С минуты на минуту должно было начаться заседание саммита ООН, и собравшиеся страны заметно нервничали. Два места в Совете Безопасности всё ещё пустовали, и именно их обладателей все и дожидались, тщетно стараясь унять зарождающуюся дрожь в руках и коленях и хотя бы внешне оставаться спокойными.
Было отчего нервничать. Перспектива второй холодной войны витала в воздухе давно, - Россия и Америка ни в какую не желали успокаиваться в попытках доказать друг другу и всему миру заодно, что своего достопочтенного оппонента они имели в виду и вертели на всяких интересных штуках. В ход шли и ехидные намёки, и острые словечки, и откровенные ругательства, и взаимные изобличения в шпионаже и нечестной политике, а в последнее время - боевые действия через чужую голову. В общем, даже слепому становилось видно, к чему всё идёт и чем может обернуться не только для оппонентов, но и для окружающих, которых эти двое так и норовят втянуть в конфликт не мытьём, так катаньем.
Собственно, их противостояние уже привело к финансовому кризису, охватившему всю мировую экономику, и вовсю бушевали неприязненные настроения по отношению к Америке, открыто нацеленной на мировое господство любой ценой, и недоверие к России, которая, как известно, мягко стелет, да жёстко спать, и вообще неизвестно, что может выкинуть…
И когда тень войны замаячила на горизонте как никогда отчётливо, страны Евросоюза, всерьёз напуганные открывшимися перспективами, задумали грандиозную авантюру, равной которой по силе цинизма и, в общем-то, идиотизма ещё не знал мир. Конкретно - объявив Россию и Америку супругами против их воли, заговорщики продержали обоих неделю в подземном бункере, в полной изоляции, якобы давая время для пресловутой притирки характеров. Иными словами, принудили врагов к миру, заключив в жёсткие рамки брачного договора, надеясь таким образом поумерить пыл обоих, или, по крайней мере, перевести его несколько в другую область.
Собственно, началось-то всё с того, что Германия в сердцах предположил, что выходки России и Америки имеют тайный эротический подтекст, попытку замаскировать влечение друг к другу агрессивным поведением. В том, что эту точку зрения радостно поддержал Франция, ничего странного не было, - неожиданным было то, что весь Евросоюз принял её на ура. И это положило начало заговору, который обсуждали и распланировали в буквальном смысле в кулуарах, с весёлыми ухмылками и смешками в кулак. А неделю назад и претворили, наконец, задуманное в жизнь.
Чем они тогда думали и где обретался здравый смысл, разом всем вдруг отказавший, никто не мог толком объяснить даже себе. Видимо, лопнувшее терпение перебило все остальные чувства, и Евросоюз буквальном смысле подставил сам себя.
Когда уже всё было сделано, до заговорщиков стало доходить, что такое гадство и Россия, и Америка вряд ли забудут и спустят на тормозах. Уж на что эти двое друг друга придушить готовы, но оба терпеть не могут, когда им ставят ультиматум, и не упустят случая красиво отомстить. Ради такого дела они даже забудут на время о собственной вражде, ибо нет крепче дружбы, чем дружба против общего врага. А иметь во врагах Россию или Америку, и уж тем более их обоих, объединивших свои усилия, - легче сразу удавиться, чтобы не мучиться. И как теперь выкручиваться, - поди знай.
Как обычно и бывает, начался поиск виноватого, на которого можно было бы свалить последствия, - а их не избежать, и мечтать нечего. И вполне логично на роль козла отпущения напрашивался Людвиг, так удачно и, главное, вовремя подавший идею о замаскированном влечении заклятых врагов друг к другу. Но, спрашивается, кто же остальных-то тянул с этой идеей соглашаться? Ведь даже разногласий не возникло по этому поводу!
Кто ж тогда виноват? А вот Брагинский с Джонсом и виноваты, - довели соседей своим свинским поведением! Но скажи-ка им об этом, попробуй, когда они и так на взводе! Всё равно что разъярённого быка дразнить. Виноваты-то виноваты, но и Евросоюз зашёл слишком далеко. И по-новой здорово: кто их заставлял принимать гипотезу Германии за чистую монету? Никто!
Эта впечатляющая полемика развернулась как раз накануне «освобождения» России и Америки из бункера, и вот-вот грозила стихийно продолжиться теперь же.
Напряжение в зале уже достигло высшей точки, когда за дверью, наконец, послышались шаги, и на пороге появились Иван Брагинский и Альфред Джонс. Все собравшиеся непроизвольно тихо вздрогнули. Обе страны держались рядом, что само по себе было немыслимым делом. Они улыбались, но вид их не предвещал ничего хорошего. Ожидания не обманули.
Описывать это заседание впоследствии никто не брался, ограничиваясь лишь известным русским определением из одного слова. Было от чего причаститься к матерному запасу Империи Зла – хоть ни Иван, ни Альфред, не попытались с места в карьер мстить на геополитической арене, в воздухе отчетливо повисло ощущение грядущей бури. Связанные по рукам и ногам договором, державы, разумеется, не могли поднять в воздух свои ядреные ракеты, да и вряд ли боевые действия со всеми вытекающими стоили жизней их людей. Все присутствующие неожиданно поняли: для каждого из них найдется своя кара. Нет, политику она вряд ли затронет, но вот что-то очень личное…
Что поделать, виноваты сами. Однако нельзя было сказать, что кто-то из Евросоюза по-настоящему жалел о содеянном, шаг был рискованный, но оправданный. Другое дело, что страшно было ждать мести, ибо нет худшего врага, чем собственное воображение и ожидание.
А уж воображение подогревалось всеми силами.
Кто бы мог подумать, что очередное высказывание претензий друг другу (собственно, в том и заключались эти саммиты и конференции – антропоморфные страны влияния на своих политиков не имели, как не могли управлять своими народами, но, не ограниченные деловым этикетом, вполне могли обсудить то, что не решались обсуждать люди) превратится в такой цирк! Горе-заговорщики с ужасом наблюдали невероятное: Альфред вовсю ухаживал за Россией, делая это так непринужденно, что оставалось только диву даваться. Тут и мимолетные улыбки, и попытки незаметно взять за руку, и вообще прикосновения невзначай. Брагинский мило заливался румянцем, не особо поддавался на поползновения Джонса, явно стремясь держаться в рамках приличий, но и не возмущался. Вообще. Ни словом, ни малейшим движением. Как на это реагировать, для Евросоюза пока оставалось загадкой.
Разумеется, с одной стороны, спектакль мог оказаться всего лишь умелой постановкой, но с другой – Людвиг успел всем рассказать, как застал узников бункера, гордо восседающих на окровавленной кровати в обнимку. Кто знает, может, эти двое и впрямь сублимировали влечение в агрессию? А раз так, то перспективы вырисовываются мрачные.
Впрочем, Франция и Германия демонстрировали просто-таки буддистский пофигизм, наблюдая за подопытными. То ли потому, что давно на своей шкуре узнали, чего ждать от Брагинского (предполагаемого зачинщика мсти поэпичнее) и имели свои прогнозы на будущее, то ли полагали, что исполнителям влетит меньше, чем разработчикам… В любом случае, под конец саммита у всех без исключения сложилось ощущение, что кто-то где-то перехимичил и они оказались в параллельной реальности.
- Я думаю, на этом стоит закончить, - провозгласила Индия, волей случая оказавшаяся председателем саммита. – Думаю, стоит отметить, что к консенсусу мы сегодня не пришли, придется назначать дополнительную сессию.
- Основные вопросы мы решили, - возразил Англия, - остальное вполне реально обсудить и на встречах уровнем пониже.
- Поддерживаю, - заявил Америка, ухмыляясь от уха до уха.
- Я тоже, - невозмутимо провозгласил Иван.
- Тогда расходимся.
Народ завозился, собираясь.
- Мальчики! – сияющий Франциск подплыл, не иначе, к Джонсу и протянул ему флешку. – Это вам, посмотрите на досуге.
- А по морде? – возмутился Брагинский, сообразив, какое именно видео презентовал им ловелас всея планеты.
- За что так неласково?
- За наглость, вестимо.
- Наглость – второе счастье! – проворковал Бонфуа, подмигнул товарищам по несчастью и упорхнул в сторону выхода. Определенно, у Франции было весьма своеобразное представление об инстинкте самосохранения.
- Вот засранец, - в полголоса пробурчал Альфред, направляясь следом.
- Но всякие безобразия он творит с таким очарованием, что рука прибить не поднимается, - так же тихо заметил Иван.
- Зато нога так и чешется выписать ему профилактический пендель.
- Мыться надо чаще, - хихикнул Брагинский. И добавил еле слышно: - Ну, что, потроллим народ? Имиджу ради.
- Сам предложил! – разухмылялся Америка и отволок собеседника в теоретически укромный уголок, который отлично просматривался с трех сторон, но зато располагался в самом темном конце коридора.
- Через десять минут я об этом пожалею, - мрачно посулил Россия. Увы, после памятного примирения от Джонса просто спасу не стало, Иван уже триста раз проклял себя за покладистость. Альфред лез ласкаться когда надо и не надо, чем порой весьма раздражал. Нет, Брагинский был очень даже не против, сам любил понежиться в чьих-нибудь объятиях (когда такая возможность выпадала, конечно), но бесперебойные попытки Америки залезть ему под рубашку заставляли задуматься о справедливости фразы «бойтесь своих желаний». Вот и сейчас русский прекрасно осознавал, что одними поцелуями напоказ Альфред не обойдется.
- Нашли место! – возмутился проходивший мимо Артур. Следом прошмыгнул покрасневший Хонда. Однако, несмотря на смущение, ушлый японец успел сделать пару фотографий. Брагинский погрозил ему кулаком, и бывший самурай моментально испарился.
Тем временем, Джонс времени не упускал. Его руки будто бы невзначай скользнули России на пояс и Иван моментально отстранился:
- Не сейчас.
- Почему?
- Не хочу.
- А мы и не будем, - убедительно соврал Альфред. – Просто… пообнимаемся.
- Зная тебя, не просто. Хорош руки распускать!
- Имею право!
- Ты как с цепи сорвался, - вздохнул Брагинский. – Не хочу я сейчас, отвянь.
- А если я очень-очень сильно попрошу? – лукаво поинтересовался Америка.
Россия страдальчески заломил глаза к потолку:
- Заставь дурака богу молиться…
Джонс довольно хмыкнул и, резко подавшись вперёд, снова впился в его губы и скользнул языком в рот, настойчиво углубляя поцелуй. Брагинский вздохнул и ответил, отчего Джонс уже со стоном вжал его в стену и принялся целовать ещё жарче, ещё яростнее, кусая губы России, прижимаясь бёдрами к его бёдрам и словно впитывая исходящий от них жар, чувствуя стремительно разгорающуюся страсть - свою и его, - и почти грубо проводя ладонями по груди и плечам, всё ещё закрытым рубашкой. Затем потянулся к шарфу, неизменно охватывающему шею России, и слегка подёргал вязаный шерстяной «хомут» в разные стороны, стараясь ослабить его, чтобы поцеловать горячую кожу.
Брагинский не любил открывать шею, покрытую уже давно зажившими, но хорошо заметными шрамами. Их оставил железный ошейник, сдавливавший шею России почти триста лет, - и эти шрамы Брагинский воспринимал как позорное клеймо, память о том, что когда-то он был рабом…
Однако Альфред считал, что многочисленные шрамы украшают Ивана, - даже эти. Они словно хроника его подвигов, свидетельство непобедимости, - ведь, в конце концов, он даже тогда сумел подняться с колен и, что называется, ввалить врагу по первое число…
Наглый американец всё-таки прорвался в первую же паузу между попытками русского уберечься от его бесстыжих рук - и обхватил Ивана за талию. Иван, плюнув на смущение и на собственную досаду по поводу непробиваемой наглости Америки, подставлял шею под его губы, впивался пальцами в плечи, обтянутые кожаной курткой, и срывающимся голосом шептал что-то на своём языке, - Альфред услышал только нечто напоминающее «мой» и «весь». Джонс прижимался к Брагинскому, нетерпеливо расстёгивая пальто, врываясь ладонями под одежду. Россия, дьявольски улыбаясь, проделывал то же самое с одеждой Америки, с удовольствием касаясь ладонями горячей мягкой кожи на груди. Оба тяжело и громко дышали, уже не стараясь справиться с возбуждением.
Ощущение, что за ними кто-то явно с любопытством наблюдает, уже нисколько не их смущало и не мешало, - наоборот, подогревало интерес к происходящему. В конце концов, сами же договорились троллить народ по мере возможностей, - вот и возможность, дальше некуда…
Внезапно Альфреду пришла в голову безумная идея. Целуя и гладя грудь и живот Брагинского, он начал спускаться всё ниже - к бёдрам, а пальцы недвусмысленно потянулись к пряжке ремня на брюках русского.
- Альфред… - зашипел Иван, краснея густейшим образом. - Ты… сейчас же перестань, развратник чёртов!
- Ещё какой развратник, - самодовольно согласился Джонс, поднимая взгляд на него, но при этом не прерывая своих манипуляций - с ремнём он уже справился и теперь ухватился за застёжку «молнии». - Спасибо, что напомнил, теперь точно буду знать.
Брагинский снова возвёл глаза к потолку, но перед внутренним взором всё равно оставалась наглая ухмыляющаяся голубоглазая физиономия в слегка запотевших очках. Альфред Джонс. Америка. Супруги поневоле. Бывшие враги, чёрт подери. Любовь до гроба и так далее.
Альфред между тем уже разделался с бельём Брагинского и теперь поглаживал его твердеющую плоть, многообещающе обдавая горячим дыханием. Взглянул на застывшего и напряжённого Ивана и, коварно улыбаясь, облизал губы кончиком языка. Чёрт, неужели он действительно хочет прямо здесь… Впрочем, идиотский вопрос, - конечно, уже практически начал!
Не то чтобы Джонс не делал этого раньше, - найденные в бункере порножурналы содержали горы полезной информации, и Америка с детской жадностью принялся претворять в жизнь особо интересные моменты. В общем, за четыре дня, оставшихся до освобождения, они много чего перепробовали. Но одно дело наедине, а другое - практически прилюдно, хотя и в затемнённой части коридора. Даже в качестве очень жёсткого троллинга - явный перебор. Америка, орально ласкающий Россию, - номер из разряда выдающихся! Настолько, что кое-кто, узнав об этом, хлопнулся бы в обморок… И узнает довольно скоро, можно даже не сомневаться… Хороший скандал гарантирован. Что, собственно, им и нужно.
Почувствовав, как тёплые влажные губы касаются головки его члена, Брагинский вжался спиной в стену, его руки непроизвольно потянулись к голове Альфреда, пальцы погрузились в тёплые золотистые волосы. Такая реакция только распалила Америку - он обхватил руками бёдра России и погрузил возбуждённый ствол в рот, проводя языком по чувствительной головке.
- Ах-х… - помимо воли слетело с губ России. - Альфред… - Брагинский подался бёдрами вперёд, рефлекторно стараясь продвинуться дальше. - А-а!..
Каждый раз, слыша его стоны, Америка терял голову и сам готов был сию минуту излиться в оргазме. У него самого уже давно нестерпимо ныло и тянуло в паху, потому через какое-то время Альфред, не прерываясь, переместил туда правую руку…
Наблюдающий за Россией и Америкой из дальнего конца коридора, Англия не находил себе места от возмущения и стыда. Что, чёрт подери, эти два засранца тут устроили?! Здесь им что, бордель?! Квартал красных фонарей?! Ни стыда, ни совести… не одни ведь…
Ха, а сам ты тоже хорош - кто смотреть-то заставляет? А ты даже не смотришь, Киркланд, ты просто ПЯЛИШЬСЯ! Вуайерист чёртов…
Заливаясь краской до корней волос, Артур отвёл взгляд, но это мало помогло - уши-то он не заткнул.
- Америка… а-ах!.. - доносились до него жаркие стоны России.
Немыслимое дело - Америка почти что на коленях перед Россией, да ещё за таким занятием!.. Разве возможно было такое ещё неделю назад? Скажи кто-нибудь Артуру об этом - он бы решил, что собеседник либо головою захромал, либо издевается и провоцирует международный скандал.
Мысль о международном скандале несколько отрезвила. Собственно, подглядеть за жертвами эксперимента Англия надумал именно потому, что терзали его смутные сомненья, а не морочат ли им, европейцам, головы. С этих двоих засранцев все станется, в том числе и игра на публику. Однако глядя на то, насколько далеко зашло дело, Артур невольно отмел мысль о хитрой уловке – слишком уж… круто для уловок. Но с другой стороны, подобная откровенность могла быть явной провокацией. Англия был далеко не дурак, и, прикинув все варианты, решил пока шума не поднимать. Если это не провокация, то Артуру придется признаться, что подглядывал – ибо все остальные уже ушли. А если провокация, то тем более не следует реагировать, ведь именно этого державы и добиваются.
Но спускать с рук такое никак нельзя. Киркланд мрачно усмехнулся: в его арсенале было кое-что, против чего ни Россия, ни Америка, не устоят.
С гаденькой улыбочкой на губах Англия неслышно ретировался, прикидывая, как именно он будет мстить за откровенную… слишком откровенную провокацию.

