В доме пахло дымом и потом. Мерзкий смрад распространялся по комнатам, пропитывая собою воздух. Он наполнял помещения и коридоры отвратительной вонью, настолько сильной, что слезились глаза. Они были везде. Чудовища, что именуют себя Золотой ордой. Пришли, захватили, разрушили... И все, что оставалось – спрятаться. Забиться в угол и плакать, утирая ладонями слезы с покрытых сажей щек. А они все равно нашли. Вытащили из убежища, грубо хватая за тонкие запястья, обдавая дыханием с отчетливым запахом перегара. И тут же на шее смыкается стальной ошейник с коричневыми пятнами ржавчины, врезаясь в нежную кожу острыми краями. Запястья сковали тяжелые цепи, и тут же тонкие руки вздернули вверх, закрепив звенья на крюк, вделанный в стену. Русь стоял на коленях перед врагами. А они лишь дурно смеялись, указывая пальцами на хрупкого паренька со светло-русыми волосами и фиалковыми, блестящими от страха, глазами. На нем была только длинная, почти до колен, белая рубаха из тонкого полотна, которая спустя минуту была вспорота изогнутым кинжалом и сорвана с вздрогнувшего юношеского тела. Русский зажмурился и покраснел от стыда, что еще больше развеселило татар: они свистели и хохотали, давясь собственным смехом и брызжа слюной. Пленника развернули лицом к стене, едва не выломав запястья цепями. Гогот монголов стал громче, донеслась пара фраз на незнакомом языке. Послышался рассекающий воздух, отчетливый свист и выгнутую спину паренька обожгло болью. Через секунду хлыст опустился на поджатые ягодицы, оставляя на бледной коже багровые, налитые кровью полосы. Следующий удар, сильнее двух предыдущих, пришелся на поясницу, и Русь, не удержавшись, рухнул на пол, повиснув на своих оковах. Висок больно врезался в стену, отчего перед глазами на мгновение потемнело. По щеке, огибая скулу, заструилась кровь из глубокой ссадины. Чьи-то грубые шершавые руки подхватили, вновь заставляя стать на колени. Больно, унизительно и неизбежно. Он ничего не мог сделать. Один, слабый и напуганный, против целого полчища этих зверей в человеческом обличье. Он стоит на коленях и терпит, давясь горькими, как полынь, слезами.
Внезапно между ягодиц упирается что-то холодное. Русь вскрикивает от боли, когда рукоять кинжала безжалостно вторгается в его тело. Девственное отверстие непроизвольно сжалось, вырывая из груди паренька новый крик громче прежнего. Монголы лишь гогочут - им ничуть не жаль своего пленника, что сейчас глотает слезы и дергается, отчаянно пытаясь скрыться от причинявшего мучения металла. Их это напротив забавляет, веселит. Рукоять протиснулась глубже, а затем исчезла, сопровождаясь новым взрывом смеха. Ей на замену пришло нечто другое, больше, горячее. Больнее. Паренек кричит, сжимается сильнее и чувствует что-то теплое, потекшее вниз по внутренней стороне бедер. В исполосованные хлыстом ягодицы до синяков впиваются чужие, грязные пальцы. Русь сжимает зубы и зажмуривается. Надо просто пережить, перетерпеть эти страшные минуты… Отгородиться от действительности ему не дают. За волосы грубо тянут, заставляя повернуть голову, и в стиснутые губы упирается головка члена. Парень инстинктивно дергается назад, оставив в руке монгола пучок русых волос. На губах чувствуется терпкий соленый привкус и в горле замирает тошнотворный комок отвращения. На челюсть безжалостно давят, и русский вынужден открыть рот, в который тут же проталкивается твердая возбужденная плоть. Горло протестующе напрягается, но монгол лишь хрипло стонет и начинает размашисто двигать бедрами, глубже толкая свой член в глубь горячего рта. А сзади продолжает вбиваться в хрупкое тело второй, все сильнее разрывая узкое отверстие. Когда первый кончает, заливая рот паренька горькой спермой, ему на смену приходит следующий, не давая ему даже сглотнуть. Белесое семя течет по подбородку, спускаясь на шею. Вскоре внутри разливается что-то теплое. Истерзанный вход на мгновение освобождают, а затем вновь вторгаются не менее сильно. Русь не помнит, сколько это продолжалось. Ему просто больно. Боль везде. Разлилась от края до края, словно река во время паводка, застилая сознание безграничной темнотой. Не в силах выдержать более, парень теряет сознание. А когда обморок отступает, все продолжается. Монголы свистят и смеются, дерутся между собой за право быть следующим. А Руси не остается ничего, кроме боли. Когда-нибудь он вырастет. Окрепнет, расправит плечи, станет тем самым Россией, при одном упоминании которого все будут вздрагивать. Великой сверхдержавой, которую никто не сможет поставить на колени. С улыбкой на губах, будет смотреть он в лица врагов. Но всегда будет скрывать под белоснежным шарфом старые шрамы от ржавого ошейника, что на протяжении нескольких столетий беспощадно сдавливал его горло.
