почему он стал таким отстраненным и холодным.

- А что чувствую я? – тихо произнес Петр в прохладный воздух ночи. Ответом ему была тишина.

~*~*~*~

Петр издалека наблюдал за Москвой, который сейчас сидел за столом переговоров с Пекином. Саммит должен был начаться через час, и пока многие столицы встречались в более узком формате, как правило, двух-трех человек, чтобы обговорить насущные проблемы и найти решения.

Петербург завидовал таким отношениям Москвы и Пекина. С давних времен они постоянно шли рука об руку, помогали друг другу, подтверждая, утверждая раз за разом продолжавшую крепнуть дружбу. У Петра такого друга не было. Он был всегда внутри страны и именно здесь имел множество друзей. Неплохие отношения были со столицами бывших советских республик, неплохие отношения были с Берлином, но в основном, из-за хорошей дружбы с Калининградом. И Петр, глядя на сидящих рядом двух молодых людей, не мог ничего с собой поделать, но завидовал. Завидовал тому, как Пекин легко общался с Москвой, как тихо смеялся вместе с ним, как бережно прикасался к нему, если ему что-то было нужно. Возникало странное чувство, что это взаимопонимание уже было заложено у этих двоих в генах. Они, конечно, не были лучшими друзьями, но эта дружба двух таких разных городов была удивительной и до безумия красивой. Этого отрицать не мог никто.

Сам Петр сидел в конце кабинета за журнальным столиком и делал вид, что проверяет корреспонденцию, хотя сам исподтишка наблюдал за двумя столицами. Тут в комнату вошел Токио, и Петербург весь напрягся.
Токио, он…он был странным. Ну, то есть, как странным…Просто в последнее время Хиираги уделял слишком пристальное внимание Герке. До этого они просто были в хороших отношениях по типу «Привет.-Привет.-Как дела?-Нормально». И этот тип отношений Петра устраивал, и как казалось Петербургу, самого Герку это тоже вполне себе устраивало. Но в последние месяца два все эти слащавые улыбки, гляделки, шушуканье и последующий за всем этим смех начали выводить Петра из себя.

Не то, чтобы Петр ревновал. Господи, ну конечно же нет! Было бы к кому и было бы кого, как говорится. Но, тем не менее, это было странным и подозрительным. Ведь Кику и Иван совсем перестали общаться после того случая с Курилами. А Хиираги будто и не знает ничего и продолжает навязывать свое общение Герке, а этот дурак и рад стараться. Балбес, который не видит дальше своего носа. Здесь же явно что-то не так!..

Еще раз кинув взгляд в сторону только что вошедшего, Петр едва удержался от того, чтобы резко не вскочить со своего места и возмущенно возопить.

Какого хрена?

Герка сжимал Хиираги в крепких объятиях, и весь прямо лучился счастьем. Пекин, приподняв брови, вопросительно посмотрел на Москву. Тот безмятежно отмахнулся и что-то быстро протараторил по-английски, что Петр даже не успел зафиксировать и переварить сказанное.

Но тут он резко замолчал и пристально посмотрел через плечо японца на Петра. И чему-то самодовольно усмехнулся. Ну не придурок ли?

Петр решил плюнуть на это дело и быстрым шагом вышел из комнаты по-английски, не прощаясь. Кстати об Англии…Где сейчас мог быть Лондон? Надо бы извиниться пред ним за то, что сотворил Москва на той треклятой встрече. И почему он внезапно почувствовал желание поговорить с Лондоном именно сейчас, Петр до конца не понимал. Хотя внутренний голос, злобненько так усмехаясь, объяснил ему почему. Петр тоже хотел доказать, что он кому-то нужен. Что им тоже восхищаются. Что в этом плохого, в конце-то концов? Вот именно. Ничего. Только и сам Петр понимал, что это было по-детски глупо и нелепо то, что он намеревался сейчас сделать.

~*~*~*~

Москва уже сидел за круглым столом, рядом сидел Пекин, и китаец рассмеялся над очередной шуткой Москвы. Он определенно любил этого парня. С Москвой всегда было легко и просто, они дружили почти добрую тысячу лет, и эту дружбу Пекин не променял бы ни на что.

Тут в зал вошел Петр. Для него было приготовлено место рядом с Москвой, и Герка сразу же замолк, когда увидел северную столицу, садившегося рядом…с Лондоном. Два вопроса: откуда он взял еще один стул? И какого дьявола он вытворяет?!

Герка деловито кашлянул и проговорил по-русски:

- Петербург, тебе не кажется, что ты перепутал места? – и многозначительно так кивнул на стоящий рядом с ним стул.

Петербург скривил губы и ответил в том же тоне:

- Москва, мне кажется, ты мне никто, чтобы указывать, что мне делать и где мне садиться.

Москва сжал лежащие на столе руки в кулаки и почувствовал к себе отвращение. Ну вот в самом деле, что он пытается сделать? Разум говорил ему еще что-то по этому поводу, но Герка его уже не слушал. Сейчас он слушал свое сердце, которое колотилось в его груди и отдавалось громом в ушах. Кровь прилила к его лицу, и он, резко отодвинув стул, встал с места и четким шагом прошествовал к российскому городу. Хиираги, сидящий рядом с Пекином, непонимающе переводил взгляд с Москвы на Петербург. Что опять между ними произошло?

Но в следующее мгновение Хонда уже и думать забыл об этом, так как увиденное повергло его в глубокий шок, как и всех остальных сидящих за столом. Москва склонился к уху Петра и что-то тихо прошептал, вцепляясь рукой в плечо Петербурга и сминая ткань светлого пиджака в своих пальцах. Вашингтон начал назидательным тоном говорить что-то про дела, важные дела, супер важные дела и еще что-то там про…дела. Однако его попытки привлечь к себе внимание не венчались успехом. Это понял по жестам и взглядам Москва и Петербурга. Между ними, казалось, тут и там вспыхивали искры. Воздух казался густым и наэлектризованным. Как…перед взрывом.

Москва сжал челюсти, и едва удерживаясь от того, чтобы не ударить сидящего перед ним юношу, резко поднял его на ноги за пиджак. Петр от неожиданности не удержал равновесие и ухватился за футболку Москвы, про себя отметив, что ему порядком надоели вот такие дебильные ситуации и такие дебильные футболки Москвы, яркие, с какими-то дурацкими принтами. Ну какой нормальный парень оденет кислотную желтую футболку с принтом Ежика В Тумане?

- Ты заебал, Гер, честно слово, заебал в доску, - процедил сквозь зубы Петр, мысленно прицеливаясь лучше для удара в лицо Москвы. Куда лучше? В нос? В челюсть? А может в глаз? На автомате он заглянул в глаза Москве, и внутри у него всех ухнуло вниз, когда он увидел там точно такое выражение лица, когда тот его целовал.

Вот же черт! Только не это!

- Не смей, Герка, слышишь меня? Не смей, твою мать! Даже не думай…

Его бессовестно прервали ударом в челюсть. Сказать, что Петька опешил – не сказать ничего. Он в шоке стоял, потерявшись в пространстве и схватившись рукой за подбородок. Вроде бы, не вывихнул.

- Какого хуя ты вытворяешь, мудила?! – вскипел Петр, забывая враз все правила приличия. Кажется, если бы Москвы не было бы, то его следовало бы просто выдумать для того, чтобы с завидным постоянством выводить Петра из себя.

- Не думай, что ты пуп Земли, Петечка! – прошипел Герка, по-прежнему сжатые кулаки и искры из глаз сыплются. – Мне, знаешь ли, срать на тебя и то, что ты сам себе там домысливаешь! Я просто предложил сесть со мной!

- Предложил?!Это, по-твоему, предложение?! Ты заколебал всеми командовать, слышишь меня? И ты заколебал своим идиотским поведением! Ведешь себя, как малолетка! Сначала бьешь, потом целуешь, потом снова бьешь! Неуравновешенная истеричная малолетка! – прокричал Петербург, срывая себе голос и переводя дыхание.

Герка прищурил глаза и, резко развернувшись, вылетел молнией из комнаты, на прощание громко хлопнув дверью.

Петр провел рукой по волосам и в бессилии оглядел собравшихся. Его в этот момент бесило все. Сочувствующий взгляд Парижа, непонимающее выражение глаз Лондона, беспокойство Токио, удивление Вашингтона. Бесило все и вся. Сборище бесполезных идиотов. За хрена вообще нужны эти саммиты, когда в итоге никогда ничего ни хуя не решается? Еще и этот мальчишка…

При мысли о Москве, кровь бросилась в голову, сметая все разумные мысли, который еще на тот момент оставались в голове у Петра, хотя и в малом количестве.

- Э, Петербург… - начал Рим, но застыл, увидев вскинутую руку Петра.

- Так, сейчас все немного помолчим и успокоимся, а я…

- Мы вообще-то спокойны, - язвительно произнес Вашингтон, скрещивая руки на груди, - это вы, два психопата, уже вторую встречу превращаете в балаган!

- Так нажалуйся папочке, ты же всегда так делаешь! – бросил уже через плечо Петербург, дергая вниз ручку двери и выходя из этого дурдома, который он сам и устроил.

Москва стоял около стены, закинув голову назад. Во рту была сигарета. В голове Петра появилась злорадная мысль – он же хотел бросить и еще ходил, павлином распушив хвост, хвастаясь, что завязал. А сам-то…слабак. Что, собственно, можно ожидать от него?

- Тут не курят, - тихо произнес Петр, делая недовольную мину, будто сигаретный дым – худшее огорчение в его жизни.

- Пошел на хуй, солнышко, - флегматично отсалютовал Москва сигаретой, демонстративно затягиваясь и с наслаждением наблюдая, как Петр снова начинает выходить из себя.