Странно было себе в этом признаваться, но ему было страшно. Иван не мог понять Альфреда, не видел логики в его действиях – одно дело знать, что у Джонса спермотоксикоз в терминальной стадии, другое, что спермотоксикозом нельзя объяснить множество мелочей. Американец, больше всего на свете ценивший свободу и личное пространство, вдруг раз за разом стал поступаться этим. Вот свежий пример: Альфред послушно пошел в Сибирь помогать складывать вещи, хотя должен был предложить разделиться, как это обычно делают европейцы, когда не могут решить, куда идти всей компанией. Что за странный приступ альтруизма? Или согласие не развивать больную тему, Сталина, хотя Джонс ой как любил повопить о тоталитаризме и культе личности. Откуда взялась эта нехарактерная тактичность? Что за странная обходительность?
Нет, Америка оставался Америкой, наглым, самоуверенным, жизнерадостным до отвращения. Поэтому такие изменения в поведении настораживали. Чего Джонс хочет добиться? Доверия? Полностью доверять они никогда друг другу не будут, это понятно, потому как отношения отношениями, а военная тайна превыше всего. Дружбы? Пожалуй, это возможно, но джонсовы реверансы для этого вовсе необязательны. Любви?..
Иван только усмехнулся. У Америки действительно была идея-фикс, он чувствовал себя крайне некомфортно, когда кто-то выказывал ему свое ФИ. Как-то раз Людвиг высказал предположение, что Англия переборщил с жестким воспитанием, и у Джонса комплекс недолюбленности, вот он и пытается компенсировать. Допустим, в чем-то немец был прав, однако России было прекрасно известно, какое именно место он занимает в американской вселенной. Брагинский был противовесом, необходимым антагонистом, сдерживающим фактором и волшебным пенделем одновременно. Раздражающим, непонятным, незаменимым врагом, кривым зеркалом. Империей Зла. Иван обязан был ненавидеть Америку, любовь бы только все испортила, ибо в холодное блюдо нельзя добавить горячее… Они были антагонистами, антагонистами и останутся. Но с другой стороны, ведь сейчас они союзники, - мог ли Америка захотеть нарушить правила игры и заиметь себе любовь противника?..
Увы, на этот вопрос ответа не было. Слишком противоречивыми были «разведданные». Альфред демонстрировал симпатию, однако его глаза слишком узнаваемо загорелись, когда он узнал о решении России примерить старую униформу… И страшное было-то в том, что Иван прекрасно понимал: ведь он-то влюбится. Согреется в объятиях, растает под поцелуями, и не сможет не ответить на ласку и заботу. А потом будет больно. Так всегда было в его жизни, так будет и дальше. Как это грустно все.
А еще всемирно известно, что Америка никого не любит – кроме себя. Значит, ситуация заведомо патовая. Иван даже и не собирался пытаться бороться за свое счастье, он не представлял, чем можно привлечь Альфреда так, чтобы тот решил отбросить свои игры в сторону. Россия прекрасно отдавал себе отчет в том, что на вкус Америки слишком необычен, слишком жесток, и вообще все слишком. На взаимность рассчитывать не приходилось, единственное, что оставалось – это продолжать быть антагонистом Джонса и тем самым удерживать его внимание, пусть негативное, но все же.
Брагинский невольно вздрогнул, осознав, о чем именно он сейчас думает. Фактически он только что признался себе, что Альфред ему очень нравится, не сказать другое слово. Выругавшись, Иван резко встал и скинул с плеч пальто. Все, хватит. Надо переодеваться и засунуть куда подальше мечты о светлом будущем.
Вернувшийся с краткой прогулки Джонс с удовольствием оглядел Россию. Пожалуй, униформа ему и впрямь очень шла, да еще такая. В голове у Америки моментально пронеслись интригующие мысли о ролевой игре на тему холодной войны (особенно – методы «допроса»), он ухмыльнулся и цапнул Брагинского за задницу.
- А по морде? – отмахнулся тот и взвесил в руке сумку с вещами. – Ну-с, своих я предупредил, теперь пошли к тебе.
- А поцелуй на дорожку? – демонстративно надулся Джонс.
- Потом поцелую, - фыркнул Иван. – А то мы еще долго отсюда не уйдем.
- Ты обещал, - посулил Альфред и они направились на выход.
- Как думаешь, кто за нами наблюдал? – спросил через некоторое время Россия.
- Кику, - не задумываясь, отозвался Джонс. – Он у нас первостепенный извращенец. Кстати, видеосъемку надо бы посмотреть!
- А то ты не знаешь, что там было.
- Я не знаю, что увидели наши тюремщики.
- Голые задницы и прочие интимные детали анатомии.
- Ох, я не про это!
- Да ладно, Джонс, признайся, что страдаешь нарциссизмом! – усмехнулся Иван.
- Я им наслаждаюсь! – шутливо провозгласил Америка и увернулся от тычка под бок. – Ух ты, глянь!
Державы остановились, задрав головы. В вечернем небе полыхало северное сияние, столь яркое и низкое, что дух захватывало.
- Странно, - пробормотал Брагинский, - в этих широтах авроры быть не может.
- А все твои эксперименты с погодой.
- Нет у меня экспериментов с погодой, умник!
- А генерал Мороз?
- Мороз мой дедушка, - хмыкнул Иван, - и я на него влияния не имею! Он всегда таким был, поступал как ему хочется. Ругайся на него, не ругайся, - пока ему самому не надоест, он буянить не перестанет.
Америка хитро улыбнулся России:
- Ты в этом плане пошёл в него.
- Да, но с меня спрашивают больше. С него-то поди спроси - просто пошлёт куда подальше, это он умеет. Но зато он и политических вопросов не решает. Разве что косвенно, - надо отдать ему должное, в войне он всё-таки иногда мне помогал.
- Да, это я помню, у Франции очень яркие впечатления остались, - покачал головой Джонс. - Но если сейчас это не твой дедушка устроил, то в чём тогда дело?
- А шут его разберёт… - Брагинский пожал плечами, глядя на колышущиеся в небе сине-зелёные сполохи, словно полупрозрачные занавески. - Аномальщина какая-нибудь. Лучше идём быстрее, пока не стемнело окончательно.
Обоим вдруг отчего-то стало не по себе, причём, России даже вдвойне - он на несколько мгновений словно перестал чувствовать себя хозяином на своей земле. Так уже было когда-то, - внезапно вспомнились и Орда, и революция, и Третий рейх, заставив сердце болезненно сжаться… Но те времена давно уже миновали. Отчего же вдруг сейчас, спустя столько лет, навалились те же самые ощущения?
Укрепляя догадки Брагинского, к синему и зелёному цвету сполохов на небе присоединился и зловещий красноватый. Небо темнело с каждой секундой. Где-то далеко зарокотало, напоминая одновременно раскат грома и - он мог поручиться - злобного смеха. Гроза?
- Фух, - выдохнул рядом Альфред, явно чувствуя облегчение. - Всего лишь гроза, а в голову чего только не пришло… Хотя в таком месте, как этот лес, это не удивительно, - прямо живая декорация для фильма ужасов, - он окинул взглядом мрачные тридцатиметровые ели, обступавшие со всех сторон. - А ты здесь ещё и живёшь.
- Не так-то здесь и страшно, - слегка нахмурился Иван, рефлекторно защищая свою землю.
- Сомневаюсь, что тебе вообще бывает страшно, - протянул американец, припомнив почему-то рассказы Германии о временах Третьего Рейха и его войны с Россией.
«Брагинский не умеет бояться, даже глядя в лицо смерти, - делился впечатлениями Людвиг. - Он лишь презрительно усмехается в ответ на угрозы, причём, чем страшнее угрозы, тем презрительнее его улыбка…»
Россия не ответил на реплику Америки, и остаток пути до дома на Аляске они проделали в молчании.

Погода между тем стремительно ухудшалась: окончательно стемнело, подул резкий ветер, от которого затрещали и заскрипели вековые деревья, и с треском ухнуло совсем рядом. Россия, несмотря на разгул стихии, перевёл дух. Правильно, всего лишь гроза. А у тебя, Брагинский, паранойя.
Однако нехорошие предчувствия уходить не торопились, несмотря на вполне логичное объяснение происходящего, - шестое чувство у Ивана уже давно было отточено похлеще самурайского меча, и он не мог припомнить хотя бы одного случая, когда оно его подводило. Не было такого.
Стоило переступить через порог дома - на улице с рёвом хлынул ливень. Только тогда оба поняли, что погода была одинаковая везде - и на Урале, и на Аляске. Иван и Альфред молча посмотрели друг на друга и, не сговариваясь, сходу полезли в интернет - просмотреть сводки погоды, - уже, впрочем, догадываясь, что и на всей территории России и Америки сейчас творится то же самое. Догадки полностью подтвердились. Мало того - мощнейший циклон непостижимым образом с большой скоростью распространялся и на другие страны, навевая мысли о всемирном потопе.
Чтобы отвлечься, Альфред включил телевизор, но и там по всем каналам обсуждали одно и то же. Кое-кто ударился уже в откровенную панику, поминая недобрыми словами и намозолившее глобальное потепление, и невесть почему ядерную угрозу. Где-то вышли из строя линии электропередач. То тут, то там объявляли штормовое предупреждение, запрещали вылеты и прочая.
- Просто гроза, говоришь… - нахмурился Брагинский, задумчиво глядя на Джонса, выбитого из колеи увиденным и услышанным. - Ну-ну, поглядим.
- Но что это такое может быть?
- Конец света, - мрачно хмыкнул Иван. - Не забыть бы фотик зарядить и заказать билеты в первый ряд.
- Типун тебе на язык! - невольно рассмеялся Альфред. - Ты ещё и шутишь!
- А что же мне, рыдать, что ли? Что-то изменится, если я стану сопли на кулак наматывать, слезами подвязывать? А так хоть нервы уберегу.
Альфреда и раньше сильно удивляла способность русских смеяться над своими проблемами. Этот народ обладал довольно специфическим юмором, сформировавшимся под влиянием обстоятельств, которые поводом для смеха и шуток служить никак не могли. Порой даже складывалось впечатление, что именно неприятности веселят Россию.
Иван, конечно, однажды сказал Альфреду, что это защитная реакция, когда паниковать и расстраиваться уже надоело, - но всё же сам Джонс, хотя и уразумел причину, - так реагировать не умел. Да и не считал это правильным - ну что, спрашивается, весёлого было, например, в аномальной жаре летом 2010 года, - когда из-за дыма от пожаров на торфяниках ничего не видно в двух шагах и дышать нечем? И то ведь сыпались шутки про «Москву горячего копчения» и прочая в таком духе. Этого он не понимал и не хотел понимать.
Однако с тех пор, как они с Брагинским стали жить вместе, некоторые вещи перестали казаться Джонсу абсурдными. Не то чтобы он проникся, - но всё же признавал, что в них есть своя правда.
Вот и сейчас, хотя дурные предчувствия и навалились с новой силой, придавив, словно каменные плиты, - шутка Ивана хоть немного разрядила обстановку, заставив вспомнить и о более приятных вещах. Поэтому после ужина Альфред предложил:
- Пойдём?
Убрав за собой посуду, они поднялись по скрипучей лестнице наверх. Остаток вечера и часть ночи их мысли не отвлекались больше ни на что.

Наутро хотя гроза и кончилась, но погода не прояснилась. Небо словно набухло, стало похоже на серую и мокрую насквозь вату. Ни на минуту не прекращался мелкий дождь, даже скорее не дождь, - с неба словно сыпалась мелкая водяная пыль, - и повис плотный грязновато-болотный туман. Казалось, даже воздух будто бы стал неподвижным и превратился в желе.
- Черта с два я отсюда вылезу, - пробубнил Иван, кутаясь в одеяло.
- А если и впрямь конец света? Надо проверить!
- Если это конец света, то я хочу помереть культурно, в собственной постели! Хоть бы и разнообразия ради!
- Можно подумать… - заворчал Джонс и сел на кровати. – Все, хорош дрыхнуть! Кто будет защищать задницу героя?
- А герой сам не в состоянии?
- Герой доверил свою сиятельную задницу в надежные руки и требует выполнения договора, - занудно провещал Америка.
- Как скажешь, дорогой, - Брагинский поднялся и непринужденно оседлал бедра Альфреда. Шепнул на ухо: - Мне приступать к выполнению договорных обязательств?
- Мы идем на разведку! – безапелляционно заявил Джонс, облапав доступные территории.
- Никуда мы не идем! – отрезал Иван, душераздирающе зевая.
- Всесильная Россия боится? – поддел Альфред и к своему удивлению услышал в ответ:
- Всесильная Россия не пойдет в подвал под тревожную музыку, - пробурчал Брагинский. – То есть, не пойду искать на жопу приключений с утра пораньше. Сначала – выспаться. Потом поесть. Потом подумать, конец ли это света…
- У меня разрыв шаблона… а как же твоя пословица «двум смертям не бывать?».
- Назови мне хоть одну причину, по которой мы должны лезть на рожон, - брякнул Иван и нахмурился, поняв, что проговорился.
- А вот про рожон поподробнее, - тут же насторожился Альфред.
- Как у меня говорят, жопой чую – неладное творится, - нехотя заговорил тот. – Не нравится мне все это, интуиция вопит аки счетчик Гейгера на Фукусиме. Если мы сейчас выйдем на улицу, то точно огребем.
- Нам в любом случае придется выйти, - вопрос, от кого придется огребать, Джонс решил оставить на потом.
- Придется. Но мы хотя бы узнаем перед этим, что творится у других, и узнаем мнения компетентных товарищей, что бы это все могло значить.
- Справедливо, - помолчав, Америка кивнул. Брагинский одарил его странным взглядом, но Альфред не придал этому значения. Вместо размышлений на тему, он с интересом оглядел «добычу», восседающую у него на коленях. – Тогда спим дальше?
- Тебе ночи мало?
- Мало, - признался Джонс, целуя Ивана в плечо. – Ты красивый… - прошептал он.
О, да. Красивый – как холодное ночное небо. Вроде ничего особенного, а смотреть можно бесконечно. А еще головокружительный. Безумные сочетания крайностей в России ломали напрочь любую логику, оставалось только задохнуться от сюрреализма и снова тянуться к этой живой необычности как к наркотику. В глубине души Альфред был романтиком, он не мог не оценить привлекательности контрастов, в которых как в кривом зеркале отражался привычный ему мир. А еще контрасты заставляли внимательней приглядываться в поисках полутонов… Но в любом случае, российский оксюморон был определенно романтичен.
Даже не признайся Брагинский, что генерал Мороз приходится ему дедом, об этом родстве можно было догадаться по одной лишь внешности Ивана. Светлая кожа, пепельные с русым отливом волосы, непонятного оттенка не то фиолетовые, не то сиреневые глаза, - все это создавало впечатление, что Россия создан из холодных зимних сумерек. Такой же ледяной, такой же темный. Нет, конечно, Финляндия тоже мог подобным похвастаться, однако Тино больше напоминал звонкий колокольчик, чем айсберг. Поэтому открытие, что за откровенно зимней внешностью скрывается горячая кровь и не менее горячая натура, для Альфреда было сравни полету на Луну – волнующе, захватывающе, интригующе.
А еще Брагинский был силен. Мягко подчинять кого-то, кто мог уничтожить полземного шара в считанные минуты, было очень возбуждающе. А знание того, что Ивана не испугают никакие американские закидоны, заставляло Джонса чувствовать себя свободным – ему не надо было контролировать себя, чтобы случайно не сломать товарища по несчастью, и это пьянило.
Альфред всегда признавал достоинства своего противника. Куда как интереснее иметь дело с неоднозначным врагом, чем с откровенным злодеем, но только сейчас он получил возможность наслаждаться этими самыми достоинствами в полной мере. Для сексуально озабоченного организма – подарок небес.
А еще с Россией было просто интересно. И в жизни, и в постели. Пожалуй, Джонс не хотел это терять.
Поэтому он мягко разорвал поцелуй и осторожно уложил Россию на подушки:
- Спи. А я пойду, приготовлю завтрак.
Брагинский удивленно приподнял брови, но потом кивнул и завернулся в одеяло. Альфред быстро оделся и выскользнул из спальни, с твердым намерением съесть как минимум пять гамбургеров – он, определенно, был голоден аки зверь.

