Вечер начинался как обычно.
Литва был занят: старательно стирал пыль с богатой коллекции ружей. А их хозяин лежал на диване, закинув ноги в ковбойских сапогах на журнальный столик, и жадно всматривался в маленький экран черно-белого телевизора: там шёл какой-то вестерн. Памятуя о правильном питании, он запивал скучные моменты фильма кока-колой.
- Ах, какой я сильный и ловкий! – сказал Америка, глядя, как щуплый главный герой в одиночку расправляется с пятью плохими парнями.
Литва, привыкший к его приступам нарциссизма, даже ухом не повёл.
- Ах, какой я быстрый! – добавил Альфред, наблюдая за главным героем, увёртывающимся от пуль.
Торис продолжал наводить чистоту и порядок.
- Ах, какой я благородный! – не унимался Джонс.
Непонятно, к чему относилось его замечание, ибо главный герой просто-напросто спас всех в очередной раз.
- Ах, какой я неотразимый! – восхитился Америка, когда обворожительная дочка владельца самого большого ранчо в округе – стройная зеленоглазая шатенка - сама кинулась главному герою на шею. На этом фильм кончился.
Альфред отставил в сторону недопитую кока-колу и, прищурившись посмотрел на Ториса в переднике. А ничего юноша, симпатичный. Конечно, не настолько симпатичный, как Америка, но Брагинскому понравился. А у Ванечки (в мыслях Америка часто позволял себе это снисходительное обращение), при всех его недостатках, вкус всё-таки имелся.
- А я красивый? – спросил он и приготовился выслушивать комплименты.
- Конечно, Америка-сан, у вас такой честный, открытый взгляд и очаровательная улыбка, - ответил Литва и, чтобы избежать долгого допроса, добавил. – А ещё вы сильный, смелый, очаровательный, демократичный. Вы всегда думаете о других, и у вас самая лучшая в мире кухня.
Америка заулыбался ещё шире, так, что даже челюсти свело от счастья. И, ожидая новых дифирамбов себе любимому и подтверждений в своём превосходстве, поинтересовался:
- Слушай, Торис, а у Брагинского – сколько?
- Что – сколько? – уточнил обстоятельный Литва. – Солдат? Ракет? Самолётов?
- Не-ет, - протянул Альфред, - я имел в виду мужское достоинство.
- Одно, наверное, как у всех, - буркнул Торис и порадовался, что Америка не видит его лица. А то что-то щёки горят…
- Боже, какого же ты наивного из себя изображаешь! Сантиметров, спрашиваю, сколько, - и Джонс попробовал из довольной улыбки сделать ободряющую.
- Америка-сан!
- Ну что ты как маленький? Что я такого спросил? Вы же столько жили вместе… Неужели ни разу..?
- Не было ничего! – поспешно отрезал Литва. На языке вертелась фраза "я девушка приличная", но она сюда не совсем подходила.
- Так я тебе и поверил, - не сдался Америка. – Вообще-то тут Иван недавно приходил, и мы немного посплетничали… Ну знаешь, между нами, мужчинами… Так он мне кое-что интересное рассказал. Тебе, выходит, нравится когда он начинает нежно…
- Не надо! – простонал Литва и зажал уши руками. И глаза закрыл. На всякий случай.
Когда он, опрометчиво решив что опасность миновала, рискнул приоткрыть один глаз, Альфред стоял перед ним и с видимыми усилиями вытягивал из шлевок широкий пояс. А когда Литва отважился ещё и руки опустить, то услышал бормотание Джонса:
- Так у кого больше? У меня или у него? Нет-нет, не нужно возражений! Я тебе сейчас всё покажу!
Торис издал звук, похожий на всхлип и снова закрыл глаза. Перед ними тут же начала проноситься вся его жизнь: беззаботное детство, дружба с Феликсом, жизнь с Иваном, заваривание чая, ухаживания за Наташей и, наконец, Ваня, который начинает нежно…
- Стоп! – возопил Литва, и Альфред замер с наполовину расстёгнутой ширинкой. – Хорошо, хорошо! Я скажу! То есть, нет, я лучше покажу! Только отстаньте от меня с этими намёками! Вот, примерно столько, - смущённо сказал он, разводя ладони в сторону. – Ну, может даже на пару сантиметров побольше. Теперь-то вы довольны?
И он выжидательно уставился на работодателя.
Под гробовое молчание Альфреда наступало 24-ое октября 1929-ого года.