Петр молча подошел к Герке и присел рядом с ним на корточки, боковым зрением видя, как Москва следует его примеру. Сколько они так сидели и молчали, никто сказать не ручался.

- Мы это проходили, Гер, и снова лезем на те же грабли, - тяжело вздохнул Петр, гипнотизируя взглядом двухстворчатую дверь, откуда они недавно вышли.

- Я тебе предлагал другой путь, - пожал плечами Москва, туша сигарету о красный ковер.

- Когда же? Когда насильно пытался усадить меня рядом с собой? Что это, кстати, вообще было? – живо повернулся к нему Петр, с любопытством взирая на него. Герка еще раз посмотрел в это до боли знакомое лицо и мысленно отвесил себе подзатыльник. Ну вот куда он лезет? Оно ему надо? Герка еще раз отметил, какие красивые у Петра глаза и какие длинные и черные у него ресницы. Мысленно кляня себя на чем свет стоит, он понимал, что ему, действительно, это надо. Как воздух.

- Нет, в другой раз. И ты тогда вроде бы даже согласился , - усмехнулся Москва, отказываясь отвести взгляд от этого красивого лица.

Петр вмиг помрачнел и отвернулся.

- Дурацкий путь был, потому я и отказался , - буркнул Петр, ковыряя пальцем начавший отслаиваться кусочек обоев на стене.

- А я легких путей и не ищу, - Москва присел с другой стороны от Петра так, что теперь они смотрели прямо друг на друга. И Петр впал в ступор от такой резкой перемены, от этих невозможно зеленых глаз со смешинками, от этой красивой улыбки, искренней и потому красивой. Что он с ним делает? И почему у него это получается?

- Я заметил, - прохрипел Петр, отводя в сторону взгляд и всеми силами пытаясь сохранять невозмутимый вид.

- Я тоже заметил, что тебе понравился этот путь. Не легкий, но зато какой… СлОво не могу подобрать нужное. Поможешь? – и эта наглая усмешка. Что-то тут…

- У тебя проблемы со словарным запасом? – съязвил Петр, смиряя его презрительным взглядом.

Герка расхохотался, запрокинув голову назад. Еще бы немного, и он бы ударился об стену. И это было бы круто, заметил Петербург, - весь пафос бы как рукой сняло. Примерно так: вот такой весь из себя крутой Москва, который весь из себя король ситуации, эти тонкие скользкие фразочки, и - бац! – башкой об стену. Петр рассмеялся, ловя на себя заинтересованный взгляд Москвы.

- Так поможешь? – настаивал на своем Москва.

- Ладно, придурок. Какое слово? Путь у нас с тобой вышел кривой, несуразный и нелепый…

- Уверен? Давай-ка я освежу твою память. Мне кажется, ты что-то путаешь, - лицо Москвы оказалось слишком быстро к его собственному и Петр успел только глубоко вздохнуть такой знакомый и ставший за это время уже родным запах Москвы и полностью окунулся в ощущения.

Да, слова, который он подобрал, были определенно неверными для их поцелуя.

Мягкие губы.

Приятно.

Твердое тело, вжимающееся в него.

Сильно.

Шелковистые рыжие волосы через его бледные пальцы.

Необычно.

Загорелые руки, сжимающие его плечи, обтянутые в белую ткань рубашки.

Контрастно.

Сам Герка, улыбавшийся через поцелуй и оставляя еще один короткий невесомый поцелуй в том месте, куда он его недавно ударил.

Щекотно. Забавно. Красиво. Желанно.

Голос Вашингтона.

Всегда и навечно противно и неприятно.

Минуточку…Голос Вашингтона?!

Петр расширившимися от ужаса глазами смотрел на американский город, который замер в шоке, завидев такую картину маслом. Москва отодвинулся от Петербурга и поднялся на ноги.

-Ты ничего не видел, Майкл. Вообще ничего. Иначе твоя пижама с телепузиками, этими милыми созданиями, станет достоянием общественности, – вот так сразу, пресекая шквал ненужных вопросов и издевательств.
Вашингтон подавился воздухом и в страхе смотрел на столицу России. Он, что, шпионил за ним?! Нет, Вашингтон, конечно, тоже этим баловался, но пижама!..

- Что? Откуда ты…

- Холодная война, Майкл, это все холодная война, - на полном серьезе заявил Герка, делая до невозможности строгое выражение лица и с немым укором смотря на Джонса.

- Клоун, - буркнул Майкл, краснея до самых корней волос, что выглядело крайне забавным. – Вас там уже все заждались. Это неприлично… - Москва иронично приподнял одну бровь, заставляя Вашингтон покраснеть еще больше.

- Ты считаешь это невинное занятие неприличным? О, Майки, ты..

- Замолкни, идиот, я не об этом! – раздраженно просипел Майкл, по цвету становясь похожим на переспелый помидор, – Вы всех нас созвали, а сами занимаетесь хрен пойми чем в коридорах и даже не соизволите начать встречу.

- Ну если ты так нас хочешь, Майк, - Москва усмехнулся, заметив, как нервно дернулся столица США на его последнем слове, - мы обещаем буквально через секунду после того как ты сам зайдешь в комнату, последовать за тобой.

Майкл спешно кивнул и развернувшись на каблуках, проследовал в аудиторию. Петр спрятал лицо в ладонях, пытаясь сдержать рвущийся наружу смех.

- О Боже, Гер, ты сейчас серьезно? Пижама? С телепузиками? Черт, вот он идиот!.. – Петр поднялся вслед за Москвой.

- Он нас, кстати, безбожно прервал на самом интересном месте. Так какое слово, Петь? – и загадочная улыбка появилась на лице юноши. Петр, вмиг сконфузившись, отмахнулся.

- Ой, отвали, придурок! И пошли уже! А то Майкл нас съест с потрохами, и никакие телепузики тебе не помогут!

Москва громко рассмеялся, закидывая руку на плечо Петру. А когда они вошли внутрь, он склонился к его уху и тихо прошептал:

- Я тоже думаю, что это было идеально. Походящее слово?

Петр тут же покраснел и прошипел в ответ что-то про то, что это Геркино слово дурацкое. И сам он дурак. В общем, сказал совсем не то, что хотел сказать.

Идеально. Ты, должно быть, шутишь. Гораздо лучше, Гер. Гораздо лучше и больше, чем просто идеально.

Глава 11.
Петр стоял в ванной их общей с Геркой комнаты и думал о том, что он делает.

Идет. На. Свидание. С. Геркой.

И это было странно. А еще почему-то …волнующе, что ли. Странно волнующе, потому что, если бы ему кто-то месяц назад сказал, что он пойдет на свидание с Москвой, он бы просто рассмеялся этому человеку в лицо и пожелал успешного лечения в ближайшем «желтом» доме. А тут он спокойно (ну ладно, не совсем спокойно) идет куда-то с Герой и при этом чувствует себя более чем прекрасно. И еще он поймал себя на мысли, что постоянно думает о том, куда они пойдут, что за цветы подарит Москва (ну он же обещал, а так не нужны эти веники Петербургу, совсем не нужны), в чем будет Москва, каким он с ним будет. Потому что, скорее всего, решение Москва тогда принял явно спонтанно. А вдруг он сейчас вообще скажет, что пошутил, а Питер, будучи лохом и конченным неудачником, поверил? Но хотя даже сам Петр понимал, что тогда около двери два дня назад Москва не врал. С таким выражением на лице врать просто невозможно... К тому же непонятно откуда взявшееся смущение и волнение у Москвы, который, в принципе, этим никогда не страдал.

И вообще, зачем Петр сейчас обо всем об этом думает? Ну, сходит он с Москвой куда-нибудь, что в этом страшного-то, что у него чуть ли коленки не трясутся? В самом деле, как девчонка на первом свидании! Бред же.

Однако сердце только при мыслях о рыжеволосом пареньке начинало биться чаще, и Питер никак не мог приказать этому взбесившемуся органу хоть чуточку успокоиться.

Вообще в течение двух последних дней они вели себя на удивление мирно. Конечно, были шпильки и подколы, но это уже, похоже, - неотъемлемая часть их существования.

Вчера, например, Москва притащил ему платье. Обычный девчоночий сарафан, напомнив при этом, что хотел бы видеть Петьку в этом чудесном платье на их первой встрече. Питер тогда с милой улыбочкой запульнул этим платьем в Москву, а затем попытался натянуть этот кусок ткани на известного зарвавшегося идиота под громкий хохот последнего. В итоге все завершилось тем, что запыхавшийся Петр повалился на кровать, а рядом лег, по-прежнему сотрясающийся в приступе хохота столица, в сарафане небесно-голубого цвета, который явно ему жал в плечах, талии и в остальных местах тоже жал. Петр, злорадно улыбаясь, оповестил Москву о своем мнении, касательно сего прекрасного одеяния:

- Вы сегодня необычайно красивы, Георгий в этом чУдном голубом платье. Цвет долго подбирали или так уже, по зову сердца? Вот только жмет оно вам, жмет, - и качает сокрушенно так головой, будто это страшнейшая катастрофа.

Герка повернул голову в сторону Петра и лукаво улыбнулся:

- Ну так не мой это размерчик, не мой – платье же для вас покупалось, Петр. Стало быть, вам придется впору. Может, изволите примерить?

- Ну уж нет, я вынужден отказаться.

- А давайте так, любезнейший. Если вы будете довольны завтрашним вечером, то все же примерите сей шедевр портновского искусства, - в глазах Москвы заплясали знакомые азартные искорки, и Петр весь насторожился.

- Это пари, как я понимаю? Но вынужден вас расстроить…Чтобы свидание с Вами да хорошо прошло... Сомневаюсь. А посему…По рукам.

Вот зачем он это сделал? Почему они вечно ведут себя, как дети, а не могут спокойно наслаждаться общением друг с другом без таких вот споров и издевательств? Печально вздохнув, Петр только пожал плечами сам себе в ответ. Наверное, это уже что-то на генном уровне.