Иван продрал глаза ближе к полудню. На улице было все так же мерзопакостно, но хотя бы относительно светло. Джонс носился по дому, собираясь нанести визит в Вашингтон, дабы обсудить с президентом возможность чьего-то вмешательства в дела погодные. Поскольку подобные темы входили в разряд государственных тайн, по телефону об этом говорить было нельзя.
- С добрым утром! – поприветствовал Америка, припомнив бункер.
- Утро добрым не бывает, - мрачно заявил Иван и сунул нос в холодильник. – А что, поесть ничего нет?
- Бигмак тебя не устраивает?
- Сам травись этой дрянью, - Россия выудил заботливо припасенные в морозилке пельмени.
- Ты в Москву не пойдешь?
- Не-а, - отмахнулся русский. – Там и без меня все прекрасно решают. Надо было бы, позвонили, поставили перед фактом и пнули на танки. А раз молчат, значит, или ни черта не знают, или очень даже в курсе и это такой хитрый план.
- И тебе все равно?! – ахнул Джонс.
- Нет, - пожал плечами Иван. – Но мое мнение ничего не изменит.
- Ты же страна!
- Но не государство. Не управленческий аппарат, а сконцентрированная ментальность. Тебе ли не знать.
Альфред только головой покачал:
- Этот твой тоталитарный режим…
- Пошел к черту! – тут же взвился Россия. – Надоел! Хуже горькой редьки! – подумав, он добавил чуть тише: - Еще раз вернешься к этой теме - никакого секса!
- Но…
- Неделю!!!
Америка благоразумно заткнулся.
- Я скоро вернусь, - пообещал он и исчез из поля зрения.
- Скатертью дорожка… - пробурчал Брагинский, все еще злой на попытку Джонса причинить демократию.
Пока вода закипала, Россия отыскал в шкафах пачку чая, без которого не мыслил посиделки за столом, пусть даже и в одну харю. Зато не нашлось печенья, Иван наивно думал, что падкий до сладкого Альфред притащит что-нибудь еще кроме своего любимого фастфуда. Пришлось заимствовать картофель-фри. Он на сладкое, конечно, не тянул, но не из пельменей же десерт делать.
Несмотря на мрачные предчувствия, завтрак вышел на славу. Паранойя отступила, хоть и зудела неприятно в глубине души, однако это уже не было тем тяжелым чувством, накатившим вчера вечером. Брагинский даже не заволновался по поводу возможной бесславной гибели Америки. Зато в голову лезли всякие нехорошие предположения на тему, а на кой черт ВЕСЬ мир согласился их с Джонсом поженить. Вообще ВЕСЬ. Даже Беларусь.
Однако погрузиться в пучину мрачных измышлений не дал звонок в дверь. Удивившись, кто бы это мог быть, Иван пошел открывать.
- Добрый день, - культурно кивнул ему Англия. – Этот засранец дома?

Англия в ванной смыл кровь с лица и полюбовался в зеркало одним глазом, который не успел заплыть. Да уж. Хорош. Конечно, в прежние времена и покруче доставалось, - с тем же Альфредом ведь когда-то пришлось воевать, но тут другое дело всё-таки.
Но он-то тоже хорош, высокоморальная страна, а чуть было не превратился в насильника! Правильно по морде получил, чего уж теперь… И мало получил, если уж на то пошло.
Но как Альфреда-то перекосило, страшно вспомнить! Никогда не приходилось видеть его таким, даже во время борьбы за независимость! Но с чего ему злиться, интересно, ведь всего неделю назад сам поддержал бы любую подлянку в адрес Брагинского! Неужели…
Мысль о том, что Альфред может влюбиться, казалась настолько дикой и абсурдной, что Англия даже головой потряс, словно стараясь её оттуда вытряхнуть. Америка - законченный эгоист, самодур и себялюбец, и немалую роль в этом сыграл сам Киркланд. От него Джонс перенял непомерное самомнение, которое впоследствии успешно помножил уже на собственное стремление к независимости, желание выбраться из-под жёсткой опеки и контроля. А уж когда Америке это удалось - самомнение и гордыня и вовсе достигли гиперболических размеров. И каким боком сюда прикажете воткнуть… любовь? Да ещё к России, до недавнего времени истинному и неизменному врагу Америки? Шутить изволите.
Наверняка Брагинский - под влиянием брачного договора, предписывающего обязательное выполнение супружеских обязанностей, - решил, что, раз уж такие дела, то надо извлечь из происходящего максимум пользы для себя. И потому в постели явил себя эдаким надкушенным запретным плодом. И теперь Альфред, одержимый идеей завоевания России, небо с землёй местами поменяет за право иметь этот запретный плод. Не такая уж редкая тактика, но притом всегда действенная, - на ней уже не один государственный переворот сделан.
Да, это всё объяснило бы, но вот в чём загвоздка: ждать подобного от Брагинского и в голову не приходило. Учитывая прошлое, Иван бы скорее начал сжигать свои города, - что он однажды и сделал, оставив Франциска с носом и повергнув в глубокий шок. Улаживать своё положение через постель - не его тактика. И он сам, в свою очередь, совершенно так же не повёлся бы на такое поведение с чужой стороны. И тут не сходилось, хоть ты тресни!
В чём же тогда дело, чёрт подери всё на свете?! Что связало этих двоих до такой степени? Если исключить заведомо невозможную в их случае любовь, - что остаётся?
Как бы там ни было, - в любом случае Англии приходилось признать своё поражение: посеять ревность в отношениях России с Америкой ему не удалось. Да ещё и сам в итоге побитым оказался, - как говорится, не рой другому яму… Надо было хотя бы временно отступить - отправиться домой и разработать более хитроумный план, - но куда высунешься в таком виде? По закону подлости, обязательно кого-то встретишь, и максимум через сутки весь Евросоюз узнает, что Англии хорошо наваляли в доме России и Америки.
Нет уж. Ни в коем случае. Это должно остаться исключительно между ними. И от того, что именно учинят «подопытные» в ответ, Артур и решил плясать дальше.
Казалось бы, сущая нелепица, расскажет Джонс Ивану о случившемся или нет, а какие далеко идущие выводы из нее можно сделать! Насилие, свершившееся или нет, всегда шок, даже и для многострадального России, да еще такое, исподтишка. Конечно, с одной стороны, Брагинский имеет полное право знать, что хотели учинить с его телом, в конце концов, хозяин он. А с другой – меньше знаешь, крепче спишь. С чисто человеческой точки зрения, в данном случае лучше бы оставить русского в неведении, однако это справедливо лишь для того случая, если б Альфреду было бы не наплевать на душевное состояние супруга поневоле. А если они союзники и ничего более (за исключением приятного бонуса в виде постели), то такую стратегически важную информацию Америка скрывать не станет.
Если верен второй вариант, то Артур мог успокоиться: как вести себя дальше с новоявленным союзным тандемом было определенно ясно. А если первый, то тогда предугадать даже общее течение событий было не под силу. По той простой причине, что ведомый чувствами Америка сам по себе явление непредсказуемое. Вопрос, конечно, в том, какого именно рода эти чувства, но одно было понятно – ревность там имела место быть. Та самая ревность, только с негативным оттенком, из серии «это мой враг!». Ведь известно, нет лучшего комплимента, чем наличие достойного врага, а для России и Америки, позиционировавших себя именно так по отношению друг к другу, сие являлось принципиальным. Другое дело, что к ревности примешивалось что-то еще…
Мелькнула предательская мысль, что хрен редьки не слаще, и война, которую теоретически предотвратить можно было, все ж являлась меньшим из зол, но Англия отмел ее как несостоятельную. Рано еще голову пеплом посыпать.
Оставалось только ждать, однако Артур не собирался бездельничать. Помимо попыток проведения провокационной внешней политики у него наметилась и новая проблема, а именно – вдруг разбушевавшаяся погода.
Вообще Киркленд не зря считал себя великим магом. То, что дело нечисто, он понял сразу же – и если Брагинского предупреждала интуиция, то Англию вел опыт. Он совершенно точно мог сказать, что буйство стихии к рукам человеческим ни разу дела не имеет, поэтому даже не стал озадачиваться походом во дворец. То есть, к тем рукам человеческим, которые имеют обычай прикладываться к папкам с грифом «секретно» и отправлять шпионов за рубеж, то есть, к службам безопасности. Честно говоря, эти самые службы действовали много грубее, особенно когда дело касалось погоды. Однако сейчас Артур не мог не оценить изящество исполнения атмосферных странностей. Не сказать, что оно было естественным, нет, чувствовалось вмешательство, но… Но. Это-то и настораживало.
Если вздумали похулиганить волшебные существа, чье наличие злобно высмеивалось всеми, кому не лень, то действовали они уж очень масштабно. Ладно бы пару стран Европы попугали, ну, или часть России, если уж совсем неймется, но чтоб всю планету? Не в их стиле. Если это спецслужбы все-таки научились действовать аккуратно, то уж как-то слишком тонко непотребности творят. Не существовало приборов, способных на ТАКОЕ. Просто не существовало. Но кто ж тогда вмешался в погоду, инопланетяне, что ли?
Артур нервно хихикнул, вспомнив Тони. Интересный способ захватить планету, ничего не скажешь.
Однако самая большая странность заключалась в другом. Помимо странных атмосферных явлений в глубине души поселился неприятный холодок. Очень неприятный, могильный, отдающий на язык чем-то сладковатым. Он то усиливался, то отходил на грань сознания, но не исчезал. Это косвенно подтверждало утверждение, что люди в этот раз ни при чем. Точно такое же ощущение у Артура было, когда он баловался некромантией…
«Опа! – похолодел Англия. – А не мертвецы ли это по планете шастают?»
В голове мигом пронеслась Библия с описанием Страшного Суда.
«Ужель началось?!» - Киркленд заметался по ванной, лихорадочно вспоминая, что он в этой жизни еще не сделал. – «Надо покаяться! Срочно!!!»
Спешно накинув на плечи плащ, Англия вынесся из дома и помчался к ближайшему костелу – отмаливать грехи.

Тем временем в Германии хоть и было пасмурно, но в пределах нормы. Поэтому Людвиг ничуть не удивился звонку Америки с вопросом, а не немец ли во всем виноват.
- А ну как Четвертый Рейх на базе ЕС создашь? – подозрительно вещал Альфред в трубку.
- От Брагинского заразился? – закатил глаза тот.
- Брагинский безбожно дрыхнет, - чуть напряженно сказал Джонс. – Твоя работа?
- Скажи, зачем? Авиакомпании, и мои в том числе, сейчас терпят убытки, мои люди оказались заперты в других странах…
- Кто тебя знает, - проворчал Америка. – А то базу подо льдами Антарктики ты построил, всякие летающие тарелки наклепал, Гитлера своего увез…
- И прямо у тебя под носом создал очередное вундерваффе, - закончил Людвиг. – И как же ты проморгал-то?
- А может, из уже созданных да надежно припрятанных воспользовался?
- Альфред, скажи честно, тебе нужен козел отпущения?
- Я хочу выяснить, кто виноват.
- И что делать заодно, да? Это к России, он тысячу лет этими вопросами задается.
- Не юродствуй! Ты, козел, эти шутки шутишь?
- Нет, - твердо ответил Германия. – Я приличная европейская страна, игры в захват мира мне порядком поднадоели, это вы там развлекаетесь.
Джонс пробурчал что-то про порно и «проверим» и отключился.
- Мсье Америка подозревает тебя? – поинтересовался Франциск, сидевший в кресле напротив.
- Или создает алиби, мол, он тут ни разу ни при чем, - хмыкнул немец.
- Думаешь, они начали мстить?
- Я в этом абсолютно уверен.
- Это будет интересно, - цинично улыбнулся Франция и отсалютовал бокалом с шампанским Людвигу. – Позволишь тебя соблазнить?
- Ни в коем случае.
- Жаль, - ничуть не расстроился француз. У него впереди был целый вечер, рано или поздно Германия сдастся!

- Альфред?.. Артур уже ушел?
- Да, давно, - Америка, сидевший на кухне за баночкой колы, повернулся к Ивану. – Как себя чувствуешь?
- Странно, - признался тот. Внезапно покраснел и отвел взгляд. – Но я в порядке, да.
- Точно? – Альфред встал и приблизился к России, дабы внимательней посмотреть ему в лицо. – Ну-ка… Температуры нет.
- Угу.
- Точно все хорошо? – от мыслей, что бы могло произойти, не приди он вовремя, американца начинала бить дрожь.
- Да… нет, - вдруг признался Иван.
- Чем помо…
- Яхочутебя, - на одном дыхании выпалил Брагинский и смущенно потупился.
- Э-э-э? – опешил Альфред.
- Не знаю, накатило, - начал было оправдываться Россия, но Джонс положил ему руку на плечо и он заткнулся. Ненадолго: - Я… Можно?
Альфред был явно удивлён таким поворотом дела. Честно говоря, Иван и сам от себя такого не ожидал. Хотя их отношения длились всего неделю с небольшим, но инициативу, как правило, первым проявлял Джонс, - причём, проявлял так часто и настойчиво, что порой Брагинский не чаял отделаться от него. Конечно, руки американца, поглаживающие бедро или заползающие под рубашку, доставляли только приятные ощущения, но всему же своё время! А теперь вдруг Ивана буквально накрыло острое, почти безумное желание близости.
Чёрт знает, что за день такой! Сначала ни с того ни с сего среди бела дня нападает глубокий сон, больше похожий на обморок, - а почти сразу после пробуждения накатывает дикая страсть…
Но Альфред, похоже, был не против, - Иван уже привык к тому, что его новоявленный супруг всегда готов, как пионер. На несколько секунд в голубых глазах мелькнуло беспокойство, но следом он решительно крепко обхватил Брагинского за плечи и потянулся к его губам. Иван обрадовано подался навстречу.
У России и Америки каждый поцелуй был как последний, на гране нервного срыва или любовной горячки, словно рядом с тобой - единственный источник жизни, и стоит прерваться - погибнешь, задохнёшься, сгоришь от своего же внутреннего жара. Звуки тяжёлого дыхания двух держав смешались в одно общее. Расстёгивая друг на друге всевозможные пуговицы, Брагинский и Джонс прижимались разгорячёнными телами всё теснее.
Альфред не хотел думать о том, что желание Ивана, возможно, вызвано действиями Англии, явно прибегнувшего к магии. Он вспомнил их первую ночь - в бункере Людвига. Тогда захлёстывающую страсть, охватившую их обоих, они изо всех сил старались оправдать действием таблеток, отлично при этом понимая, что таблетки здесь не при чём. То есть, при чём, конечно, - но они лишь усиливают эрекцию, а не вызывают желание. То же самое и с различного рода афродизиаками.
Ведь наверняка мерзавец Киркланд одурманил Брагинского чем-то подобным, рассчитывая затащить в постель и вызвать ревность Америки! Хорошо зная Англию, можно даже допустить, что это была попытка приворота. То, что он подмешал Ивану, должно было сработать как нечто, дурманящее разум и волю, щедро сдобренное сексуальным возбуждением, а магический заряд - помочь распознать в Англии объект желания. Но магия на Россию не действует, что явно проглядел Киркланд. А само по себе адское вещество сработало поначалу как снотворное, а затем - как афродизиак. Хотя должно было это произойти одновременно, - но у России же всё не как у других! И слава богу, что так!
За бесконечными поцелуями они не заметили, как дошли до всё того же дивана в гостиной, - подниматься наверх в спальню казалось настоящей пыткой. Альфред с сомнением кинул взгляд на диван - всё-таки ассоциации он вызывал не слишком хорошие. А потом отогнал эти мысли, - в конце концов, ничего не успело случиться, - и решительно опрокинул Россию на диван. Навис сверху, окидывая Брагинского жарким взглядом, - и навалился на него, снова целуя, спустился ниже - к груди и животу, рывком расстегнул пояс и «молнию» на его брюках.
Когда Альфред двинулся вперёд, входя до упора, Иван выгнулся, подаваясь навстречу, и тут же обхватил талию Джонса ногами, скрестив их на его пояснице. Американец ласкал губами его шею России, сжимал его в объятиях, постепенно наращивая темп. Брагинский, не сдерживая стоны, впивался ногтями в спину Америки, подавался навстречу глубоким толчкам, сжимая горячий ствол внутри себя.
- А-ах.. м-м… Альфред!.. Ещё!
- Да! Да!.. Россия… Раша… - выл Америка, с силой проникая в горячее тело снова и снова. Иван выгибался под ним, вцепившись побелевшими пальцами в его плечи, скользя ногтями по его спине, стискивая его бёдрами - до дрожи и синяков. Альфред с полустоном-полурычанием впивался поцелуями в шею Брагинского, оставляя на коже багровые отметины.
Любовные стоны России каждый раз действовали на американца невероятным образом, - он хотел слышать их, и не только слышать, а вызывать. Поэтому он, уже задыхаясь, ускорил темп, чувствуя, что вот-вот кончит, и сдерживаясь изо всех сил. Брагинский приподнялся и впился поцелуем в его губы, Альфред с жадностью ответил, забыв о сдержанности, сделал ещё несколько уже неконтролируемых движений бёдрами, и результат не заставил себя ждать: они с Иваном кончили одновременно, выкрикивая что каждый на своём языке.
- Ваня… - прерывисто выдохнул Джонс, обессилено наваливаясь на Брагинского. - Ванечка…
Русское имя он произносил с лёгким акцентом, но получалось это у него даже забавно. Иван улыбнулся и пробежался пальцами по тёплым светлым волосам Америки.

Во влажном серо-болотном тумане и дрожащей пелене дождя очертания деревьев и даже дорога были едва различимы. Артур плотнее запахнул плотный прорезиненный дождевик, хотя он уже давно поражал своей бесполезностью, - одежда под ним пропиталась влагой от одного только проникающего воздуха, и холодная, какая-то вязкая сырость продирала до костей.
Проклятый Брагинский, проклятый Джонс, проклятая погода, провались оно всё куда подальше, чтоб им всем пусто было! В глубине души Киркланд считал, что эта глобальная аномалия с погодой - их работа, напугать хотят, в качестве мести за сговор. Только вот как они это проделали, вопрос ещё тот. Конечно, у Брагинского в родственниках генерал Мороз, но дожди и туман непролазный он не устраивает… К тому же, плюс к дрянной погоде, ещё это не отпускающее гнетущее чувство чего-то неотвратимого, и хватающий за сердце смутный страх… Как будто видишь дурной сон - ещё ничего не случилось, но всё равно тошно и страшно…
Чёрт, да когда уже его дом покажется, когда можно будет согреться и переодеться?!..
Дома всё не было видно. Зато ощущение безотчётного ужаса внезапно возросло в разы, - Артур даже перешёл с шага на бег, но уже через минуту словно налетел на невидимую стену. Устоял на ногах, но дальше начался кошмар.
Первый удар пришёлся в солнечное сплетение. Потрясённый Киркланд, не успев опомниться, отлетел метра на три от дороги и с размаху впечатался в ближайшее дерево.
«Что за чёрт… - мелькнуло в охваченном паникой сознании. - Удар просто нереальный…»
Отлетев от дерева рикошетом и упав на раскисшую мокрую землю, Артур с трудом сумел приподнять голову, с ужасом всматриваясь в мутный туман перед собой, пытаясь разглядеть того, кто на него напал. Никого не было. Пустая дорога.
- Что же это такое… - начал он вслух, но договорить не успел - ему в лицо по ощущениям словно врезался тяжёлый кулак. Кровь брызнула из и без того разбитого носа, из глаз посыпались искры. Англия взвыл и рухнул ничком на землю, закрывая лицо руками. Следом удары уже посыпались градом со всех сторон, а перед самым носом вдруг что-то с грохотом взорвалось, взметнулись фонтаном комья земли и травы, мелкие камни и осыпали Англию, залепив ему глаза. После этого у Киркланда всё-таки хватило ума понять - он имеет дело с необычным противником - а точнее, с самой натуральной чертовщиной. И он судорожно принялся вспоминать заклинание, способное построить вокруг него защитный экран.
Нужное заклинание никак не желало приходить на ум - у Англии словно память отшибло с перепугу. А между тем дело принимало всё более опасный оборот. Артура швыряло в разные стороны под ударами невидимого противника, а когда он всё-таки поднимался и пытался бежать, в него со всех сторон летели комья земли, камни и обломки деревьев. Он, как мог, старался увернуться, но неведомая сила неизменно настигала жертву, щедро награждая всё новыми пинками или «снарядами», то и дело сбивая с ног и заставляя ползти по мокрой земле. Ему даже казалось, что он слышит злобный смех, сопровождающий эту вакханалию.
Затем его резко вздёрнули за воротник куртки и, волоком протащив несколько метров по земле, поставили на колени. Послышался характерный сухой щелчок, словно кто-то взводил курок пистолета, готовясь к выстрелу.
Но тут, наконец, Артур вспомнил нужные слова и выкрикнул их полузадушенным голосом - из-за врезающегося в горло натянутого воротника. Воздух вокруг словно завибрировал, заискрили ярко-синие электрические разряды, окутывая стоящего на коленях Артура синеватыми сполохами. Невидимая рука, сжимавшая воротник его куртки, исчезла. Киркланд ещё пару секунд смотрел перед собой расширенными глазами, переводя дыхание, - а потом вдруг заорал во всё горло:
- Это всё вы, я знаю, знаю, негодяи, мстительные ублюдки, это всё вы творите!!!
Он ни минуты теперь не сомневался, что случившееся - происки России и Америки, месть за женитьбу против воли и вообще за всё. Наверняка Джонс рассказал Брагинскому о попытке изнасилования, а таких вещей русский не спускал с рук никому, кто поступал с ним подобным образом. Орда давно мёртв, а Франция и Германия… в общем, тоже своё получили когда-то. И это они поплатились за насилие, ставшее платой за поражение в честном бою! А он, Англия, поступил намного хуже, действуя подло, тайком, - правда, всё же не успел сделать этого, но ведь собирался! И сделал бы, если бы не помешали! И теперь один чёрт знает, КАК ему ещё предстоит за это расплатиться…

- Надо выяснять, откуда ноги растут у всего этого, - наконец, опомнилась Наталья.
- И как ты собралась это выяснять? - поддел Феликс. - Если ты в магии ни бум-бум? Как и мы, впрочем.
- Англия в этом разбирается, - вспомнил Иван. - Кстати, он приходил незадолго до вас.
- Да ну? И чего хотел?
- Альфреда видеть хотел, но не дождался и ушёл. Хотя… может, и дождался, я почему-то уснул и ни черта не помню… Альфред! - заголосил он, повернувшись к дверям, ведущим в гостиную.
- Чего орем?! – не менее тихо прозвучало оттуда.
- Ты Артура видел?
- Видел, - Джонс даже соизволил показаться в поле зрения.
- Он что про погоду говорит?
- Ничего, - Америка пожал плечами, заметно скиснув. – У нас с ним… возникли небольшие разногласия, поэтому…
- Поэтому вы занимались тем, что выясняли, кто из вас больший козел, - бесцеремонно перебил Феликс, закатив глаза.
- Ну, да, - сухо согласился Альфред. Славяне понимающе переглянулись, - между братьями такое было не редкостью, - и, видимо, вспомнив о хорошем тоне, предложили чаю с блинами.
- Не-не-не, у меня там игра на самом интересном месте! – замахал руками американец и спешно ретировался, услышав напоследок тихий смешок и резолюцию «Америка такой Америка».
На подобные подколки страны давным-давно перестали обращать внимание. У них у всех были свои закидоны, и, несмотря на долгое общение, к этим закидонам друг друга они так и не привыкли. Единственным спасением были шутки юмора, позволявшие примириться с действительностью, поэтому Джонс даже и не подумал возмутиться. Куда сильнее его волновал столь… наглый визит Артура, а самое главное, сама реакция Альфреда на случившееся.
Джонс умел виртуозно лгать, однако сам себя никогда не обманывал. Для его амбиций «полицейского всея планеты» самодурство было смертельным приговором, поэтому Альфред вполне принял тот занимательный факт, что ревнует Брагинского, и далеко не так, как должно бы.
Да, ему нравился Иван. Умный, хорошо потертый жизнью противник, умело справляющийся с амплуа Империи Зла – для тонкого американского ума, как бы ни парадоксально это не звучало, это был идеальный партнер для большой игры. Альфреду нравилась и довольно «морозная» внешность оппонента. Америка вполне отдавал себе в этом отчет, поэтому, в общем-то, и не удивился своей внезапной симпатии совершенно иного рода. Как же не влюбиться в романтичного злодея!..
Влюбиться. Вот именно. Еще в бункере Альфред понял, что отныне им суждено или убить друг друга, или полюбить. Тогда эта мысль звучала унизительным приговором, но сейчас, становясь реальностью, она уже не выглядела фатальной. Наверное, потому, что просыпаться рядом с кем-то оказалось на удивление приятно, не говоря уже обо всем прочем. Но что говорить о причинах, когда вот оно, следствие! Во всей своей красе!
«Я люблю Россию», - подумал Джонс и отметил, что ничуть не против повторить это вслух.
Цветочки вокруг не зацвели и мир не расцветился в развеселые радужные тона. Зато вполне отчетливо оформилось желание никуда Ивана от себя не отпускать, иметь исключительное право читать по его, Брагинского, глазам, да и вообще… Проще говоря, Альфрел окончательно и бесповоротно решил для себя, что небо с землею местами поменяет, но добьется взаимности.
Вопрос, однако, как именно. Иван не девчонка, цветы-конфеты ему дарить как-то не комильфо. Поцелуи в самых романтичных местах мира Брагинский однозначно спишет на закидоны американца, негласное решение взаимно воплотить все эротические фантазии (а поцелуи, несомненно, к таковым относятся) здесь играло явно не на руку Джонсу. Оно автоматически лишало какой-либо возвышенности всевозможные свечки-ужины-прогулки под луной, и если Альфред хотел что-то донести до русского, ему следовало пошевелить мозгами.
А вот, кстати, о русских. Нация эмоциональная и очень патетичная – не зря ж прославляет свою «широту души». А с другой стороны – жестокая и крайне подозрительная. Поверит ли Брагинский в искренность чувств Альфреда? А если поверит, то не станет ли использовать в своих целях? А если и не станет, то не замкнется ли в себе? Похоже, активная пропаганда Запада свое дело сделала: Россия был свято уверен, что никому особо не нужен и неинтересен. И когда слышал похвалу в свой адрес, то впадал в самый натуральный ступор – настолько не укладывалось у него в голове, что пропаганда пропагандой, а реальность от нее далека и его как минимум уважают. Джонс помнил и день, когда Сирия, размахивая известным триколором, буквально кричал на весь мир «Спасиба, Россиа!»,* - тогда у Брагинского текли по щекам слезы. От нежданной, но такой горячей благодарности.
Как вести себя с тем, кто любые теплые чувства к себе воспринимает со стыдом и подозрением?.. Ведь если с места в карьер начать доказывать свою искренность, то, пожалуй, ничего и не выйдет. Россия наверняка подумает, что Джонс его бдительность усыпляет. А значит, традиционный вариант ухаживаний отменяется.
Судьба в очередной раз наглядно продемонстрировала, что в случае Америки и России ничего простым не бывает. Альфред признавал, что сам отрезал себе пути для наступления, но кто ж знал-то, что оно так обернется! Теперь приходилось выискивать окружную дорогу.
Но вот незадача: это что же за ухаживания такие, в которых активное лицо ни разу не проявляет свою симпатию!
Поразмыслив, Джонс решил: красивыми жестами он ничего не добьется, а вот действиями… Влезть на Эверест во имя любви, конечно, не прокатит, русский и сам может откаблучить чего такого эдакого, но вот просто быть рядом… Банальщина. Американец раздраженно тряхнул головой – он терпеть ненавидел банальность, но в данном случае лучше вариантов не придумывалось. Возможно, стоит попробовать все эти конфетки-цветочки, когда Брагинский привыкнет к присутствию в его жизни Альфреда…
Так. Стоп. Точно: первым делом самолеты, как говорит Иван. Джонс ведь прекрасно знал, что у объекта его воздыханий недоверчивость к чужакам на генном уровне расположена. Он, Америка, со всех ракурсов чужак, и прежде чем воплощать планы в жизнь, Джонс просто обязан стать «своим» для Брагинского. Задача не из легких, но Альфред перед трудностями никогда не пасовал, а уж если цель была достойная…
Джонс прислушался к приглушенным голосам на кухне. Цель, пожалуй, не просто достойная, а жизнеопределяющая. Он без России теряет самое себя. А раз так, то и думать больше не о чем – курс выбран, пора набирать высоту, то бишь, претворять в жизнь коварные планы.