- И будет еще одно условие, ведь ты на сто процентов уверен, что завтра все будет по низшему разряду? – Москва совсем так подленько усмехнулся, а Петр не смог сдержать рвущегося наружу смеха, когда услышал озвученное Москвой условие.

Господи, ну что столица за идиот такой? Даже если Петру понравится (что даже в теории невозможно, даже если Марс окажется в доме Венеры при полном параде планет или как там говорят эти астрологи, гадалки и прочие), он всегда может сказать, что все прошло как-то не очень. И пари будет выиграно.

~*~*~*~

А тем временем Петр молча смотрел на свое отражение в зеркале. На гладкой поверхности отражался статный молодой человек, в рубашке стального цвета и черными джинсами. Черные, как вороново крыло, волосы образовали на голове этакий художественный беспорядок. Вообще, с волосами настоящая беда. Питер промучался с ними добрый час! Сначала пытался их уложить, потом попробовал наложить немного геля, чего вообще никогда в своей жизни не делал, и затем, смывая противную жидкую массу с волос, проклинал про себя все на свете и производителя этого кислотно-зеленого цвета желе в частности. В итоге он решил просто оставить все как есть, и потому волосы его сейчас были немного растрепанные и влажные после многочисленных водных процедур. Все лучше, чем быть прилизанным, как последний…в общем, ладно.

И вообще Москва наверняка сейчас вообще не парится, спокойно напялит первую попавшуюся футболку и, как ни в чем не бывало, будет лыбиться во все тридцать два.

Петр ругнулся сквозь зубы, кляня свою педантичность и какую-то неуемную тягу к совершенству.

Вот чем он руководствовался, когда собирался на свидание более двух часов?

Петр быстрым шагом вышел из ванной комнаты, подошел к тумбочке, оценивающе посмотрел на лежащий на ней бумажник и решил его прихватить, на всякий пожарный. А то знает он этого рыжего занозу! Сделает большие невинные глазищи и скажет, что он внезапно на мели и, может, Петр будет так любезен, что все оплатит. Ну, по крайней мере, Москва так часто делал, когда брал у городов в долг. На прощание окинув комнату взглядом, он закрыл за собой дверь и спустился вниз в парадное фойе. Москва обещал ждать его на выходе.

Глубоко вздохнув, а затем, резко задержав дыхание так, что в грудной клетке образовалась неприятная тяжесть, он громко выдохнул и сжал пальцами дверную ручку. Он мысленно представил в самых мелких деталях Москву, чтобы не выглядеть, как влюбленная робкая школьница, и резко распахнул дверь. В глаза ударил солнечный свет, и Петр зажмурился. Солнечные очки носить он любил. Потеря зрения и морщины ему страшны не были, так что... Наконец, когда глаза привыкли к свету, Петр осторожно огляделся. Зеленая лужайка, залитая августовским солнцем, беленые бордюры, выложенная природным камнем дорожка и…никого. По крайней мере, Москвы. Не то что бы Петр не считал садовника, стригущего кусты, за человека, просто свидание у него было не с садовником, и ждал он Москву, а потому – никого не было.

Какого черта? Он ведь и так уже опаздывал на...Петр поднял руку и бросил взгляд на часы... На целых семь минут!

Где носит этого рыжего идиота?

Спустя две минуты Петр начал волноваться. А вдруг с Москвой что-то случилось? Или, что еще хуже, вдруг он передумал? А вдруг... Мысли носились в голове Петра со скоростью ракет «земля-воздух», одна страшнее другой. И мысль о том, что прошло всего-навсего каких-то девять минут, Петра ни разу не успокаивала. А потому, когда спустя минуту, он увидел несущуюся по дорожке знакомую фигуру, Петр едва смог удержаться, чтобы нервно не засмеяться от облегчения, и потому он ограничился лишь громким выдохом. Москва подоспел как раз вовремя: Петр в очередной раз надул щеки, для того чтобы выдохнуть. Герка пару раз моргнул, а потом сложился пополам от смеха. На щеках рыжеволосого паренька выступили слезы. Петр был до невероятного забавен и мил сейчас, похожий на хомяка с этим надутыми щеками и вдобавок, покрасневший от смущения. Мысль о покрасневшем хомяке упорно не желала выходить из головы Москвы, и он долго продолжал сдавленно смеяться. Наверное, это все же нервное. Потому что обычно хомяки у него не вызывают такой бурной реакции.

Петр обиженно прошипел сквозь зубы:

- Хватит ржать, придурок!

- Все-все, я молчу! – Москва выставил вперед одну руку, а вторую держал за спиной. Наверное, цветы, решил Петр.

И тут только он осознал, что Москва…

Японский городовой!

Петр ошарашенно смотрел на черную рубашку с длинным рукавом и стильные джинсы. Джинсы-то, ладно, черт с ними. Рубашка! Господи, он впервые за долгое время видел Москву в рубашке!

- Ты что на себя напялил? – не подумав, ляпнул Петр, тут же прикусив себе язык. Смех Москвы мгновенно прекратился, и столица окинул себя взглядом. Он долго не поднимал головы, видимо, пытаясь отыскать ту деталь своего костюма, которая привела Петра в шок. Не найдя таковой, Москва чуть сконфуженно посмотрел на Петра.

Петр встряхнул головой и произнес:

- Я...в смысле...рубашка.

Ах, это, облегченно выдохнул Москва. Ну да, он же не мог надеть первую попавшуюся футболку из своего гардероба, в самом деле! К тому же, Герка прекрасно знал, как Петр не любит все его многочисленные футболки, борцовки и прочее. Например, он долго выслушивал от северного города, что именно он думает о той футболке с Ежиком в Тумане. И вот... Нет, он не хотел сделать Петру приятное, поменяв свой имидж, просто он не хотел слушать упреки и стенания Петра по поводу его стиля все свидание. Да, именно так.

- Да я просто... Удобно, - как-то сбивчиво объяснил Москва, заставляя Петра недоверчиво приподнять брови.

Ой, да ну его! Сейчас он по-другому запоет! Москва прокашлялся и произнес нарочито-громким голосом:

- Ты сегодня просто отлично выглядишь, мой дорогой! И я не мог не сдержать своего обещания насчет цветов, а поэтому…

Пару секунд Петр неверяще смотрел на то, что Москва протягивал ему, театрально присев на одно колено. Ну, клоун он всегда клоун, тут как раз ничего удивительно. Удивительным было то, что протягивал ему Москва.

Горшок. Зеленый. С кактусом. Тоже зеленым.

Петр пару раз моргнул, надеясь, что это ему привиделось. Но нет. Чертово растение с колючками в горшке не исчезало.

В глазах Москвы заплескалось фальшивое беспокойство.

- Только не говори, что тебе не понравилось! Я так долго подбирал! Так долго! Специально для тебя…

Петр медленно взял из рук Москвы кактус. Обычный, с колючками и каким-то отростком сбоку.

- И куда я его теперь дену, баран?.. – Петр так сосредоточенно смотрел на растение, будто это была сложнейшая задача из вышмата по векторному анализу.

- Я так рад, что ты не отказался от моего подарка, Петечка! Так рад! Понесем вместе! – не дал ему договорить Москва, живо поднимаясь с колена и хватая горшок с одной стороны. Петр машинально обхватил его с другой.

- Мы выглядим тупо, отпусти, идиот, - шипел Петр всю дорогу из дома, пытаясь вырвать из цепких пальцев Москвы горшок с кактусом.

Но тщетно.

~*~*~*~

Они сидели в очень милой кофейне. Интерьер в приятных кремово-древесных тонах, мягкие кресла и круглые столики. Они сделали заказ официанту, и тот через несколько минут принес им две чашки кофе. Петр отхлебнул немного и блаженно зажмурился. Вообще Москва поначалу хотел посидеть с Петром в каком-нибудь ресторане за бокалом вина, но потом вовремя вспомнил, что Петр всегда отрицательно относился к любому алкоголю, и перенес свидание в кофейню, где варят отличный кофе, – Петр очень любил этот напиток. Тяжко вздохнув, ибо у Москвы отношение к алкоголю было довольно благодушное, он тоже заказал кофе.

Столица наблюдал за тем, как Петр зажмуривается каждый раз, когда делает глоток обжигающе горячего кофе, как подрагивают его ресницы и отбрасывают смешную тень на лицо. Они говорили о чем-то совершенно отстраненном, как не говорили уже долгое время. Все это не было обычным свиданием, в полном понимании смысла этого слова: не было наполненных любовью взглядов, не было постоянных касаний руками, не было поцелуев, не было многого. Но было это нежное чувство на самой глубине их глаз, был искренний смех, была непринужденность, которой им так всегда не хватало...

А еще был кактус. Он стоял как раз между ними, и когда официант принес салаты и хотел чуть подвинуть растение в сторону, Петр не позволил, и попросил лучше забрать у него чашку с еще не допитым кофе. Официант, повстречавший на своем месте работы еще и не такую публику, только вежливо кивнул и унес чашку. Москва заметил этот незначительный жест и почувствовал, как в тот же момент внутри него разлилось удивительное тепло, заставляя город широко улыбаться под непонимающим взглядом Петра.

~*~*~*~

Совсем недолго просидев в кофейне, Москва сказал, что ему нужно показать Петру одно удивительное место.

Дом Ивана находился в одном из небольших городков в Подмосковье, и потому они не брали машину, а пошли пешком. Они шли довольно долго, и в скором времени оказались в частном секторе - по узкой дороге с обеих сторон были насажены тут и там различные коттеджи. Они свернули с заасфальтированной дороги и поднялись вверх по узкой тропинке.