Гости ушли далеко за полночь. Альфред некоторое время колебался, ложится ли ему спать или подождать Россию (начинать всегда нужно с малого), выбрал второе и терпеливо дождался свою пассию. Пассия, однако, явно страдала бессонницей, потому как Иван завел разговор, что называется, на «спокойную ночь»:
- Как думаешь, может ли сейчас наступить конец света?
Джонс аж колой поперхнулся.
- Ты веришь в этот бред? – поразился он.
- Я пытаюсь объяснить аномалии. Мы с тобой тут не при чем, а больше, собственно, некому…
- Но-но! А Германия, Япония и Китай? – перебил Альфред. – Людвиг вон и семьдесят лет назад блистал чудесами науки, что ж он, навыки подрастерял? Если ему вдруг в голову брякнуло возродить Рейх, то чисто теоретически – вполне может и погодой поиграть.
- Ага, и ты это проглядел, - кивнул Брагинский. – Ну да, не смеши. И Япония тоже без твоего ведома секретными разработками занимается, как же. Давай тогда сразу начистоту: если это кто-то из них, то, получается, с твоего молчаливого одобрения?
- Совсем с ума рехнулся?! – возмутился Джонс. – Если бы я позволил им создать такое оружие, то прости-прощай мои сферы влияния в Европе, а то и по миру вообще. Они ж тоже не дураки, окажутся сильнее меня – будут свои интересы отстаивать, а значит, угроза и мне в том числе.
- Ну, почему же… если у вас будет одинаковое оружие, то твои сферы влияния хоть и сместятся, но свое значение не потеряют, - рассуждал Иван. – Вы можете стать равноправными союзниками, а не вассалами и сюзереном, как сейчас. Это, конечно, не столь выгодно, хотя… - русский сощурился. – Все зависит от целей.
- Клянусь, я ни разу не при чем, и даже не в курсе, - поспешно заверил Альфред.
- И почему я должен тебе верить? – вполне ожидаемо поинтересовался Брагинский.
- Потому что странная погода и мне сейчас убытки наносит. Как думаешь, стал бы я подставляться ради того, чтоб отмазаться от подозрений?
- Ну, шваркнуть самолеты об ВТЦ тебе совесть не помешала.
- Всего три тысячи жизней и огромные здания, обслуживание которых влетало в копеечку, – неожиданно цинично заметил Джонс. Россия удивленно приподнял брови: такой искренности он не ожидал. – И кошмар по всей стране – с уничтожением инфраструктуры, наводнениями и прочим экстримом для всего населения. Действительно, равноценные действия.
Брагинский склонил голову, соглашаясь.
- Остается Китай.
- Он мудрая страна, - возразил Россия. – И тебе ли не знать его философию равновесия, Фэн-Шуй и все такое. Не стал бы он играть с погодой.
- Даже если очень прижмет?
- Угу, у него активы и фирмы, он нас, фигурально говоря, и так неплохо за яйца держит.
- Тогда еще раз Людвиг.
- И ты проглядел?
- Не знаю, - вздохнул Джонс. – Не знаю. Но я ему звонил, спрашивал, говорит, что не при делах.
- Еще варианты?
- Остаешься ты.
- Те же аргументы, что и у тебя, - хмыкнул Иван. – Полярный лис инфраструктуре и экстрим для всего населения.
- Ну, инфраструктура у тебя и так не ах, - хищно улыбнулся Альфред. – Дороги, например, давно уже притча во языцех. А народ твой любит шутить, что конец света, буде он случится, русские не заметят: отключат воду, свет, отопление, интернет… Все как обычно!
- Нашел, кого слушать, - закатил глаза Брагинский. – Моих хлебом не корми, а дай на жизнь пожаловаться. Сами признают, что живут намного лучше, чем десять лет назад, а все равно «Россия катится к чертям собачьим».
- А все потому, что у тебя тоталитаризм, - ввернул Джонс.
- Ты, правда, хочешь поговорить об этом? – нехорошо сверкнул глазами Брагинский. Альфред невольно припомнил бункер и замотал головой. – Вот и умница.
- Ты не ответил.
- Нет, Альфред, не я. Был бы Кремль виноват, уже бы объявил об этом.
- Да, пожалуй, - нахмурился американец.
- И если никто из нас не при чем, то кого объявлять виновным? Инопланетян?
- Не-не-не, - тут же вскинулся Джонс. – Мне Тони рассказывал, что инопланетным цивилизациям дела до нас ровным счетом никакого, настолько мы отсталая планета. Они, конечно, за нами наблюдают и изучают нас, но не вмешиваются.
- Вот и у меня те же сведения.
- Откуда?! – выпучил глаза Америка.
- Логика, - русский постучал пальцем по виску. – Мы изучили все, что так или иначе связано с НЛО, и пришли к тем же выводам, что и твой Тони, - Иван лукаво улыбнулся. – И у нас есть очень интересная теория инопланетного происхождения человеческой расы…
- Представь себе, у меня тоже, - буркнул Джонс. И с интересом подался вперед: - А аргументы?
- Например, слишком громкое поведение новорожденного младенца и слабость женщины после родов. Животные никогда не привлекают к себе внимания, когда рожают, особенно детеныши – инстинкт самосохранения. А человеческие дети должны закричать, чтобы легкие развернулись, и в условиях дикой природы это, в общем-то, опасно. А так же – отсутствие у человека необходимых для выживания острых зубов, когтей и шерсти. Странная какая-то эволюция из обезьяны, не находишь?..
- А еще для эволюции необходимы мощные внешние факторы, - подхватил Альфред. – И нет таких факторов, которые бы оправдали «облысение» и радикальную смену образа жизни обезьян.
- Вернемся к нашим баранам. Если не мы и не инопланетяне, то что это за мистика такая странная?
- Космос? – предположил Джонс. – Вспышки на солнце, какая-нибудь бяка вроде астероида?
- Мы бы заметили, - вздохнул Иван. – Вот я и спрашиваю: может, конец света?
- А где Второе Пришествие?
- Ну, не обязательно армагеддон должен проходить по сценарию религий, - закатил глаза Иван. – В конце концов, нам неизвестно, Господь один или высших сил дофига и больше. И что у них, сил, на уме.
Альфред передернул плечами.
- Что-то уж сильно жутко выходит, - заявил он.
- Мне тоже страшно. Поэтому и интересуюсь: может, я зря в паранойю ударяюсь? А то против высших-то сил с «Сатаной» не попрешь, - Брагинский виновато улыбнулся получившемуся каламбуру.
- Я не знаю! – почти с отчаянием воскликнул Америка. Вскочил и заметался туда-сюда по комнате. – Надо бы с Людвигом хорошо переговорить, вдруг это все же он? Ему ведь поводов мстить много! И имперские амбиции у него… тоже…
- С идеей Рейха он и впрямь носился как Феликс с «Польшей от можа и до можа»… шуточки шуточками, но вдруг правда? – Россия не меньше Джонса не желал столкнуться с непосредственным изъявлением «Фи» от пресловутых высших сил.
- Значит, решено! – Джонс ударил кулаком в ладонь, решительно глядя куда-то в пространство. – Завтра утром собираем совбез ООН и будем выяснять на межгосударственном уровне.
- Надо народ оповестить.
Пока Альфред набирал смску и отправлял ее всему списку контактов (у Брагинского звякнула мобилка, оповещая хозяина о входящем сообщении), сам Иван засел за ноутбук, писать в Кремль отчет о подозрениях. Пусть его аналитики голову поломают, глядишь, может, удастся к президенту на чай заявиться – негоже, когда у страны нервы шалят, а правительство и бровью не ведет!
Запад мог сколько угодно истерить на тему тоталитарности в России. Пару раз Ивану заявляли, что его правители не то, что народ, - саму персонификацию нации! – игнорируют и всячески пренебрегают ими. Спорить Брагинский никогда не спорил, бесполезно, да и не хотел рассказывать о своей личной маленькой хитрости.
Все его правители за редким исключением Россию любили. И как страну, и как личность. И за этой любовью Иван иногда тянулся сам, прибегая к банальному шантажу: достаточно было дать понять президенту или царю, что у него, России, на сердце неспокойно, и можно было рассчитывать на приватный разговор по душам. Не то, чтобы правители обделяли Брагинского вниманием, нет, но периодически ему хотелось, чтобы его успокоили, напоили чаем и сказали, что все будет хорошо. В этом проявлялось недолюбленное детство Руси.
Каждый, взявший в руки бразды правления, через некоторое вполне оправдывал ироничное ныне наименование «царь-батюшка» - к самому Ивану властители относились скорее по-отечески, чем как к непосредственному подчиненному. То ли в силу менталитета, то ли в силу традиций… Брагинский подозревал, что будь он женщиной, и не миновать ему иного отношения – в сердцах его народа буйным цветом цвел образ матушки-России, и никак не батюшки. Его, в принципе, устраивало положение своеобразного блудного сына, но другие страны периодически ерничали на тему, что будет, коли русские вдруг узнают, что именуют сурового мужика «матушкой». Иван только ухмылялся: он знал, что русские ничуть не расстроятся, да еще и сами посмеются.
И вот сейчас, когда на горизонте нарисовались крутые проблемы, а странное поведение Америки вызывало натуральный когнитивный диссонанс, Брагинскому нестерпимо захотелось кремлевского чаю – хотя бы ради того, чтобы убедиться в решимости правительства стоять за национальные интересы до конца, даже если самому Ивану Джонс умудрился запудрить мозги. Заодно и совета попросить…
- Все в порядке? – поинтересовался Альфред, неслышно подойдя со спины.
«Ну, вот опять»
- Да, вполне, - отмахнулся было Россия и тут же подскочил, подозрительно оглядываясь: то самое нехорошее ощущение, до поры дремавшее в глубине души, сейчас как холодной водой окатило. Предчувствие надвигающейся опасности было таким острым, что страны, не сговариваясь, схватились за оружие. Иван мысленно похвалил себя за то, что переоделся из пальто и длинного шарфа в униформу – для боевых действий она была удобнее.
Вот только… С кем придется сражаться?
Грешным делом мелькнула мысль, что, наверное, стоит принять судьбу спокойно, ведь если это высшие силы чудят – то против лома нет приема.
Нет, нет, нельзя. Нельзя сдаваться. Даже если сопротивление бесполезно – лучше погибать достойно. А еще лучше – выжить.
Воздух сгустился, ощутимо похолодало. Брагинский невольно передернул плечами: знал он этот могильный холодок, слишком хорошо знал…
«Ужель сама Костлявая по наши души заявилась?» - невольно изумился он и с нездоровым интересом огляделся. Было бы любопытно взглянуть Смерти в лицо в прямом смысле этого выражения.
Секунды шли, но ничего не происходило.
- Это снаружи! – вдруг выдохнул Джонс.
- Но почему не нападает? – растерянно удивился Иван, окинув взглядом хлипкие на его взгляд окна. И тут же ахнул: - Сестры!..
- Стоять!!! – американец умудрился поймать его за шкирку, швырнуть на пол и усесться сверху, фиксируя. – Не лезь на рожон!
- Пусти! – забился Россия, пытаясь скинуть Альфреда с себя. – Пусти, как ты не понимаешь?!..
- Понимаю, понимаю, у меня брат здесь рядом, - зашептал тот, склонившись. – Если что… ведь его тоже!..
Похоже, русского проняло. По крайней мере, вырываться он прекратил.
- Надо что-то делать!
- И что ты предлагаешь?! – сорвался Джонс. – Что?! Мы окружены непонятно чем, и это что-то явно какая-то мистика!!! А если это Людвиг с его разработками Анэнэрбе, то скажи мне, Россия, скажи – ты был там, ты видел, - мы можем с этим справиться?
- Если это Анэнэрбе… смотря что, - осторожно начал Иван и был перебит:
- Вот это. Смерть. Ну?
- Нацисты изучали это явление, у них даже был проект, назывался «Набат Бухенвальда», согласно которому делались попытки создать армию зомби. Но зомби это лишь пушечное мясо, а не эта жуть невидимая!
- Почему Бухенвальд? – зацепился американец. – Вроде же в Освенциме…
- Не только Освенцим работал под эгидой СС, - торопливо пояснил Иван. – Почему именно Бухенвальд – это к Людвигу, я не знаю. Я не знаю, с какой именно из разработок мы столкнулись, если это нацисты, конечно. Но это явно выше уровня обычных зомби.
- Ты не ответил.
- Нет… с этим – точно не сможем, - хмуро резюмировал Брагинский. – По крайней мере, пока.
- Что ты предлагаешь? – с нажимом спросил Альфред.
- А ты сделаешь, что я скажу?
- Да, черт тебя дери!!! – взревел Джонс и встряхнул Россию за плечи.
- Пошли, - коротко бросил тот.

Несколько минут спустя окрестности озарило зарево пожара.

* http://www.youtube.com/watch?v=ryQNQfQX … re=related – «Спасибо, Россия»
http://www.youtube.com/watch?v=3CT-CZ9e … re=related – «Спасибо, Россия, спасибо, Китай»

Артур Киркланд не находил себе места. Чудом спасшись из совершенно дикой и не вполне объяснимой передряги, он почти что на автопилоте добрался до дома и несколько минут метался из угла в угол, не зная, что предпринять и за что хвататься - за магические атрибуты, за оружие или собственную больную голову, на которую пришлась львиная доля ударов. Потом, немного успокоившись, решил для начала хотя бы отмыться, и втащил себя в душ.
Зеркало отразило плотно заляпанное грязью и всклокоченное нечто с диким взглядом и в рваной одежде. Физиономия навевала мысли о том, что её хозяин выстоял десять раундов против чемпиона мира по боям без правил. Мало было травм, нанесённых разъярённым Альфредом, - расквашенного носа и заплывшего глаза, - теперь ещё прибавились ссадины, несколько довольно глубоких царапин на лбу и скулах, вспухшая, словно от флюса, щека, и разбитые губы.
- Они мне за всё ответят… - бормотал Киркланд, с остервенением намыливая спутанные грязные волосы.
А с чего он, собственно, решил, что во всём виноваты Брагинский с Джонсом, если поначалу был абсолютно уверен, что разбуянились мертвецы - в конце концов, в подобных вещах он прекрасно разбирался? А что, - с мрачным бешенством спрашивал себя Артур, - разве не способны эти двое управлять тёмными силами, в том числе и вторгнуться в мир мёртвых? Да, размах озадачивает, - чтобы учинить такое грандиозное по масштабу действо, надо обладать не просто большой силой - надо обладать колоссальной, неимоверной силой, - такой, которую трудно представить даже для страны. Но и Россия с Америкой - тоже не тьфу и растереть, надо отдать им должное. Как бы презрительно Англия к ним ни относился, но силу их всё же признавал. И вполне мог представить, на что способны они, если объединят усилия.
Всем давно известно, что Брагинский - это мировое зло и дьявол во плоти, и не дай бог его разозлить - небо с овчинку покажется, это мягко говоря. Артур, правда, уже успел забыть о том, что мировым злом Россию окрестил сам - и сам же в это поверил.
А Джонс… В конце концов, он родственник Киркланда, а магические способности передаются по родственной линии - как у людей, так и у антропоморфных стран, во многом на людей похожих. Специально Артур ничему этакому его, конечно, не учил, - но в том, что Альфред ничего «этакого» от него не перенял, поклясться не мог. А то, что скрытые способности - в том числе и паранормальные, - часто пробуждаются сильными эмоциями - такими, как гнев, ярость и прочая, - это факт. Вот и пробудились… Короче говоря, влип ты, Артур Киркланд, по самое некуда. Как сказал бы Россия - «в общем, вам по пояс будет»… Да тьфу ты!
Отмывшись, Артур занялся своей многострадальной физиономией. Бормоча себе под нос заклинание, он быстро смешал некие компоненты в пробирке и получившейся жидкостью обработал ссадины, ушибы и царапины. Заживление произошло почти сразу. Вот и отлично, а то не хватало ему только с таким разукрашенным лицом заявиться пред наглые очи врага. Чёрта им, пусть хоть не на полную катушку радуются!
Да-да, он собирался нанести повторный визит России и Америке и поговорить начистоту. Нет, он не самоубийца, конечно, и теперь не сунется к ним, не вооружившись и не обезопасив себя должным образом!
Проведя сложный и длительный по времени, но зато очень действенный обряд и нацепив на себя один из самых сильных амулетов, Англия, окружённый невидимым защитным полем, вышел из дома и твёрдым быстрым шагом направился на Аляску. Было уже за полночь. На непрекращающийся дождь и густой плотный туман он уже не обращал внимания. Ночное небо то и дело разрывали молнии и раздавался раскатистый треск, но пахло не озоновой свежестью, как обычно бывает при грозе, - а кладбищенской ледяной сыростью - и почему-то пороховым дымом. Это вдруг напомнило Артуру поле боя, а вкупе с пережитым недавно нападением заставило вспомнить почему-то войну с Германией.
Вообще-то войн в жизни Англии было более чем достаточно, но приходила в голову именно эта, относительно недавняя. То, что сегодня произошло на пустынной дороге, во всех подробностях напоминало пережитое тогда - и как его тащили по мокрой земле, в дыму и под проливным дождём, и как ставили на колени, вздёрнув за воротник, и щелчок взведённого курка возле уха… Чьи же, чёрт подери, души Брагинский с Джонсом ухитрились вырвать из загробного мира? Неужели… тех самых?
- Вы мне за всё ответите… - прошипел Англия уже в сотый, наверное, раз. Ещё немного, и дом этих двух засранцев возникнет в поле зрения. Ещё один поворот…
Вид догорающего остова дома России и Америки на несколько секунд поверг Артура в ступор. Чёрт подери, что здесь произошло?! Пожар? С чего бы? Молния ударила? Ну да, как же, - ещё в прошлый визит Англия обратил внимание на мощные громоотводы и систему пожаротушения, - могло всё это разом не сработать? Да чушь собачья! И где сами Брагинский и Джонс? Никаких признаков оппонентов не было ни возле пожарища, ни в его окрестностях.
- Эй, вы-ы-ы!!! - страшным голосом завопил Киркланд, чувствуя нарастающую с новой силой панику. - Вы живы?! Альфред!!! Ты жив?!! Отвечай, засранец! Ну отвечай же!
Ответа не последовало. Срывая голос в приступе какого-то первобытного ужаса, Артур снова взревел во всё горло:
- Альфред! Иван! Чтоб вам пусто было, где вы?! Отвечайте!
Никто не ответил. Артур почувствовал, как дрожат руки и подгибаются колени. Внутри него разливалась колющая ледяными иглами пустота.
Одно дело злиться на оппонента и мечтать навалять ему по первое число. Другое - узнать, что его, возможно, уже нет в живых, и вспомнить, что он тебе всё же не чужой. А другой - хотя и не родственник, но всё же делить, в сущности, с ним особо нечего, и твоя неприязнь к нему - скорее привычка.
Конечно, погибнуть страна, сконцентрированная суть нации, просто так не может. Но кто его знает, когда творится такое… если это всё же не они виноваты…
Совершенно деморализованный и выбитый из колеи, Киркланд не заметил, как пространство вокруг него словно сжалось в кольцо, - другого сравнения подобрать впоследствии он не мог. Опомнившись, он подумал было, что вроде обезопасил себя защитным полем и амулетом, бояться нечего, - но в следующее мгновение из мутного, серо-болотного воздуха стали вырисовываться перед ним силуэты одетых в униформу людей, и земля начала стремительно уходить у Артура из-под ног. Даже при довольно паршивой видимости Англия разглядел хорошо знакомые нашивки на мундирах: двойная руна «Зиг» на воротнике, «сдвоенная молния», двойной знак борьбы, энергии, победы и власти. Отличительный знак эсэсовцев из дивизий СС, «отборных арийцев», чтоб им провалиться.
Ты тут спрашивал, Арти, кто вернулся из мира мёртвых? Вот тебе и ответ. Легче стало? Ни на грош! Наоборот, хуже некуда! Недаром вспомнилась война с Германией. Но тогда, что же выходит… Россия и Америка не виноваты? Раз они явно сами пострадали от рук этих поганых тварей!
Солдаты-призраки молча смотрели на Англию чёрными провалами глаз. Бледные застывшие лица не выражали даже подобия эмоций. Мёртвые лица. Мёртвая армия… Чёрт подери!!! Мёртвая, то есть, бессмертная армия, легендарный экспериментальный отряд СС, который уже давно привыкли считать скорее мифом, чем достоверным фактом, - ведь никто не увидел его в деле. Хотя разговоры и после войны ещё велись какое-то время, но никто не знал, точно ли была создана эта армия, - верили в неё скорее как в один из мифов, в изобилии окутывающих институт «Аненербе». Людвиг ничего не подтверждал, но и не опровергал. Вот, пожалуйста…
Вот, значит, кто напал на него на дороге, повторив события на поле боя, вот по чьей вине сгорел дом Ивана с Альфредом… да и они сами, возможно…
- Куда вы их дели?! - хрипло завопил Англия, теряя контроль над собой от отчаяния и злобы. - Куда вы их дели?! Ублюдки! - а через секунду удар прикладом в лицо сшиб его наземь.
«Защита не действует… Что за ерунда…» - успел подумать Артур, прежде чем провалиться во мрак от нового, куда более страшного удара - уже в грудь. Последнее, что запечатлел его глазной нерв - это какая-то особенно яркая вспышка молнии, притом совсем близко.