На небе уже давно зажглись первые звезды, и на землю опустилась долгожданная прохлада. Петр даже немного поежился от резкого порыва ветра. Но наверное, именно поэтому Пете дышалось удивительно легко и свободно. Он не замечал ничего: ни дороги ни домов, а видел только глаза Москвы, зажженные интересом и предвкушением чего-то восхитительного. Москва нравился таким Петру. Увлеченный, восторженный без своих шуточек и фразочек, обычный парень.

Петр и не заметил, как они подошли к огромному дубу, раскинувшего ветви в своем необъятном диаметре, крона была пышной и высокой, а ствол не гладким, а шероховатым и рельефным. Дуб стоял на самом отшибе, где дальше была только пустота. Петр подошел к самому краю обрыва и почувствовал, как впереди него земля ожила, и тяжелые комья посыпались вниз в пологий овраг с характерным глухим звуком. Петербург в уме прикинул расстояние от обрыва до дуба и с сожалением подумал о том, что в скором времени, отшиб совсем "сойдет" вниз, утягивая дерево за собой. Впереди, куда только хватало взгляда, лежала возвышенность, а там за ней Москва, скорее всего. Они вышли как раз в ту сторону, которая вела к городу. Петр обернулся к Москве и замер.

Москва освещал фонариком веревочную лесенку, спускавшуюся по стволу дуба.

- Ты... - начал Петр, но Москва приложил палец к губам и подозвал его к себе. Петр подошел ближе и вопросительно посмотрел на Москву. Тот только хитро улыбнулся и поднял голову вверх. Петр спустя мгновение, последовал его примеру и не удержался от удивленного возгласа. В кроне дуба пряталось красивое деревянное строение. Домик со стороны казался игрушечным по форме, хотя и был внушительным по размерам.

- За мной, – шепотом скомандовал Герка и, кинув фонарик на землю, ловко взобрался наверх, присев на деревянный выступ. Петр, не медля, последовал вслед за Москвой, положив кактус на землю рядом с фонариком. И вскоре он уже сидел рядом с Москвой на выступе, наклоняя голову так, чтобы ветки не касались лица. Рыжеволосый паренек, пригнувшись, медленно прошел внутрь строения.

Пол и стены были сколочены из добротных досок из цельного дерева, а вместо крыши была листва. В отдалении стоял маленький низкий столик, на котором стояли две больших кружки, по размеру больше напоминавшие супницы. Выудив из-под стола термос, Москва разлил по кружкам горячий напиток с ароматным запахом. Этот запах был любим Петром с детства, как и, наверное, каждым ребенком.

Какао с молоком.

Петр почувствовал, как на губах непроизвольно расцветает улыбка. Он присел за столик рядом с Герой и обхватил чашку обеими руками, чувствуя, как холодные пальцы начинают постепенно отогреваться. Он сделал глоток и почувствовал, как тепло становится внутри. Москва наклонился к нему и тихо произнес:

- Посмотри вверх, - Петр безмолвно исполнил просьбу, закидывая голову вверх. Там, где они сидели, листва была более редкой, и отчетливо было видно небо, насквозь прошитое серебристыми звездами.

- Правда, отсюда небо ближе? И еще...посмотри на то, что позади тебя, - тихо рассмеялся столица, указывая пальцем за спину Пети. Тот резко обернулся и пораженно выдохнул. С той стороны, с которой он сидел, стены не было, был просто деревянный пол и раскинувшийся город впереди, переливающийся разноцветными огнями. Это было так красиво, что дыхание перехватывало. Ветвей не было, было звездное небо наверху и переливающиеся огни, напоминающие издалека россыпь драгоценных камней. Возникало чувство, что ты паришь в воздухе, как же это было красиво!

- Боже, какая красота... - в восторге прошептал Петр, ставя кружку на стол и подходя к самому краю. Они были в метрах в трех от земли, может больше, может меньше; на том расстоянии, на котором возникает чувство, что ты летишь. Хотя, как думалось Петру, если бы этот же домик стоял на земле, у него возникло бы то же самое чувство.

- Я рад, что тебе понравилось, - совсем близко от него проговорил Москва и, встав впереди, у самого края на фоне блестящего города широко улыбался, а Петр стоял, завороженный и любовался им.

- Ты сегодня ярче, чем обычно, - только и смог произнести Петр. Огни и впрямь были невероятно яркими, но навряд ли Петербург имел ввиду именно это.

- Да, Петя, сегодня ярче все, - и Москва в один шаг сократил расстояние между ними и прижался к его губам. Поцелуй вышел очень долгим и вкусным, со вкусом какао.

Петр подумал о том, что в ближайшее время откажется от кофе и перейдет исключительно на какао.

~*~*~*~

Иван почувствовал, как у него нервно дергается глаз. Они сведут его в могилу, определенно. Нет, они принесли отчет по последней конференции и даже вели себя волне тихо и мирно, если бы не одно «но».

Москва смеялся слишком громко и заразительно, прижав руки к животу и что-то говоря сквозь смех. Россия, в принципе, его понимал, потому что Петр стоял весь злой, раздраженный и...в платье. В голубом платье, одетом поверх джинсов и черных ботинок.

- Я шутил, когда затевал этот спор, - цедил сквозь зубы северный город, но Москва только хлопнул его по плечу и зашелся в очередном приступе хохота.

- Я же говорил, что это твой размерчик, Петечка! А ты не верил!

Иван потер устало переносицу и, сложив руки на груди, продолжал наблюдать за этими двумя: один безостановочно смеялся, другой был в платье. Картина Репина «Приплыли».

Но это еще что! Хорошо, что Петр уговорил Москву не нести на встречу с Россией еще и горшок с кактусом, потому что в споре об этом ничего не говорилось. Слава Богу, Москва смилостивился. Кактус остался стоять на окне, а отросток сбоку, который поначалу ненавидел Петербург, расцвел и превратился в красивый цветок красного цвета.

Глава 13.
Петр нервничал. Совсем скоро, через каких-то там три дня у Москвы день рождения, которое отмечается каждую первую неделю сентября. И потому вопрос «Что дарить?» крутился у него в голове в режиме "нон-стоп", и Петербург уже в который раз ловил себя на мысли, что зацикливается. Сами посудите, сейчас бы только и делать, что выходить из дома, гулять, наслаждаться жизнью (а был конец лета, только и оставалось ловить последние солнечные яркие деньки)… ан нет! Петр сидел и угрюмым взглядом буравил скудную обстановку комнатки и иногда встречался взглядом с Москвой, который выглядел обеспокоенным странным поведением Петра.

И на все его вопросы Петербург только досадливо отмахивался. А Герка обижался. Ну вот какого, спрашивается? У их только-только все налаживается, чего ради он снова из себя строит холодную ледышку? Москва осторожно подошел к Петербургу и присел на корточки перед ним. Петр сидел на кровати, сгорбившись и опустив руки на колени. Внимательным взглядом окинув усталую позу, нахмуренные брови и огромные мешки под глазами, Герка тяжело вздохнул и прикоснулся губами ко лбу Петра – холодный и сухой. Значит, он не болен. Да что же с ним? Герка снова опустился перед ним на пол и участливо поинтересовался тихим спокойным голосом:

- Если не скажешь, что с тобой происходит, болван несчастный, я тебя ударю. Больно.

Петр усмехнулся, и на секунду в его глазах промелькнула искра жизни.

- Я не шучу, - заверил Герка, ловя себя на мысли, что точно не сможет его ударить. Больше никогда, хотя раньше он с легкостью это делал. Почему так? Потому что он только недавно осознал, насколько этот человек ему дорог, насколько дорого все в нем: его лицо, его глаза, губы, руки…Да все! И как Герка теперь сможет ударить то, чем он так дорожит? Вот именно, никак.

- Шутишь, Гер, - Петр посмотрел на него каким-то нелепо отчаянным взглядом и завалился на кровать, так что Герка мог видеть только его ноги. Возмущенно фыркнув, Москва тут же поднялся, поставил колено между ногами Петра и навис над ним сверху. Глаза цвета сочной зелени метались по бледному лицу Петербурга и то и дело останавливались на его глазах.

- Не шучу, - для пущей убедительности Москва замотал головой и, наклонившись так близко к Петру, что его дыхание опалило щеку северного города, вдруг улыбнулся: резко, ярко, солнечно – как умеет только Гера. И в душе Петра шевельнулось чувство, подозрительно напоминающее нежность. Пушистую и лохматую, как волосы на башке этого идиота, который был причиной всех его треволнений в последние дни. Это чувство Петр так и не смог в себе полюбить – оно заставляло чувствовать себя неудобно, не в своей тарелке. А тем временем Герка начал оставлять тысячи невесомых поцелуев на лице Петра. Юноша против воли заулыбался - было очень смешно и щекотно. А Москва с плохо скрываемым удовольствием наблюдал за тем, как Петр, поначалу напряженный, вмиг начал таять в его руках, как нежно трепетали его ресницы и уголки губ начали подниматься вверх, обнажая белоснежные зубы в самой замечательной улыбке, которую только видел Москва. А вот сбивается дыхание у северного города, и он тут же резко зажмуривается,и при этом на щеках расцветает легкий румянец.

Москва уже говорил, что он любит тонкую бледную кожу Пети? Нет? Так вот, он ее просто обожает. Она помогает читать Петра как открытую книгу: все его эмоции вмиг находят на ней отражение. Он научился различать румянец раздражения от румянца смущения; он замечал, как от напряжения кожа у Петербурга резко бледнеет на костяшках его тонких пальцев, сжатых в кулаки; Москва видел, как то место, которое он целует, вмиг покрывается стайкой мурашек…Герка изучил этого холодного юношу вдоль и поперек, хотя и времени прошло не так уж много, и Москва понимал, что ему еще многое предстоит узнать. И иногда (ну ладно, очень часто) в его голову прокрадывались различного рода мысли о том, каково это, обладать этим красивым юношей целиком и полностью, без остатка?. . Правда, такие мысли он быстро от себя отгонял, натыкаясь на возмущенные жесты и восклицания Петербурга – наверное, все его думы без затруднений можно было прочесть у него на лице.