Феликс Лукашевич не мог отделаться от тягостных воспоминаний, одолевающих его после посещения лагеря «Аушвиц». Непрошенные воспоминания, которые он не хотел оживлять, но от которых никуда не денешься, если уж накатят. И сегодня их не смог подавить даже довольно приятный - что уж греха таить, - вечер в компании Брагинского и сестёр. Такие посиделки были редкими, учитывая непростые отношения с Россией, - но после них становилось даже легче на душе.
Что Феликс, что Иван хорошо понимали: их так называемая взаимная аллергия - чистейшей воды дуракаваляние. Каждый на политической арене просто исполнял свою показательную сольную бздюху - скорее по привычке, чем по желанию, - а так - кому всё это нужно? Не придурки же, и не дети в песочнице, которые не могут ведёрко с совком поделить!…
Родство никуда не денешь, от него не отмахнёшься. И, в конце концов, с кем ещё в случае чего поговорить можно будет? Они могли ругаться до посинения, ёрничать и подначивать друг друга сколько угодно, чаще всего подчиняясь идиотским игрищам своего начальства, а когда припёрло - к кому поляк сунулся отогреться душой? К родичам-славянам. Потому что никто другой его вот так, без слов, не понял бы…
Польша замедлил шаги, невольно снова задумываясь о пережитом в лагере смерти. Иногда до сих пор снятся бараки, двор и колючая проволока. И изучающий внимательный взгляд, пронизывающий насквозь… Всё, Феликс, только спокойствие. Нет его больше. Ты это знаешь. Ты победил. Твой народ выжил, твой народ счастлив, - как ты и поклялся тогда, глядя в ненавистные лица надзирателей.
Что поделаешь, если у страны есть ещё и память? У каждого свои воспоминания, которых хотелось бы избежать. У Брагинского свои, у тебя тоже. И их невозможно вырезать, выжечь, - с ними можно только жить. Ты, Польша, сумел справиться тогда - и тебе должно быть стыдно раскисать сейчас.
Он решительно тряхнул головой, словно отгоняя дурные мысли, и прибавил шагу, но тут его словно окатило ледяной водой - чувство опасности, уже почти забытое и приходившее только во сне. Лукашевич замер, прислушиваясь. Ничего особенного - шум дождя, ветра, шелест мокрых листьев и рокот грома, - обычные грозовые звуки. В чём же тогда дело?
Воздух вокруг поляка словно сделался неподвижным, а из полумрака соткались несколько знакомых до боли силуэтов, затянутых в униформу. Феликсу захотелось ущипнуть себя за руку и проснуться, но это не было сном. Ноги словно приросли к земле.
Вот и всё, амба тебе, Лукашевич, настигли-таки через столько лет, с того света вернулись, неймётся им, холера ясна!
Что делать? Живым не сдаваться! Нипочём!
- Снова вы! - Польша не то чтобы не испугался - ничего не боятся только дураки и сумасшедшие, - но ярость пересилила страх. - Живым вы меня не возьмёте, пся крев!
Враги хранили абсолютное молчание - они просто действовали, не говоря ни слова, с непроницаемым выражением застывших, словно у покойников, белых лиц.
Сильный удар в солнечное сплетение, сбил Польшу с ног. В глазах потемнело от боли, дышать стало невозможно. И всё же он ударил наугад подвернувшимся под руку булыжником. Но камень пролетел сквозь тело противника, не причинив ему никакого вреда. Феликсу послышался злорадный, издевательский смех в очередном раскате грома, а на безучастных лицах врагов проступило что-то вроде насмешки, смешанной с отвращением.
Идиот! Придурок! Правильно над тобой смеются, - кидать камни в призраков он затеял!
Новый, особенно мощный раскат грома оглушил поляка, вспышка молнии на секунду озарила окрестности. Через мгновение совсем рядом рухнула опора линии электропередач и полыхнуло подожжённое от оборвавшегося провода огромное дерево. Польша даже успел удивиться тому, что дерево, явно отсыревшее из-за непрекращающихся дождей, загорелось практически мгновенно, словно было абсолютно сухим.
Отвлекшись от горящего дерева, Лукашевич вдруг обнаружил, что фашистов-призраков больше рядом нет. Значит, огонь способен останавливать их!
Россия, сёстры!.. Надо их предупредить!
Польша выхватил из кармана мобильный телефон, но обнаружил, что аккумулятор разряжен. Холера, этого ещё не хватало!
Отчаянно хромая от боли в подвёрнутой ноге, Феликс кинулся обратно на Аляску…

***

К тому времени, как Япония, наконец, объявился, Альфред уже находился почти на грани нервного срыва. Иван в его объятиях, кажется, отключился - во всяком случае, на внешние раздражители никак не реагировал, - и Америке стало казаться, что у России точно травматический шок. Мало ему Орды, периодически насиловавшего его на протяжении трёхсот лет, мало Франции, Японии и Германии в недалёком прошлом, - с этим справился, - так ещё теперь тентакли, чтоб им провалиться!
Это Россия ещё не знает про гнусные попытки Англии!.. И хорошо, что не знает, - Альфред уже решил, что не расскажет ему об этом ни за какие коврижки. Артур будет молчать, в этом Джонс был уверен - не самоубийца же, и не дурак набитый. А уж ему тем более лучше всего держать язык за зубами - совершенно ни к чему лишний раз трепать нервы Брагинского.
- Ваня, - осторожно позвал он.
- М-м-м? - отозвался Россия, не открывая глаз. - Кику явился?
- Нет. Я просто… точно в больницу не нужно?
- Альфред, какая больница, они даже синяков не оставили, - цинично фыркнул Брагинский.
- Да я не про то! - взвился было Джонс, но тут же притормозил и уже тише добавил: - Сам знаешь!
Иван открыл глаза и с каким-то странным выражением посмотрел на своего супруга, будто впервые увидел: что это, мол, за явление такое? Потом твёрдо заявил:
- Не волнуйся, впадать в депрессию и рвать на себе волосы я не собираюсь. Конечно, приятного мало, но не смертельно. К тому же время для рефлексии совсем неподходящее, не находишь?
Альфред только вздохнул. Так-то оно так, ситуация в целом и впрямь не располагает к тому, чтобы, как Иван говорит, «сопли на кулак наматывать, слезами подвязывать». К тому же и не в его характере такое. Он закалённый, на потрясения и неприятности у него, что называется, эмоциональный иммунитет. Но это же не значит, что, кроме потрясений и неприятностей, у него ни черта и быть не должно! Может, хватит за тысячу с гаком лет?! Выдержка и стойкость России, конечно, огромная, но какого чёрта его постоянно испытывать на прочность?!
Прибывший, наконец, Кику, увидев, в каком состоянии находятся Брагинский с Джонсом, не придумал ничего лучше, как, уладив вопрос с береговой охраной, отвезти их к себе домой. Если честно, то вид супругов поневоле вообще никуда не годился, - сказать про Россию «выжатый лимон» - ничего не сказать, а от Америки словно током било - такой он был напряжённый и настороженный. Оба мокрые насквозь после незапланированного купания в море и еле держатся на ногах от усталости - бессонная ночь, долгий перелёт, падение с самолётом в море и прочие треволнения даром не проходят даже для стран.
И, тем не менее, в качестве ответа на вопрос, что всё-таки произошло на Аляске, обе страны порадовали японца такой отборной бранью на два голоса, что хоть святых выноси. Ошеломлённый Кику уяснил только то, что какой-то нечистой силе неймётся и что у Германии морда чешется, мать его перемать!
Решив отложить выяснение подробностей до дома, дабы очередной разрыв шаблона не заработать в этой удивительной компании, - тем более за рулём, - Хонда попытался сосредоточиться на дороге. Но не тут-то было, - его внимание то и дело отвлекалось на странное поведение неожиданных подопечных: Америка - он это разглядел в зеркало заднего вида, - сжал руку России. Брагинский внешне вроде бы никак не отреагировал, но и не отнял руки, что само по себе весьма озадачивало. И так они ехали до самого дома Японии. Кику, разумеется, сделал вид, что ничего не заметил.
Однако на этом странности не закончились. Альфред поражал своей небывалой заботой о Брагинском - причём, не только Хонду, но и самого Брагинского, недоумённо на Альфреда поглядывающего. Американец не отходил от русского ни на шаг, предупредительно заглядывал в глаза, то и дело осторожно дотрагивался до его руки и спрашивал, не нужно ли ему чего, - может быть, медицинская помощь? Точно ли Иван себя нормально чувствует? И так далее. Один раз даже пощупал его лоб ладонью, проверяя, нет ли температуры. Это уж совсем ни в какие рамки не лезло, - зная этих двоих и специфику их прошлых отношений, такое поведение Америки - и полное отсутствие раздражения от его назойливости у России, - казались японцу бредом или хитрой мистификацией.
Вот именно, мистификацией! Конечно, можно было бы отнести эту самую заботу на счёт того, что Америка просто перестраховывался: не дай бог что с супругом случится - с него же первого и спросят, - или же очередной игрой на публику. Но что-то мешало так думать. Слишком уж… по-личному взволнованным выглядел Джонс. И слишком очевидной была терпимость Ивана к его поведению.
Япония, конечно, усиленно делал вид, что ничего особенного не происходит на его глазах, но пресловутого разрыва шаблона ему всё-таки избежать не удалось.
Чтобы Америка так носился с Россией в прежние времена… нет, чтобы Америка в принципе носился с кем-то, кроме себя самого, как с великой ценностью, - разве такое было возможно? Шутить изволите. А вот поди ж ты!.. Никогда не следует зарекаться, никогда и ни от чего.
Разместив гостей на ночлег, Кику попытался было сам заснуть, но куда там! Более чем странное поведение России и Америки не давало ищущему истины страдальцу даже глаз сомкнуть.
Неужели Людвиг действительно прав оказался, - ткнул пальцем в небо, высказав свою версию о замаскированном влечении непримиримых противников друг к другу, - и попал точно в цель, в самую суть их отношений? А может быть и не гадал совсем, а знал всё прекрасно - недаром психоанализ вообще и теория сексуальной сублимации в частности - заслуга его людей.
Но если у Брагинского с Джонсом и вправду «большое и светлое»… вот тогда о спокойствии точно можно забыть, ведь неизвестно, что они способны учинить на пару друг с другом!
Поведение Америки всегда подчинено одной и той же схеме, достаточно хорошо всеми странами изученной, но его возможности позволяют ему быть банальным до тошноты, - без риска утратить авторитет. Россия же, при всех его неисчерпаемых возможностях, непредсказуем и опасен, его поведение не поддаётся прогнозу. Плюс огромный ядерный потенциал обеих держав… В общем, спасайся кто может.
Хонда в сердцах тихо выругался. Называется, не было у мирового сообщества забот - и оно само их себе создало! Точнее, забота была, и ещё какая, - перспектива третьей мировой войны - не кот начхал, извините. Совершенно свободно, знаете ли, можно без неё обойтись. А как обойдёшься, если этих двоих как заклинило: только и знают, что доказывать друг другу и остальным заодно, у кого рыльце более пушистое и кто из них дутая величина и вообще ноль без палочки. И ладно бы только между собой бивнями бились, - нет, им же свидетелей подавай, да не просто свидетелей, а сторонников, чьими руками можно лишний раз противнику насолить… Совершенно естественно, что окружающим государствам не нужна роль пешки в чужом споре.
Но разве нельзя было придумать никакого другого способа утихомирить Россию с Америкой, - без такого явного и изощрённого унижения их достоинства? Неужели нельзя было догадаться, что такое не прощают? У всех разом случилось умственное затмение? Или просто было интересно, что получится из заведомо идиотской затеи?
Впрочем, ладно, что толку теперь гадать, - что сделано, то сделано. Придётся решать проблемы по мере их поступления.
Кику ещё немного полежал, настороженно прислушиваясь к звукам из спальни для гостей. Но так ничего и не услышал. А потом незаметно для себя уснул.

Иван лежал неподвижно, стараясь не разбудить Альфреда, уснувшего в весьма оригинальном положении: рукой он обхватил плечи руса, уткнулся лицом в его шею, а ногу перекинул через бедро, - так что даже пошевелиться без риска его разбудить было невозможно. Не то чтобы России такие объятия были неудобны или неприятны - наоборот. Дело в другом. Джонс долго не желал успокоиться на предмет его душевного состояния и всё подозревал, что Брагинский, вопреки уверениям, решит-таки удариться в депрессию, - потому выражал немедленную готовность его из этой самой депрессии вытаскивать. И только сейчас худо-бедно уснул.
Конечно, если судить объективно, у него для депрессии есть все основания: сексуальное насилие бесследно не проходит как для людей, так и для стран. Когда-то давно ему - редко, но всё же, - снились дрянные сны о прошлом, в которых появлялся Орда. Конечно, всё реже со временем.
Когда всё это случилось с Ордой, Иван был почти ребёнком, и можно представить, чем оборачивалось для него насилие взрослого мужчины, к тому же агрессивного и жестокого, которого только заводила боль и беспомощность раба!
Даже когда удалось избавиться от ярма ига и от посягательств Орды, ещё много времени ушло на то, чтобы избавиться и от моральных мучений. И у него это получилось.
Много позже были уже Франция, Япония и Германия. Но это другое дело. Негласное право поиметь побеждённого противника подразумевало равные силы и честный поединок. К тому же они - хотя и не из сочувствия, а ради более сильного унижения, - насиловали его в мягкой форме, чтобы он получил физическое удовольствие. О благодарности со стороны Брагинского за такую «любезность» речи, конечно, не шло, - но он чётко разделил для себя подлое нападение - и честный бой при равных силах, - и претензий к Бонфуа, Кику и Людвигу не имел, тем более уже давно был с ними в расчёте.
То, что произошло сегодня, он, как ни странно, изнасилованием не считал. Тентакли не обладали развитым интеллектом, ими управлял простейший инстинкт. Потому их действия нельзя считать намеренным унижением, демонстрацией превосходства и так далее.
Но вот Альфреду было невдомёк, что Иван не счёл действия тентаклей насилием, и, зная о прошлом России, закономерно перепугался… Закономерно ли?
Их брак вообще-то основан не на взаимной любви, - он лишь результат договора и всё-таки заключён по принуждению. По идее, до душевного состояния друг друга супругам поневоле не должно быть ровно никакого дела. Но обстоят ли так дела в действительности?
Брагинский вдруг вспомнил, как Америка отчаянно кричал «Лучше меня, меня!», когда тентакли выбрали жертвой его, Россию.
А ещё вспомнил осторожные прикосновения Америки - по делу и нет, неожиданную тактичность Джонса - Альфред перестал срываться почём зря на авторитарный режим власти в России. И интерес к его, Брагинского, мнению…
Америка неравнодушен к нему? Брось, Россия, это тебе хотелось бы так думать, но не выдавай желаемое за действительное. Ты влюбился, и честно себе в этом признаёшься, - но это только твои проблемы. Иллюзий лучше вообще не строить, - нет ничего гаже лопнувших иллюзий. Раз уж есть у тебя сейчас возможность наслаждаться обществом Альфреда - что в жизни, что в постели, - так радуйся, пока есть эта самая возможность, но не раскатывай губы на всякие «люблю-трамвай куплю», «огней так много золотых» и так далее. Клён, твою мать, опавший!..
Рассудив так, Брагинский всё же решил поспать хоть немного. Иначе слабость подложит свинью в самый неподходящий момент, а силы в развернувшейся ситуации ему ох как нужны.
Альфред, уткнувшись в его плечо, выводил носом живописную мелодию. Прислушиваясь к его дыханию, Иван расслабился и вроде бы даже начал смотреть какой-то смутный сон - про их с Америкой первые дни в бункере Людвига… Их первая брачная ночь, вынужденные переговоры насчёт дальнейшей совместной жизни… Ссора, которая, в конечном счёте, положила конец взаимной ненависти…
Внезапная догадка вдруг шарахнула Брагинского, словно электрический разряд. Очевидно, на грани сна и реальности он залез в своё подсознание, связал часть «А» с частью «Б» и вдруг понял, в чём причина всего этого «Армагеддона», разыгравшегося вдруг ни с того ни с сего. Да нет, вот как раз с того и с сего!
Почувствовав его беспокойство, проснулся Альфред:
- Ваня, что? Что случилось? - не продрав как следует свои очи, он взволнованно уставился на Россию.
- Альфред, я понял, что происходит. Не уверен, конечно, что правильно всё понял, но ничего другого, кроме конца света, в голову всё равно не приходит.
- А… а что у тебя за версия? - подобрался американец.
- Помнишь, что я говорил тебе про институт «Аненербе»?..