И сейчас Петербург, оказавшийся в крайне..хм..опасном положении, этим и занимался – в смысле, читал эти самые мысли на дне Геркиных глаз, где жгучей волной расплывалось ничем не прикрытое желание.

Первая мысль Петра было до нелепости нелепа и смешна – его хотят совратить самым наглым образом. Если пораскинуть мозгами (от которых почти ничего не осталось после всех этих поцелуев), он, весь из себя такой наивный и восторженный, лежит сейчас под Геркой в прямом смысле этого слова. Здесь требуется поправка, очень важная: лежит под очень хитрым и наглым извращенцем – Геркой. И ничего не значит, что до этого момента никаких поползновений с его стороны (ну, слишком уж откровенных) не наблюдалось. Москва всегда был этаким коварным соблазнителем (как он себя позиционировал), и вот…

Паника ударила в мозг, вмиг парализуя все тело. Видимо, его физиономия приобрела настолько испуганное выражение, что даже сам Москва такого не ожидал. И от такой вот неожиданности с благим матом полетел вниз, на коврик перед кроватью. А у Петра тем временем нормализовалось дыхание и участилось сердцебиение. Такое дурацкое чувство: он, с одной стороны, и был рад тому, что Герка его хочет, а с другой…Ему было страшно. Причем он искренне не мог взять в толк, с чего именно. Он вроде бы далеко уже не мальчик, с близкими интимными отношениями был знаком не понаслышке. Так с какого?..

Отдышавшись, Петр лег на живот и свесил голову вниз, дабы иметь возможность лицезреть рассвирепевшего Герку, лежащего на полу и смотревшего на него глазами побитой собаки. Петр не мог сразу вот вспомнить момент, когда бы он еще так смущался.

- Э-э-э…не ушибся? – как можно непринужденней и участливей поинтересовался Петр, пытаясь перебороть дрожь в пальцах.

- Нет, блять, не ушибся, - голос его звучал глухо и …расстроенно?

- Ну, Гер, ну.. – отчаянно пытался найти нужные слова Петр, но его остановила рука Герки, которая оказалось прижата к его рту.

- Помолчи, Петь, - как-то тяжело произнес Герка и, сверкнув грустной улыбкой, прикоснулся губами к кончику носа Петра. Москва еще раз посмотрел в серые глаза любимого человека, в которых читались похожие эмоции: злость, смущение, страх и -Москву это радовало больше всего- желание. На прощание Герка кинул на Петербург долгий пронзительный взгляд, и Петр замер на месте, оглушенный.

Он понял. Понял, что хочет Герка на свой день рождения и понял, что сам Петр хочет и может ему подарить.

~*~*~*~

Лондон уверенным шагом шел по немноголюдной узкой улочке Петергофа. Здесь располагался летний домик Петра. И сам Лондон здесь бывал не раз, еще в те времена, когда северная столица России довольно часто звал его летними вечерами на чай, и они сидели на просторной незастекленной веранде, любовались садом (а сад у Петербурга был просто прекрасный), наслаждались крепким черным чаем и обществом друг друга. Джон скучал по тем дням. И больше не выдерживая назойливости одних и тех же лиц у себя в доме, раздраженный вечными криками Дублина, бурчанием Вашингтона и мечтательностью Парижа, он решил навестить Петербург, устроив тому небольшой сюрприз. После разговора с Кронштадтом, он все же решил последовать совету этого города и лишний раз не нарываться на неприятности, а потому не беспокоил Петра еще добрые недели две. Ну а сейчас...

Он поднялся на крыльцо и постучал наддверным кольцом-ручкой в двустворчатую дверь из дубового массива. Ему долго никто не открывал, и когда уже Лондон начал было отчаиваться, дверь с шумом отворилась и в свет из темноты комнаты вышел светловолосый голубоглазый паренек лет двадцати, волосы его смешно завивались в кудряшки, лицо не потеряло детскую пухлость и со стороны он очень сильно смахивал на ангелочка. Лондон вежливо улыбнулся:

- Здравствуй, Петергоф, а могу я увидеть…

- Сашка, блин, ну где ты там ходишь?... – раздался ворчливый голос откуда-та из глубины помещения, и из-за плеча Александра показался Михаил, также известный как Кронштадт.

Лондон в первый раз видел этот город, Петр не удосуживался его с ним познакомить. А зря. По крайней мере, внешне Кронштадт был очень привлекательным молодым человеком: высокий, стройный, с большими глазами насыщенного синего цвета, черными, как и у самого Петра, волосами и чуть смугловатой кожей. Керкленду сначала показалось, что перед ним стоит сам Петр, но только потом увидел значительные отличия: в Кронштадте все было более ярким и насыщенным, живым. И здесь они с Петергофом были очень похожи, несмотря на противоположные типы внешности. В них обоих кипела жизнь, страсть и молодость. Хотя с Петром они были приблизительно одинакового возраста, статус столицы давал о себе знать- Петр выглядел многим старше и бледнее на фоне своих братьев.

- Миш, это Джон Керкленд, он хочет увидеть Петра, - медленно произнес Петергоф, окидывая изучающим взглядом Лондон. Он не очень любил иностранных гостей, особенно из Европы – его самого, да и Петра тоже уже порядком задолбали вечными сравнениями с Европой. Ну вот как можно было сравнить его сильного и красивого брата с этим…Лондоном? Нет, он тоже красив, спору нет. Просто Петр был другим – в нем не было этой напыщенной «европейскости» (в таких огромных количествах).

- Очень приятно, Джон. Я Михаил Брагинский, Кронштадт, мы с Вами заочно знакомы, - немного резковатым тоном произнес Кронштадт, выступая вперед из-за спины брата и протягивая Лондону руку для рукопожатия. Лондон, не сводя с него взгляда, только кивнул и пожал в ответ руку. Его что-то зацепило в этом мальчишке. Определенно.

~*~*~*~

Россия обеспокоенно поглядывал на Петербурга, который сидел напротив него в кресле и нервно дергался при каждом шорохе. Еще немного и его затрясет так, словно он на электрическом стуле сидит, отстраненно подумал Россия, делая карандашом пометки в отчете северной столицы. Иван никак не мог понять, почему Петр вдруг стал таким нервным в последние дни…Карандаш провел ровную линию под заголовком…Что-то случилось? Но что?... Линия вдруг дернулась, а карандаш в руке Ивана оказался зажатым с двойной силой…Неужели Москва? Нет, определенно он! Кто же еще! Маленький засранец!...Линия сорвалась, а карандаш продырявил листок с квартальным отчетом по промышленному росту в Ленинградской области. Иван почувствовал со стороны едва заметное движение. Это Петр бормотнул что-то невнятное про «всяких придурков, не умеющих исправлять отчеты и попутно пугающих беззащитных городов» и снова, в сотый по счету раз, вздрогнул и неуютно повел плечами.

Россия отложил папку в сторону и задумчиво постучал кончиком карандаша по столу. Завтра определенно что-то намечалось. Иначе, с чего у Петербурга такое выражение лица, будто его на эшафот ведут? Вроде бы завтра день рождения Москвы. Ну никак не эшафот же!

- Свободен, - тихо произнес Россия, протягивая Петру папку. Тот со скрипом поднялся и медленно начал двигаться в сторону двери странными роботоподобными движениями.

За что ему, бедному и несчастному России, такое наказание? Иван сокрушенно покачал головой и пошел заваривать чай.

~*~*~*~

Петербург очень хорошо помнил, как Иван в детстве ему рассказал одну очень красивую легенду о бабочках. Эти красивые существа, чей дом – бескрайне небо, могут передать все наши заветные мечты и желания туда, в голубую высь. Нужно только поймать ее и прошептать свое желание.

Красиво, да?

И Петр решил, что это должно стать прелюдией к его подарку. Про основной подарок он предпочитал не думать, не то его то и дело будет бросать в жар. А надоедливый Владимир, который целое утро ошивался где-то по близости, уже замучил его своим: «Петечка, ты чего такой красный? Заболел?». Петру только и оставалось, что ожесточенно мотать головой из стороны в сторону в ответ. Причем, казалось, что еще несколько подобных «ответов» и голова таких издевательств над собой не потерпит, и в отместку слетит с шеи на фиг.

Уже с утра начались поздравления Георгия, и он, счастливый и довольный, упорхал в Кремль, где его ожидал очередной набор почестей, оставив угрюмого Петра в одиночестве с запиской на прикроватной тумбе:

«Буду вечером, солнышко, не скучай. С утра не хотел тебя будить – ты был просто возмутительно очаровательно-милашен И оставляю я тебя одного для того, чтобы ты, наконец, уже закончил со своей нервозностью и трясучкой. Так что, будь паинькой и перестань истерить.

Жду подарка

PS:И только попробуй, гад, свинтить куда-нибудь, сославшись на дела и прикрывая свою трусость. Убью.

PPS: И будь уже мужиком, Петь »

Петербург, чувствуя, как по мере прочтения брови начинают непроизвольно ползти вверх, подумал на секунду о том, чтобы перекроить все свои планы на подарок и встретить этого рыжего долбоеба с пулеметом в руках. Но, успокоившись и глянув в календарь, понял, что все равно не отвертится и со вздохом начал приготовления к празднику.

Вы вообще знаете, как трудно найти гребанных бабочек осенью в магазинах?