***

Первым ощущением была просто сильная боль, и только через какое-то время Англия смог определить, что болят грудь и голова, но болят так феерически, что мощные волны прокатываются по всему телу. Артур так плохо себя не чувствовал уже давно, можно сказать, лет двести. С трудом разжав челюсти, он едва слышно зашептал заклинание, заговаривающее боль. Темнота перед глазами постепенно рассеивалась и уже не казалась непроглядной, словно его окунули в смолу. Эту темноту Киркланд видел - вокруг него была ночь. Холод, сырость, запах дыма… Что произошло? Почему ему так плохо?
- Англия! Киркланд! - внезапно раздалось над ухом, словно гром небесный, отчего в голове снова вспыхнул очаг боли, заставив зажмуриться. - Ты, что ли? Чёрт!.. Ну, приходи же в себя! - его бесцеремонно затрясли за плечи.
Поморщившись, Артур кое-как разлепил глаза и, приподнявшись, попытался разглядеть, кто это такой назойливый. Смутно знакомые черты лица, длинные светлые волосы… Ну только этого не хватало, ко всем прочим радостям!
- О-о-о… Франция, отвали!.. Не до тебя… - простонал Артур, опустив рассыпающуюся на части голову на мокрую траву и пытаясь понять, что Франциску от него надо и откуда он вообще тут взялся.
Кстати, «тут» - это где? Почему он вдруг завалился на улице, да ещё и в дождь и рядом с горящим домом… ГОРЯЩИМ ДОМОМ! Чёрт подери!
Вспомнив в одно мгновение всё до мельчайших подробностей, Англия даже о боли забыл и резко сел на траве, чуть не заехав при этом Франции головой в зубы.
- Эй, аккуратнее! - взвыл тот. Артур обернулся, чтобы рявкнуть в ответ, мол, нечего ворон ловить, и понял, что перед ним не Франция, а Польша! У него-то тоже длинные светлые волосы и тонкие черты лица, Англия обознался в полусознании, да кругом ещё и полумрак…
- Лукашевич, ты здесь откуда?
- От верблюда! - взъярился поляк. - Где Россия с Америкой?!
- Я не… - Артур попытался встать, охнул от боли в груди и сообразил, наконец, осмотреть себя.
Амулет превратился в кусок оплавленного и почерневшего железа и оставил сильный ожог на груди. Чёрный опал просто сгорел дотла, рассыпался в пыль. Артур изумлённо вздохнул. Удар, который он принял на себя, был до того страшный, что амулет самоуничтожился, спасая хозяина. Киркланд отделался лишь ожогом и ушибом. Конечно, и то и другое ерундой никак не назовёшь - сознание он всё же потерял, боль была такая, словно его сбил поезд на полном ходу. Но он остался жив!
Да, он-то жив, а вот Америка и Россия, возможно, и нет…
Англию затрясло, будто в приступе лихорадки:
- Феликс, ты не поверишь, но чёртова армия СС…
- Отчего же не поверю! Значит, эти ублюдки напали и на тебя тоже!
- Тоже? - переспросил Артур. - Значит, и тебя…
- Ну да! Они даже в своей преисподней не забыли, что должны охотиться на врагов Рейха! Я пришёл сюда, чтобы предупредить Россию…
- Феликс, кажется, мы опоздали, - прохрипел Киркланд, чувствуя, как предательски сжимается горло колючей судорогой. - Когда я пришёл, здесь полыхало вовсю. Я звал их обоих, но никто не ответил. Скорее всего они…
- Типун тебе на язык, Англия! Что я, Брагинского не знаю? Мы же не дождёмся никогда!.. - возразил Феликс, - не очень, впрочем, уверенно. Но даже в темноте было видно, как его лицо ещё больше побелело. - Да нет, холера ясна, не мог Россия просто так позволить себя… убить! И Америка тоже не дитё малое, неразумное, наверняка они смогли себя защитить! Англия, перестань!
- Что перестать?
- Ты плачешь.
- Я? - Артур с удивлением понял, что по его лицу действительно текут слёзы, смешиваясь с дождевыми каплями.
Польша ухватил его за воротник куртки:
- Хватит оплакивать их раньше времени! Вставай! У меня появилась идея!
- Что за идея? - Киркланд всё-таки поднялся на ноги.
- Идём! Хочу проверить кое-что! - Лукашевич двинулся к хозяйственным постройкам. Артур - за ним, всё ещё не понимая, что он имеет в виду. Но когда они подошли к ангару, в котором Джонс держал самолёт, Англия даже воспрянул духом. Точно, как же он забыл!
- Смотри, ангар пуст, - радостно заорал Польша, показывая на распахнутые ворота. - Если они смогли отсюда улететь, то, скорее всего, живые оба!
- Думаешь? - облегчённо выдохнул Англия, не осознавая, что совершенно по-идиотски улыбается.
- Уверен! Я знаю Ивана, он же… в общем, «и в огне не горит, и в воде не тонет», - это про него! - Артур с удивлением понял, что слышит в словах Польши гордость, - это при его-то отношениях с Россией! - И Америка тоже смыслит, - продолжал Феликс. - Послушай, а тебе не кажется странным, что напала на нас именно армия СС?
- Кажется?! - возмущение британца не знало границ. - Знаешь, что я об этом думаю?
Лукашевич нехорошо усмехнулся:
- Что Германия вдруг умом поехал и ему прошлое в башку ударило?
- Думаешь, бред?
- Не знаю. Ещё пару часов назад решил бы, что бред. А теперь… не знаю.