При всех утверждениях, что они есть «абсолютно во всех магазинах по организации праздников», это не самое простое дело. Исколесив полгорода, изнеможденный, злой и усталый, Петр ввернулся домой с огромной коробкой. Владимир и Ярославль проводили его косыми взглядами, а Екатеринбург едва удержалась от вскрика, когда из коробки раздались непонятные шуршащие звуки. Якутск не смог удержаться от ржача и сквозь смех проговорил:

- Тот ему кактус дарит, а этот решил притащить живых ежиков и подложить ему под простынь. Отличный план, шеф!

Петр был возмущен до глубины души.

Во-первых, с чего все эти собравшиеся здесь города решили, что он, Петербург, притащил ему на день рождения какое-нибудь колюще-ядовито-опасное нечто? (Это Якутск говорил про ежиков, а Казань, например, утверждала, что там злобный монстр с шипами, Самара что-то шептала Пензе про пиявок.. ну и все в этом же ключе).

Во-вторых, с чего они сразу говорят про простыни-кровати-нижнее белье?

Петр в очередной раз убедился в том, что все вокруг него – злобные извращенцы с полным отсутствием своей личной жизни и полным присутствием в чужой.

Завидуют. Ага-ага.

Второй пункт его плана был выполнен. С чистой совестью поставив бабочек в угол комнаты, которую он выпросил у Ивана на одну ночь, Петр с гордостью оглядел помещение. Собственно, первым пунктом и было получение этой самой комнаты. Ну не будут же они проводить день рождения Герки в той душной коморке. Эта комната, конечно, тоже была не люкс, но вполне себе так приемлемо. С большим окном, высоким потолком и минимальным количеством мебели.

Возвращаясь к теме извращенцев…Петр, когда просил у Ивана нормальную комнату «только на одну ночь» оскорбился, увидев этакий понимающе-всепрощающий взгляд Ивана.

- Понимаю, Петь, кровать там и вправду неудобная… - и начал что-то тыкать в своем телефоне, не обращая внимания на красного как рак Петю и его нелепые оправдания про то, что «не в кровати дело», «там свечи просто» и «бабочкам нужен простор».

Не извращенец, скажете? Самый что ни на есть извращенец. И как он только обо всем узнал?..

Пункт третий включал в себя романтическую «мишуру» по типу шелкового постельного белья, ароматической фигни на палочках (или как там это называется?), лепестков роз и свечей. Поняв, что на все вышеперечисленное он просто разорится, да и к тому же, не жирно ли будет?

Новый комплект хлопкового белья гораздо лучше этой шелковой китайской фигни, которую Иван в последнее время завозил к себе тоннами (Китай же), розы – это по-девчачьи, а от ароматических палочек его начинало мутить, остаются свечи… В доме у Ивана, к счастью, было множество свечей и подсвечников, поэтому не пришлось ехать в магазин и закупаться в очередной раз. Сделав красивую дорожку из свечей от лестницы первого этажа на второй, к самой двери, и расставив их еще в комнате, Петр остался доволен результатом.

Пункт четвертый включал в себя еду. Он приготовил какао и шоколад. И пусть не будет стандартных в таких случаях вина и фруктов…Петр не любил алкоголь, и Москве не нужно напиваться.

Пункт пятый состоял в тишине и покое окружающего мира в лице толпени городов, которая все же удосужилась его услышать, и все эти города к вечеру покинули дом Ивана, в том числе и сам Россия.

Пункт шестой и заключительный. Привести в порядок главный подарок, то бишь, себя самого. Вроде бы, тоже сделано. Но по мере того, как стрелки часов скользили по циферблату, нервозность Петербурга все возрастала и возрастала. И он хотел, чтобы этот рыжеволосый мальчишка, наконец, притащил сюда свою задницу. Ибо никаких нервов уже не хватает.

Петр сидел на кровати в шелковой черной рубашке и черных джинсах. Галстук он сегодня не надел – Москва не любил «удавки», как он их называет.

Москва приехал в дом Ивана к десяти вечера, и это дом встретил его пугающей тишиной. Обычно здесь постоянно были какие-то люди, а сейчас – ни души. Герка прошел в холл, на ходу снимая пиджак и оставаясь в привычных для себя футболке и джинсах. Зайдя в холл, он пораженно замер. Широкая мраморная лестница, ведущая на второй этаж, была украшена с двух сторон каймой зажженных свеч. Пытаясь перебороть чувство предвкушения чего-то сказочного, Гера прошел к двери, куда вела эта «горящая дорожка». Дверь в комнату оказалась открытой. Герка без промедления вошел и застыл, забыв как дышать. Вся комната была заставлена свечами, на полочках, тумбочках, у изголовья кровати…они были повсюду: разного цвета и размера, в разных формочках с одинаково горящими фитильками. На одной из тумб стоял серебряный поднос с большими чашками и термосом, рядом стояло блюдце с плиткой шоколада.

Герка честно пытался не улыбаться как идиот, но у него не получалось. Он понял, что окончательно в этом не преуспел, когда увидел в раме окна тонкий силуэт Петра. Господи, до чего же он был красив сейчас! Расслабленная поза и спокойная улыбка, играющая на лице, сияющие серым светом бушующего моря глаза…Однако все это не смогло скрыть под собой небольшую скованность и сдержанность движений.

Улыбка Москвы стала еще шире. Гере на полном серьезе казалось, что любить еще больше этого человека он уже не сможет, но тем не менее, каждый раз, каждый новый день он находил в нем что-то новое, что заставляло его влюбляться раз за разом.

Опомнившись, Герка прокашлялся и произнес хриплым голосом:

- Извини, что опоздал, я… - в горле резко пересохло, и Москва замолчал. А в следующее мгновение он увидел, что Петр делает два шага назад и наклоняется за чем-то. Это была обычная белая коробка, и Герка лишь удивленно приподнял брови, когда Петербург тихим-тихим голосом произнес:

- Смотри, - северный город приоткрыл коробку, и в следующее мгновение из нее вылетели десятки бабочек. Красивых, разных, сверкающих в отблесках свечей. Москва восторженно завертел головой из стороны в сторону, пытаясь рассмотреть этих летающих существ. Пламя свечей затрепетало от многочисленных взмахов крыльев, многие тут же вылетели на воздух через открытое окно.

- Ты же помнишь ту сказку, Гер? – раздался голос Петербурга, и Москва, завороженный увиденным, только и смог, что кивнуть. И тут он почувствовал легкое колебание воздуха на своей руке. Это была бабочка. Красивая, с сине-черными размашистыми крыльями. Герка не медля заключил ее в свои ладони, чувствуя, как она трепыхается межу ними. Петербург подошел к нему и, поднеся ладони Герки ко рту, начал тихо-тихо что-то шептать. Герка не смог разобрать ни слова, он словно в трансе следил за движениями губ Петра и все еще не мог отойти от увиденного салюта из бабочек. Опомнившись, он поднес сжатые ладони к своему лицу и прошептал:

-Передай спасибо за то, что он у меня есть. И пусть он будет у меня всегда, прошу тебя.

В следующее мгновение он выпустил бабочку из объятий, и она улетела куда-то вдаль.

- Относит послание, - улыбнувшись, сказал Петербург, подходя ближе к Герке.

- Что ты сказал ей? – Москве очень было важно услышать ответ Петербурга. От того, каким он будет, зависит многое.

Петербург тихо рассмеялся и, наклонившись к его уху, произнес:

- То же, что и ты…придурок мой рыжий.

Герка заливисто засмеялся в ответ и сжал лицо Петра в своих ладонях, осыпая поцелуями каждую черточку его лица. Петербург охотно отвечал ему и в следующую секунду потянул в сторону кровати. У Москвы закружилась голова и появилось это ни с чем не сравнимое чувство полета и свободы, возникающее только тогда, когда он находится рядом с Петром. На минуту отвлекшись, он заглянул ему в глаза, пытаясь найти ответ на свой вопрос. Петр смутился и кивнул.

Москва почувствовал себя счастливейшим из всех.

Они стояли вплотную друг к другу и Петр, несмело взглянув ему в глаза, начал медленными движениями расстегивать пуговицы своей черной рубашки, обнажая молочно-бледную кожу. Голова его была склоненной, но даже в тусклом свете Москва видел, как розоватым румянцем окрашиваются высокие скулы стоящего перед ним юноши, как то и дело подрагивают ресницы, отбрасывая причудливую тень ему на лицо, как неожиданная дрожь в пальцах мешает расстегнуть последнюю пуговицу, и Москве не остается ничего иного, как взять его ладони в свои и одним резким движением скинуть совершенно ненужный сейчас предмет одежды с Петра. Следующим на пол полетел ремень, а затем и брюки с бельем. Под внезапным порывом ветра, который взметнул вверх прозрачный белый тюль, Петр поежился, переминаясь с ноги на ногу и отказываясь смотреть на Москву. Герка же просто стоял и любовался Петербургом. Ему сейчас нравилось в нем все: это худощавое телосложение, сгорбленные плечи и склоненная вниз голова. Пытаясь унять резко пробудившееся желание, столица судорожно выдохнул и на секунду прикрыл глаза, приказывая себе успокоиться. Но вот он толкает Петра в сторону кровати и тут же подминает его под себя, одновременно с этим пытаясь избавиться от одежды. У него это получилось, и Герка свободно вздохнул, позволяя ветру обдавать прохладными порывами свое разгоряченное тело, ощущая кожей прохладу простыней.

Воздух был наэлектризован до предела, и зеленоглазому парню казалось, что еще чуть-чуть и дышать станет нечем. Москва лежал на Петре, уперев руки по бокам от него, и упивался видом красивого, обнаженного Петербурга. Алебастровая кожа, сияющая в лунном свете, черные волосы на белой ткани постельного белья, подрагивающие веки и приоткрытые губы. Все это принадлежало ему. Каждый сантиметр этой кожи, который Гера сейчас выцеловывал, каждый вздох наслаждения, который он срывал с губ Петра, каждое трепетное движение ресниц…Все, абсолютно все было в его власти. И эта мысль, молнией проскочившая где-то на задворках сознания, озарила мир ярко-красным светом. Желание выливалось наружу, огнем горело в глазах цвета зелени, холодным потом проступало на лбу. И этот бешеный контраст холода и огня, спокойствия и несдержанности, открытости и смущения просто сводил Москву с ума. Еще немного и он сорвется. Гера в панике метался взглядом по лицу северного города, пытаясь встретить его глаза, но они были закрыты. Зажмурены так, что целая цепь морщинок появилась вокруг его глаз. Москва мысленно отвесил себе подзатыльник и, наклонившись к лицу Петра, тихо заговорил:

- Петя, открой глаза, слышишь меня? Открой глаза, - голос был напряженным, и Петр послушно выполнил просьбу Герки, встретившись со взглядом, полным любви и желания. У Петра словно груз свалился с плеч, когда он не увидел там того бешеного огня похоти и страсти, который сжигал все на своем пути. Перед ним сейчас был обычный Герка, который прижимался своим телом к его. Страх тут же отошел назад, открывая путь горячей волне желания.

- Просто смотри на меня, Петь, хорошо? – тихо произнес Герка, чувствуя, как нервозность и беспокойство уходят. Герка продолжал успокаивать черноволосого юношу, лаская его тело, доводя до пика наслаждения и в следующее мгновение заставляя падать вниз. Он что-то постоянно ему говорил, какие-то глупые, но такие важные слова нежности. Он просто не хотел его пугать, не хотел хоть чем-то оттолкнуть, не хотел его потерять. И Герка отчаянно его не терял, рваными поцелуями покрывая ключицу, плечи и спускаясь вниз, поглаживая бедра, заставляя Петра следить за ним из-под полузакрытых, затуманенных желанием, глаз. С каждым новым движением они рвутся все ближе друг к другу, несясь на скорости света и сталкиваясь в поцелуях, частом дыхании и судорожных вздохах, переходящих в стоны. А когда это сумасшедшее стремление-рвение друг к другу резко заканчивается всплеском оргазма, который поочередно сотрясает сначала Геркино тело, а потом и Петино, они ничего не видят, не слышат и не чувствуют, кроме себя самих и своего единства. И все это так умопомрачительно прекрасно, что дыхание в очередной раз спирает, и крупная дрожь прошивает Петю с ног до головы. Москва скатывается на бок, позволяя Петру дышать полной грудью, и смотрит на него взглядом, полного обожания. А Петр, прикрыв глаза, в очередной раз чувствует все это, и яркие белые вспышки полыхают под веками.

И казалось, что лучше быть просто не может.

Герка обвивает рукой плечи Петра и, повернувшись на бок, начинает едва слышно говорить:

- Мой хороший, красивый мой, я люблю тебя. Так люблю, Петечка.

Петр только кивает и молчит, не в силах произнести ничего в ответ. Так они и засыпают, обнявшись.

~*~*~*~

Москву посреди ночи разбудил резкий вскрик Петра. Герка от неожиданности даже отшатнулся, увидев присевшего на кровати своего любимого с всколоченными волосами.

По спине пробежал противный ручеек холодного воздуха. Что случилось?

- Петь, ты чего? Что-то не так?..

- Блин, Гер, я кактус наш забыл полить.

Иногда Москве хочется придушить Петербурга на месте. Это был как раз один из этих самых моментов.

Глава 15.
Хиираги всегда считал, что в жизни и судьбе ему повезло. Центр Страны Восходящего Солнца, с уникальной культурой и богатой историей, его любит Кику, им восхищаются жители этой страны. И, поверьте, этого всегда было более чем достаточно. Пока не появился Москва. Нет, нельзя ни в коем случае говорить о том, что Москва что-то как-то кардинально поменял в его мыслях и чувствах или же стал поворотным моментом в истории. Нет, разумеется, нет. Но все же что-то изменилось. Особенно в последнее время, когда Хиираги стал замечать за собой нездоровый интерес к этому сумасшедшему и странному городу.

Надо здесь заметить, что репутация у Москвы в мире была не лучше, чем у его страны: странный, чудковатый, необычный, страшный в гневе. Привлекло ли Хиираги в нем именно это или что-то другое, японец сам до конца не мог разобраться. Но этот юноша, так непохожий на остальных, цеплял. Вроде бы всегда мимо тебя, в стороне, но в месте с тем – глубоко в сердце, и резь в глазах от его яркости. Хиираги находил эти свои смешанные чувства глупыми. А пытаясь в них разобраться, японец чуть не сошел с ума. Сначала он думал, что это любовь. Да-да, та самая чистая и настоящая. Потом он посчитал, что это просто влечение или страсть, но и тут тоже неверно. Влечение? Где-то так. Даже скорее интерес или любопытство. И после недавнего визита к Хену он был склонен полагать, что это все в рамках любопытства – извечного порока человечества. Они в последнее время неплохо общались с Москвой. Он стал менее язвительным и резким в его присутствии, стал более осмотрителен в высказываниях и вел себя очень даже прилично. Хиираги не составило труда сложить два плюс два и получить закономерный ожидаемый результат: это ответное внимание со стороны Москвы есть попытка привлечения внимания. И что самое парадоксальное во всем этом, привлечения внимания далеко не Хонды, а кого-то другого. Хиираги не дурак, он догадывался, кого Москва хочет довести до белого каления.

Почему-то японец изначально не допускал даже малейшей возможности искренних дружеских намерений Георгия. Может, это и вполне вероятно, просто столице Японии обидно – задето самолюбие, а это всегда больно. И снова руки сжались в кулаки так, что ногти впились в ладони чуть ли не до крови. Хиираги не нравился Петербург. Его бесило все в это высокомерном холодноватом парне. Начиная с внешности (на взгляд Хонды, слишком грубой и контрастной для такого хрупкого телосложения) и заканчивая манерами (которые, впрочем, были на высоте, как и у столицы любой бывшей империи, но слишком все в нем было вычурно, пафосно и даже смело). И это выводило Хиираги из себя. Петр обладал тем качеством, которым хотели бы обладать многие города: он умел не теряться на фоне остальных. Он не был «одним из многих», он был единственным и неповторимым Петербургом. Его блестящие знания этикета очаровали Лондона, его изящество и грациозность привлекали Париж, его смелость и дерзость (не в словах, а в стиле своего существования) влюбили в себя Москву. То, что столица России влюблен, было ясно еще до того, как Лондон сообщил ему об этом. Москва с восхищением смотрел на этого парня, который оказался единственным из всех, кто смог бросить ему вызов. Хиираги четко и ясно разложил по полочкам чувства других, но не мог разобраться в себе. Этого раздражало.

Японец с тоской посмотрел на календарь, стоявший на его столе в рабочем кабинете – до экономического саммита столиц в Давосе оставалось три дня. Скоро.

~*~*~*~

Петру казалось, что он улыбается крайне неестественно. Так оно и было, судя по вытянувшемуся лицу Москвы, который очень странно взглянул на него. Петр громко сглотнул и потеребил край рукава своего халата. Они сидели напротив Ивана, который даже не утруждал себя в том, чтобы посмотреть на них. Сидел в кресле, сложив руки на животе, и смотрел в потолок. Уже минут десять, как минимум. Молча. Это нервировало. Первым не выдержал Москва. Герка как-то странно дернулся и выпалил:

- Мы уже тут полчаса молча сидим. Может, уже скажешь, зачем ты звал?

И почему-то после этих слов очень сильно покраснел. У Петра вырвался нервный смешок. Вся ситуация поражала своей нелепостью. Иван их позвал с грозным выражением лица к себе в кабинет в половине третьего ночи. Перепуганные поначалу Герка и Петя опрометью кинулись в кабинет. Они едва успели накинуть халаты – парни уже давно видели десятый сон. Ожидая, что Иван им сообщит как минимум о ядерной войне и как максимум о том, что им пора разъезжаться, они наткнулись на сумрак рабочего места Ивана и самого хозяина помещения, развалившегося в расслабленной позе. Иван был странным, и такое на него находило. Он, к примеру, мог вызвать кого-то из городов к себе, смотреть на него в упор долго-долго, пристально и даже страшно в какой-то степени, а затем, когда сидящий напротив человек, весь изведется, он безмятежно улыбнется и спросит: «Ну, что расскажешь?».

Давно не подвергавшиеся психологической атаке Ивана, а потому заметно отвыкшие от нее, Петр и Гера сидели сейчас как на иголках, едва не кусая ногти от напряжения.

- А вы куда-то спешите? – просто спросил Иван, продолжая изучать потолок с такой тщательностью, будто искал там, по меньшей мере, смысл жизни.

Петр при звуке голоса Ивана непроизвольно подался вперед и выпрямил спину.

- Что-то…Что-то серьезное случилось? - выдавил из себя Петр, прокручивая в голове возможные варианты ответа Ивана.

Иван продолжал избегать смотреть на сидящих напротив него. Герка хотел высказать все, что он об этом думает, и тут до него дошло. Иван зашел к ним в комнату, когда они спали. Вместе. И… э-э-э …не очень одетые. Точнее, очень неодетые. И, кажется, даже обнявшись. Герка страшными глазами посмотрел на Петра.

А Иван тем временем думал, что эти двое – идиоты. Они его принимают за олигофрена, который не может понять очевидных вещей?

- Хватит кривляться, Гер, - Иван резко подался корпусом вперед и посмотрел в упор на зашуганных парней. В глазах у Ивана плясали смешинки.

Смотрелась эта троица со стороны крайне комично: двое струхнувших парней с всколоченными волосами и наспех запахнутыми халатами, с большими, как чайные блюдца, глазами, которыми они в панике смотрели на Ивана. По лицу последнего же блуждала легкая безмятежная улыбка, а вокруг прищуренных глаз собрались мелкие морщинки. В неровном свете настольной лампы это смотрелось немного жутковато. Настолько, что Герка на секунду почувствовал себя каким-нибудь Литвой или Латвией, которые имели привычку накладывать в штаны лишь при одном звуке имени Ивана.

Два города выжидающе уставились на Россию. Выражение лица того внезапно изменилось, превратившись в бесцветную маску. Герка почувствовал, что еще пара таких приемчиков, и он тут хладным трупом лежать будет. Нет, ясное дело, ему нравилось, когда Иван применял вот такие психологические атаки в отношении других стран, отчего те разве что кирпичами не срали, но когда лично на себе испытываешь…Б-р-р! Жуть. И тут ровный, плоский голос Ивана произнес одно слово: «Случилось». И аметистовые глаза прошивают насквозь. Очень неуютное чувство.

- И что? – в горле у Петра нещадно першило, будто в дыхательных путях застряла сразу тысяча крошек от сухарей.

Неожиданно повисшая тишина окутывала все невидимой паутиной нервозности и дискомфорта, а мерно тикающие напольные часы ржавой пилой скользили по нервам. Иван снова просиял, ослепляя изнеможденных городов белозубой улыбкой.

- Вы случились! – и голос высокий, радостный.

- Я щас ежика рожу, - оповестил всех Москва громким шепотом, откидываясь на спинку кресла и переводя дыхание.

У всех городов страны как страны, а у них Россия, и это, похоже, диагноз.

Иван на мученическое выражение лица Москвы не обратил ровным счетом никакого внимания. Петр же сидел, боясь пошевелиться, и взирал на свою страну выпученными глазами. Страна громко хлопнул в ладоши и фальшиво-сладким голосом проговорил:

- Не хотите меня ни о чем спросить? – Петр и Герка единодушно замотали головами из стороны в сторону.

Иван обиженно надул губы и разочарованно зацокал языком.

- Что все это значит? – собравшись с духом, спросил Петр.

- Я же говорю: вы случились. Даже не так. Случилось, что вы оба - два недалеких идиота, водивших меня за нос вот уже - сколько с той сделки с ВР воды утекло? – три месяца. Даже побольше натикало, как по мне.

Ванечка обезоруживающе улыбнулся и положил подбородок на сцепленные пальцы рук.

- Ты за нами следил?! – возмущенно вскричал Герка, вскакивая с кресла и не слыша язвительный комментарий сбоку:

- Очень беспалевно, Герочка, - Петр возвел глаза к потолку.

- Я за вами не следил. За кого вы меня принимаете? – деланно возмутился Россия, но затем лукаво улыбнулся. – Я всего лишь присматривал, а то вы можете какую-нибудь фортель выкинуть, а мне потом расхлебывать.

- Извращенец! Это наша личная… - начал шипеть разозленной змеей Герка, но Петр дотронулся до его руки, останавливая и напоминая о том, что они собирались все рассказать Ивану, чтобы не возникало лишних вопросов.

Москва глубоко вздохнул и согласно кивнул на выразительный взгляд Петра. Россия наблюдал за этим немым диалогом и думал о том, какой же он все-таки молодец. Ну, вот кто еще бы так быстро подтолкнул этих двух остолопов друг к другу? Вот именно, что никто. А они сейчас сидят напротив него, понимают друг друга не то что с полуслова, а с полужеста. Ваня еще пару мгновений понаблюдал за этими сконфузившимися городами, кидающими на него нерешительные взгляды, а потом в растроганных чувствах кинулся их обнимать, приговаривая: «Ай да я! Какой же я молодец!». Обалдевшие Герка и Петька только и могли, что смотреть друг на друга с раскрытым ртами и чувствовать, как могучие руки Ивана прижимают их к себе все крепче и крепче.

-З-задушишь! – прохрипел Петя, получая долгожданную свободу.

- Надо было раньше сказать, дурачки вы мои, - Москва и Петербург невольно заулыбались. Они давно не видели Ивана таким счастливым. Правда, их по-прежнему пугала эта слишком быстрая смена настроения у Ивана. Хотя, в конце концов, о чем они? Это Россия.

~*~*~*~

Москва прислушивался к мерному дыханию Петербурга, лежащего рядом с ним на просторной кровати. Иван разрешил им остаться у него еще какое-то время и даже предоставил им комнату, в которой они провели их самую первую ночь.

Москва никогда особо не выделял свой день рождения среди других дней, но после того, как этот праздник подарил ему самый лучший на свете подарок, он не мог не любить его.

Герка много думал о том, что изменилось в его жизни с того памятного дня, когда Иван им назначил наказание. Гере легче бы было сказать, что НЕ изменилось. Потому что ему казалось, что эти три месяца (а что такое три месяца для города с тысячелетней историей?) просто перекроили его. Он редко ходил по клубам, не общался с безумным количеством каких-то совершенно непонятных людей…Все больше с Петей, рядом с ним, около него. Петр, сам того не зная, стал центром Вселенной для Георгия.

А еще Москва заметил, что он начал любить себя. Не поймите неправильно, Герка всегда считал, что ему есть, чем гордиться, но это все больше по части истории. И только начав общаться с Петром, он понял, как бесполезно и бездарно он до этого жил, растрачивая всего себя на различного рода увеселения. Он начал любить в себе свои глаза ( Петр говорил, что они похожи на два больших сгустка зеленой энергии в ярко-сочной зеленой траве), свои веснушки, которые он до этого ненавидел (Петя ему все время твердил о том, что это не «безобразные кляксы», а маленькие поцелуи солнышка, и если их так много, значит солнце его любит), свои рыжие волосы (Петька их часто сравнивал с языками обжигающего пламени, которое неукротимо и красиво, как и сам Герка)…

Он полюбил в себе многое просто потому, что это в нем любил Петя. А если Петя любил это в нем, значит это все ему по-настоящему дорого. И это прекрасно.

Герка осторожно приподнялся на локте и взглянул на своего любимого сверху вниз. Недавно вставшее солнце отбрасывало причудливые лики на лицо Петербурга, смягчая его тонко-острые черты. А еще у Петра смешно подрагивали ресницы, будто кто-то на них дул: коротко, резко и неожиданно. Брови красивыми дугами разлетались к вискам, но на лбу пролегла заметная складка – последствие того, что Петя вечно хмурился. Гере нравилось целовать его в эту самую складочку. Ему казалось, что если он зацелует ее до умопомрачения, то эта хмурость навсегда уйдет из его любимого Пети. Пока не получалось. Но Москва продолжал упорствовать. Продолжал целовать. И продолжал тем самым раздражать Петра – ему не нравились эти телячьи нежности.

Герка осторожно провел указательным пальцем по этой небольшой бороздке и оставил на ней очередной невесомый поцелуй. Петербург забавно сморщил нос и улыбнулся сквозь сон.

А еще одним из любимых занятий Геры стало высматривание на молочно-бледной коже Петра родинок. Особенно на его спине. И сейчас обводя пальцем недавно появившуюся родинку, он думал о том, что эти самые родинки расположены в причудливом порядке. Вот если эту соединить с вот той, а нижнюю с крайней, то получится странная геометрическая фигура, напоминающая звезду.

Герка стал выводить узор своего открытия на спине любимого. И на ворчливый сонный голос Петьки: «Ну что ты делаешь? Ложись уже спать, идиот», Герка просто ответил, наклонившись к Петру и опаляя его ухо своим дыханием: «Я продолжаю удивляться тебе, Петь». А после минутной паузы получив в ответ короткое «придурок», Москва не может не улыбнуться. Петя забавно краснеет и зарывается лицом в подушку, отмахиваясь от надоедливого «исследователя».

~*~*~*~

Кронштадт недоверчиво смотрел на букет красных роз в руках Лондона, услужливо протягивающего ему этот веник.

- Это что? – требовательно спросил Миша, скрещивая руки на груди.

Он сейчас был у себя дома, занимался ничегонеделаньем, отдыхал и ни в коем случае не ждал никаких незваных гостей. А тут на тебе! Не просто гость, а сразу Лондон. Да еще и с цветами наперевес. Это как понимать вообще?

- Цветы, - обескураживающе улыбнулся Джон.

- Я вижу, не слепой, - хмуро буркнул Михаил, все еще не решаясь впустить визитера в дом. – Зачем они мне?

- Они красивые, - тупо ответил Лондон, мысленно отвесив себе подзатыльник.

- Это, конечно, все объясняет, - протянул Михаил, окидывая цветы оценивающим взглядом. Лондон, игнорируя испарину на лбу и вспотевшие ладони с учащенным сердцебиением, выдал:

- Ты мне нравишься, Миша, и эти цветы я дарю тебе, чтобы проявить внимание с моей стороны.

Михаил коротко хохотнул и скептически посмотрел на незадачливого ухажера..

- Ох уж эти европейцы! – покачал головой Миша. – У нас в России внимание принято проявлять по-другому.

Лондон на долю секунды растерялся и впал в ступор. Он всю жизнь жил с сознанием того, что цветы – это универсальный способ заявить о своих чувствах. Черт, да об этом даже Париж твердила все время! А она уж толк в этих делах знает.

- И как же? – отпуская руки свисать по бокам, произнес Лондон. В голосе явно читалась горечь и обида. Михаил коротко усмехнулся и, резко притянув Джона за галстук, встретил его губы своими. Керкленд от неожиданности обмер, не веря своему счастью, но потом, плюнув на все, блаженно прикрыл глаза, погружаясь в поцелуй.

- Вот так… - прошептал ему в губы Миша, отстраняясь и наблюдая за реакцией англичанина.

Вне всякого сомнения, этот способ понравился Джону во много раз больше, чем способ Парижа, об этом можно смело утверждать.

- Проходи, надо поставить это в вазу, - Михаил взглядом указал на розы в руке у англичанина, - не пропадать же добру.