- Янек, засунь свои имперские амбиции…
- Вполне обоснованные, заметь!
- …себе в задницу и отдай тряпку!
- Япония вон Курилы с меня требует, а тебе для полного счастья тряпки не хватает?
- Мне для полного счастья не хватает с тебя извинений за Катынь!
- Феля, будь добр, конкретизируй для начала количество безвинно убиенных мной офицеров.
- Ага, так ты признаешь!..
- Четыре тысячи, - отрезал Брагинский, протирая пыль на шкафу.
- Двадцать две! – уперся Польша.
- Год назад было двадцать.
- А по моим последним данным…
- По твоим последним данным моя береза набросилась на твой пролетавший мимо самолет, не уверен, что отчеты по Катыни адекватнее.
- У меня адекватные специалисты.
- Признайся, твои специалисты работают в паре с британскими учеными.
- Это британские ученые работают с моими специалистами! – гордо задрал нос Феликс.
- Квалифицируются по фееричному маразму?
- Нет, сланцевый газ ищут.
- И как?
- Одну дорогу уже починили, надо бы им сказать, что еще есть месторождения на Висле, глядишь, аэропорт на халяву сделают… Но за Катынь ты извинишься!
- Щаз, шнурки поглажу.
- Отдай тряпку, извращенец!
- От извращенца слышу! Свою куда дел?
- Я, между прочим, адекватная нация! Не знаю!
Россия неприлично громко заржал:
- Ты-ы-ы? Нация адекватная? Лукашевич, дорогой ты мой, у тебя сексуальная девиация имеется, некрофилия называется… что ни месяц, все Катынь потрошишь. То эксгумация, то пляски на костях. Пойду, сообщу Святой Инквизиции…
Америка с квадратными глазами уставился на спокойного аки танк Германию. Заметив взгляд Джонса, тот пояснил:
- Не обращай внимания, они всегда так.
- Всегда?!
- Славяне, - пожал плечами немец, будто бы это все объясняло. Мимо пронеслась Украина с половником наперевес:
- Феликс, Ваня, еще раз сопрете со стола хлеб – убью насмерть!
- Это Альфред! – тут же сориентировался Брагинский.
Ольга развернулась и огрела американца половником по заднице.
- Меня-то за что?! – взвыл тот.
- Пошто за женушкой не следишь?
Иван тут же нарисовался в коридоре и запустил тряпку в сестру, но та резво скрылась в сопредельных помещениях. Тряпка, описав параболу, плюхнулась у дальней стены. Вслед за ней пролетел в красивом прыжке Феликс.
- Поймал! – радостно сообщил он, сжимая добычу, и тут же ломанулся в сторону отведенной ему комнаты – наводить порядок.
- Верни тряпку, изверг! – возмутился Брагинский и кинулся догонять ушлого родственника. Из глубины бункера донеслось что-то про «пся крев» и «червону заразу», и временно наступила тишина.
Альфред перевел дух.
Оказывается, их «брачный номер» не составлял и четверти всего бункера, просто Людвиг справедливо рассудил, что молодоженам совершенно ни к чему болтаться по всем трем этажам подземного сооружения. Сам Германия тоже не пользовался всеми помещениями, поэтому для комфортного пребывания в бункере требовалась капитальная уборка. Немец на правах хозяина выделил гостям комнаты, выдал ведра и тряпки, а сам с Америкой принялся за проверку электропроводки.
Гостей оказалось на удивление много, впрочем, Альфред не жаловался: полупустой бункер, освещенный тусклыми лампами и являвшийся идеальным образцом мрачной индустриальной готики, был местом жутковатым. Зато когда то там, то тут мелькали знакомые рожи и слышались голоса, уже не хотелось хвататься за пистолет при малейшем мигании лампочки. Помимо Франции, Японии и Китая в добровольцы записались Украина с Беларусью, не пожелавшие оставлять брата в беде, Гилберт, притащившийся вслед за Натальей, Призрак Коммунизма и чумазое нечто, представившееся как танк Т-34.
Увидев Коммунизм, Польша демонстративно перекрестился, зашвырнул в духа тряпкой и, вопя что-то про имперские амбиции некоторых наглых рож, умчался к России на разборки. Тряпку тут же приватизировал Т-34 – танк оттер себя от солярки, заявил, что пришел за компанию и вывалил из рюкзака целый оружейный склад. Людвиг тут же наказал оружие почистить, зарядить, раздать всем желающим, привести себя в боевую готовность и получил в ответ «фашистам не подчиняюсь». Вывалившийся из темноты Брагинский в трех словах объяснил, кто здесь козел и отправил танк выполнять, что ему приказали. Призрак на добровольно-принудительных началах ушел в караул, отслеживать зомби, а в бункере начался форменный дурдом.
Азиаты и Франция, поселившиеся на нижнем третьем ярусе, на глаза не попадались, с поля зрения исчез и Артур, отправившийся обустраивать себе ритуальный зал из щедро выделенной Людвигом квадратной кладовки. Но для того, чтобы заполнить оставшееся пространство, хватило, как оказалось, одних славян. Эти принципиально не могли заниматься своим делом серьезно и, главное, молча, только носясь туда-сюда и переругиваясь через весь бункер. Альфред с большим удивлением узнал, что тихая и скромная Украина может залихватски свистеть, ругаться матом и, походя, отвешивать подзатыльники России. Россия, что удивительно, звонко хохотал, убегал по коридору и постоянно налетал на Польшу. Лукашевич ходил жаловаться Арловской, Наталья обещала разобраться и возвращалась к поцелуйчикам на диване с Гилбертом. Иногда, правда, соизволяла дойти до кухни и помочь Ольге – в такие моменты Гилберт вихрем проносился по бункеру в поисках Людвига и громогласно вещал ему о своих великих достижениях на Восточном Фронте. Что-то падало, грохотало, постоянно терялись и находились в самых неожиданных местах тряпки и страны… Однако бункер постепенно приобретал жилой вид.
Внезапно Америка понял, почему неприхотливые славяне вдруг развели такую бурную деятельность. Отчеты Менгеле, запрос на которые был отправлен как только, так сразу, должны были придти только завтра утром, а то и после обеда: их необходимо было перевести в электронный вариант. А нет ничего хуже ожидания, особенно для тех, кто неожиданно ощутил себя ответственным за все и всех.
В этом никто не признавался, но страны это прекрасно понимали сами: они были лишь отражением своих наций, квинтэссенцией чувств, мыслей, событий. О природе персонификаций спорили много и долго, а сами персонификации предпочитали считать себя душами своих народов. И так уж вышло, что эти самые души для народов оказались на положении высшей ценности: их любили, за них сражались, о них писали – фактически просто за сам факт существования таковых. На конференциях страны больше выясняли межличностные отношения, и никто особо не задумывался, насколько сильно каждый из них обязан своим народам.
Но как же они могли отплатить своим людям за бескорыстную и искреннюю любовь? Редко когда удавалось повлиять на решения правителей, и полноценной отдачей это считать было нельзя. Персонификация страны на положении государева советника… не более чем красивая игрушка, порождение мыслей и чувств тысяч людей.
Кажется, пришло время платить по счетам. Люди пока были вне досягаемости мертвой армии, но это лишь «пока». И если кто мог предотвратить катастрофу, так это – пресловутые души наций, хотя бы потому, что именно они сейчас являлись желанными жертвами зомби.
Все долгие годы их жизни именно люди несли ответственность за страны, и вот сейчас все изменилось.
Альфред откинул голову, задыхаясь от свалившегося озарения. Он сражался в окопах бок о бок со своими солдатами, он испепелял взглядом Советский Союз и был преисполнен гордости, когда СССР пал… и никогда, никогда ему не приходилось вставать перед выбором «жизнь» или «смерть» - и не только для себя лично, но и для его людей!
Он не умел умирать. Сама мысль о смерти казалась ему распиской в собственной беспомощности, и Америка со своим культом успеха и процветания позволить себе это не мог. А сейчас его никто не спрашивал, хочет он или нет – Джонс поставлен перед фактом.
То есть, перед лицом смерти.
Не его солдатам за него погибать, а ему за солдат.
Америку затрясло. Колени подкосились, и Альфред сполз по стеночке на пол, глядя в пространство. Впервые за долгие годы ему стало страшно.
- Ну, что, дошло? – негромко спросили рядом. Феликс Лукашевич шагнул из тени на свет и присел на корточки рядом с Джонсом.
Альфред растерянно смотрел поляку в глаза, вспоминая, что Польша уже исчезал с карты мира. В смысле, вообще. А уж сколько было разделов Речи Посполитой…
- Каково это? – выдохнул он. – Как это… умирать?
- У всех по-разному, - почти безразлично пожал плечами Феликс. – Я был словно в мутном трансе, то проваливаясь в небытие, то снова обнаруживая себя здесь. Брагинский говорит, что тоскливо, Гилберт – что это почти то же самое, как заснуть. Но это больно, Джонс. Тебя будет выворачивать наизнанку, твою душу будет раздирать на тысячи осколков, - голос Лукашевича стал непривычно жестким, а взгляд – властным. – Ты вспомнишь всю свою историю, захлебнешься каждой каплей пролитой тобой крови, захочется выть от омерзения, глядя на худших из худших твоих детей…
Альфред, белее белого, сидел с широко распахнутыми глазами: его уже не трясло, его хватил столбняк от ужаса. Поляк наклонился ближе и шепнул ему на ухо:
- Это наша судьба, Америка, расплачиваться перед Богом за все, что мы натворили. Не с людей спросят, с нас. Каждому по заслугам…
- Феликс. Хватит. Не доводи ребенка.
Польша нехотя поднялся и с вызовом воззрился на Брагинского.
- Спесь с него сбить не помешает.
- Кто бы о спеси говорил, шляхтич недоделанный.
- Это я-то недоделанный?! – тут же взвился Лукашевич выше потолка. Однако натолкнувшись на взгляд России оперативно заткнулся и бесшумно исчез в неизвестном направлении.
- Та-а-а-ак, - протянул Иван, оглядывая медитирующего Джонса, - будет мне вечером истерика, да? Ну, Феликс…
Взвалив ничуть не сопротивляющегося Альфреда на плечо, Брагинский потащил его в отведенную им комнату, благо было недалеко. Пинком открыв дверь и выгнав Т-34, задействованного в качестве уборщицы-электрика, он сгрузил тушку на диван. Вернувшийся поперек приказа танк вручил хозяину фляжку с водкой, заверил, что никакая сволочь не потревожит их покой, подхватил инструментарий и гордо удалился.
Россия приступил к лечению.
- Fuck!!! – резко ожил Альфред, когда ему сквозь зубы влили обжигающую жидкость. Отплевавшись и откашлявшись, он накинулся на Ивана: - Ты что творишь, изверг?!
- В астрал больше не выпадаешь? – участливо поинтересовался тот. – Выпей.
- Я не буду пить эту дрянь!!!
- Будешь. Или ты сейчас с пьяных глаз прорыдаешься у меня на плече и успокоишься, или накрутишь себя до невозможности и в порыве чувств кого-нибудь убьешь.
- У меня достаточно крепкие нервы, - сухо заявил Джонс, складывая руки на груди.
- И поэтому ты сейчас выглядишь хуже некуда, в гроб краше кладут.
- Можно подумать, тебе не страшно!
- Страшно, - спокойно согласился Россия. – Но не до истерики.
- Я в порядке! – сквозь зубы процедил Америка.
- Хорошо, - Брагинский поднялся и направился к дверям. – Меня еще уборка ждет.
Как он и ожидал, Джонс тут же материализовался рядом, цепляясь за рукав. Его слишком проняло, чтоб он сейчас мог оставаться в одиночестве.
- Поговори со мной, - запинаясь, попросил американец. – Не хочу… тишины.
Брагинский нахмурил брови, внимательно посмотрел на супруга, словно считывая информацию о его душевном состоянии, - и всё-таки вернулся и уселся на кровать:
- О чём говорить будем?
- О чём хочешь! - Джонс обрадованно придвинулся ближе к нему и тут же сам обозначил тему: - Мне не хочется умирать, Россия.
- Этого никому не хочется, - Иван протянул ему фляжку: - Выпей, тебя всего трясёт.
Америку и правда трясло мелкой дрожью в нервном ознобе. Справедливо - как он думал, - считая себя героем на протяжении многих лет, он вдруг столкнулся с перспективой возможной скорой смерти и внезапно осознал, что всё его геройство шито белыми нитками. Не поможет против этого врага даже самое передовое оружие, которым Альфред располагал и на которое рассчитывал.
Он, Альфред Джонс, не пережил и трети того, что выпало на долю того же Брагинского или Лукашевича, - так с чего, собственно, он решил, что его ничем не испугаешь? Почил на лаврах, потому что до недавнего момента ему всё удавалось и всё получалось, - и нате вам, по-настоящему серьёзная угроза выбила его из колеи, а знаменитый американский апломб и самоуверенность лопались на глазах, как мыльный пузырь.
Решительно приняв из рук Ивана фляжку, Альфред сделал приличный глоток. Как только Брагинский ухитряется пить это, словно простую воду? Наверное, только он и его родственники-славяне способны на такое, а для любой другой страны это слишком. Иван забрал у Джонса фляжку и глотнул сам.
- Ну что, - спросил он, - полегчало?
- Да… вроде бы, - Альфреда уже не трясло. Традиционный русский напиток, бывший ничем иным, как разбавленным спиртом, несмотря на сильную жгучесть, почему-то не застревал в горле колючим комом, а мгновенно согревал изнутри, создавая какое-то особое ощущение лёгкости в голове. Джонс перевёл дыхание и вдруг спросил: - Ты когда-нибудь думал, каким тебя запомнят после смерти, если вдруг что случился?
Россия пожал плечами:
- Задумывался, но как-то мимоходом.
- Тебя всерьёз это не беспокоило?
- Наверное, нет. В мирное время находились другие поводы для размышлений, а когда наступала угроза жизни и свободы - на подобные мысли тем более не находилось ни времени, ни сил.
- И ты думал только о том, чтобы выжить?
- Не просто выжить, - Иван на несколько секунд замолчал, делая новый глоток. - Ещё и о том, чтобы не растерять себя, сохранить свободу и независимость.
Джонс понял по лицу Брагинского, что он вспомнил про Орду. Страны, в отличие от людей, никогда ничего не забывают. Это, конечно, преимущество с одной стороны, - уметь держать в голове гигантский объём информации и уметь в любое время припомнить любую мелочь. А с другой - хуже не придумаешь, ведь почти у каждой страны есть в прошлом вещи, воспоминания о которых режут сильнее любого ножа. Человеческий разум может выкинуть из памяти болезненные воспоминания, разум страны этого сделать не может.
Россия и Америка молча выпили, передавая друг другу фляжку. Джонс наморщил лоб, вспоминая, на чём прервался, и вернул беседу на прежние рельсы:
- А всё же, каким, ты считаешь, тебя могли бы запомнить? Добрым или жестоким?
Брагинский невесело усмехнулся:
- Наверное, и тем, и другим. Сам знаешь, никто из нас не идеален.
Альфред снова взял у него фляжку и поднёс к губам:
- А вот я сейчас понял, что меня могут запомнить как пафосного самовлюблённого кретина, всех заколебавшего, - и только.
Так. Похоже, Америку развезло не на шутку, если уж потянуло на такую жёсткую самокритику. Пусть уж выговорится, решил Брагинский, всё лучше, чем сидеть, изображая изваяние.
Джонс и вправду решил выговориться и, ударившись в самообвинение, основательно прошёлся на свой собственный счёт, заявляя, что надоел всем хуже горькой редьки со своей идеей, что все должны его любить. А добился прямо противоположного результата, - его боятся и заискивают перед ним, но никто не любит - наоборот, терпеть не могут.
«Да я тебя люблю!» - чуть было не выпалил Брагинский, но одёрнул себя и всё же упредил впавшего в меланхолию Альфреда:
- Не так уж всё и плохо, не сгущай краски.
- Думаешь? - с совершенно детской надеждой спросил Америка. Его окончательно развезло, он опасно покачивался, уцепившись за плечо России.
- Уверен.
- Раша, ты всё-таки… самая сложная загадка этого мира, - заявил Джонс, изо всех сил фокусируя взгляд на фиолетовых глазах. Иван немного смущённо улыбнулся - не очень-то привык к комплиментам в свой адрес, - и Альфред вдруг решил - пока духу хватает, сделать попытку поговорить с ним о своих чувствах. Сделал ещё один глоток, уже не чувствуя жгучести - просто в очередной раз стало тепло в желудке и голова сделалась необычайно лёгкой. Правда, как Иван говорит, что тянуть кота за рога… откуда у кота рога… ох уж эти русские, всё не как у других… одень, на хрен, шапку, а то уши отморозишь… Чувствуя, что начинает путаться в мыслях и глупо хихикать вместо того, чтобы затевать разговор, который, между прочим, очень для него важен, Америка тряхнул головой, словно собирая расползающиеся мысли в кучу. Россия с интересом смотрел на свою захмелевшую половину.
- В-Ваня… - Альфред пытался сфокусировать взгляд на лице Брагинского, но получалось плохо. - В-Ваня… - бормотал Джонс, норовя уткнуться носом в его шарф. - Ты… меня…
- Уважаю? - участливо подсказал Россия.
- Подожди… - строго нахмурился Альфред, снова поднимая взгляд на него. - Я серьёзно… Я… хочу сказать… Ты мне… честно скажи… ты кого-нибудь любишь?
Брагинский не то чтобы удивился такому повороту темы разговора, - но недоумение - и даже некоторое смущение, - в его глазах всё-таки появилось. Он слегка пожал плечами:
- Странный вопрос. Конечно, люблю: свой народ, своих родичей, - хотя мы и не всегда ладим.
- Я не в том смысле, - бурно помотал головой Альфред, словно хотел, чтобы уши оторвались и улетели. - У тебя есть кто-то… кого ты любишь?
Россия беспокойно заёрзал:
- Альфред, что за вопросы?
- Надо, раз спрашиваю, - Джонс от волнения даже слегка протрезвел. - Ну, есть?
- Нет, - решительно ответил Брагинский после нескольких секунд раздумий, и его глаза вдруг помрачнели.
«Это хорошо… Иначе мне пришлось бы отбивать тебя у него… или у неё…» - подумал Альфред, чуть не брякнув это вслух. Вместо этого он спросил:
- А был кто-нибудь?
Иван задумался. Короткие отношения с Францией, от которых остались неоднозначные воспоминания - вроде бы приятные, но в то же время тягостные, - любовью он всё же назвать не мог. С обеих сторон это было временное увлечение: Брагинский тогда тянулся к западной утончённости, лёгкости непринуждённости в общении, и Франциску всего этого было не занимать, - а Бонфуа, в свою очередь, казалась забавной идея «пообтесать» дикого руса. Брагинский честно попытался соответствовать европейским стандартам. И тогда же сделал вывод, что взялся за невозможное. К тому же это казалось чуждым ему - он чувствовал, что душит самого себя. Отношения с Францией из близких перешли в деловые и приятельские, хотя временами Франк намекал, что был бы не прочь «вспомнить былое»… Но Ивану уже этого не хотелось. Так что можно сказать, до Альфреда - и кроме Альфреда, - он никого по-настоящему не любил. Но об этом лучше не говорить. Сам же решил, что не хочет больше разочарований, значит, иллюзий строить нельзя. И выдавать своего состояния тоже нельзя. Впрочем, ему и не привыкать держать свои чувства при себе.
Но с чего вдруг Америка спрашивает его о таких вещах? И не просто из желания потрепаться, - судя по всему, интересуется всерьёз. На трезвую голову он бы таких вопросов себе не позволил, а тут, что называется, цензура отказала.
- Так был кто-нибудь? - повторил Америка свой вопрос.
Уже взяв себя в руки, Россия спокойно ответил:
- Нет, не было. Тебя потянуло на откровения, Альфред?
- Может быть… - осоловело кивнул тот. Опьянение, наконец, накрыло его по-настоящему, - глаза норовили разъехаться в разные стороны, очки сползли на кончик носа, координация движений почти полностью разрушилась. Он всё-таки уткнулся носом в плечо русского и, цепляясь непослушными пальцами за его шарф, пробормотал уже полусонно и очень доверительно: - Ваня… А у меня раньше тоже никого не было!
- Да ну?
- Н-не было… - подтвердил Альфред. - Конечно, я пробовал завести отношения - и ни с кем ничего хорошего… не получалось. Нет, кто-то, наверное, рад отдаваться ради покровительства… или чтобы избежать удара… но… я сам им… как ты сказал бы… до лампочки. Грустно это, Ваня.
Произнеся это, Джонс вдруг с размаху рухнул на спину - прямо на подушки.
«Отключился», - подумал Брагинский и наклонился, чтобы это проверить, но тут Джонс вдруг открыл глаза и обвил руками шею России:
- Не уходи…
- Спи, несчастный, - улыбнулся Иван, стараясь усмирить бешеное сердцебиение. Этот разговор о чувствах и привязанностях заставил его снова забыться и допустить мысль, что Альфред неравнодушен к нему, но Россия одёргивал себя: хватит строить воздушные замки, помни о последствиях.
- Раша… - Америка всё ближе притягивал его к себе, тянулся к его губам. Хоть он и был сильно пьян - если не сказать - вдрызг, - но выглядел до чёртиков соблазнительно. – Раша, я это… Я люблю тебя!

Пожалуй, не только славяне славились грандиозными семейными разборками. Артур и Альфред, бывшие, между прочим, братьями, тоже умели промывать друг другу мозги. О блинах они быстро забыли и принялись выяснять, кто из них больший козел, обалдуй и извращенец. Поскольку подобные сцены страны имели честь наблюдать почти каждое собрание, это уже стало практически традицией наряду с англо-французскими перебранками, то вскоре на них перестали обращать внимание и продолжили уминать нехитрый завтрак.
За сим приятным занятием никто не обратил внимание на крайне задумчивого Брагинского; впрочем, ситуация вполне располагала подумать. Вот только Иван озадачился не предстоящим занимательным чтением Менгеле – причина была куда более волнующей.
Он решил рискнуть. Трудно себе представить, что государство снизойдет до мнения какого-то танка, пусть он хоть сто раз герой войны, но исторический опыт Брагинского научил его не пренебрегать простой народной мудростью. А Т-34 блистал не просто народной, а мудростью фронтовой – вот уж где раскрывается вся правда жизни! Боевая машина высказала очень дельные вещи, посему Россия, поразмыслив, совету внял. И теперь с трепетом искал – и находил! – все признаки личной заинтересованности Америки.
Честно говоря, уж если отбросить все подозрения и противоречивые взаимоотношения времен Холодной Войны, то Джонс вел себя как по уши влюбленный. Другое дело, что поверить в это было крайне трудно, но ведь правда часто оказывается затейливее и ярче любых небылиц, и даже польских СМИ…
Вот только как бы намекнуть Альфреду, что его… гм, сказать-то страшно! – ухаживания приняты?..
Размышления прервала звонко тренькнувшая смс-ка.
- Отчеты прислали! – возвестил Германия.
- Не прошло и полгода, - заворчал Феликс. Союзники, тут же забыв про завтрак, кинулись в наспех оборудованный зал заседаний, представлявший собой большую комнату, заставленную какими-то ящиками. В былые дни здесь как положено стояли стол и стулья, а стену покрывало нацистское знамя со свастикой. После войны Людвиг был вынужден выбросить остатки мебели, а в ящиках хранил заначку вина и коньяка. Сейчас ящики перекрестили в табуретки, на которых и расселись кружком. Германия включил ноутбук и скинул каждому – кому на телефон, кому еще на какое-нибудь чудо современных технологий, - текстовый файл с отчетами. На счастье стран Менгеле не страдал графоманством и поэтому умудрился выдать интересующее их исследование в достаточно компактном объеме.
Народ погрузился в чтение.
В принципе, Ангел Смерти не сказал ничего нового: антропоморфная нация обладала телом, полностью идентичным обычному человеческому, однако была во много раз выносливее. Организм нации поражал способностью к регенерации (так, отрезанная у Лукашевича рука выросла заново через сорок дней, куда менее серьезные ранения заживали и того быстрее) и запасом прочности вообще, Менгеле объяснял это тем, что персонификация черпает свои силы напрямую из своего народа. В общем-то, логично. Организм же, несмотря на всю его материальность, на самом деле эфемерен, потому что является неким «сгустком энергии», источник которой – люди. Эта эфемерность и гарантирует регенерацию и прочее. В число составляющих «энергии» врач записал память народа, его, народа, желание таковым быть и сохранять свою ментальность, собственно, представления об оной ментальности и культурное наследие. Однако нельзя постоянно пичкать что-то энергией без последствий: это что-то или взорвется, или начнет тоже излучать какое-нибудь поле. Антропоморфные нации ни разу не разлетались на атомы, значит, заключил Менгеле, они не только принимают в себя, но и отдают.
Но что?
Что – нацисты так и не ответили. Констатировали только улучшение самочувствия пленных поляков при подсаживании к ним Феликса, но это улучшение не шло ни в какое сравнение с теми чудесами регенерации, кои демонстрировал Лукашевич. У кого-то просыпались новые моральные силы бороться, а кто-то разрешал себе умереть, кто-то, доселе равнодушный к бурному проявлению патриотизма, внезапно целиком и полностью осознавал себя поляком, а кто-то забывал о любых национальных различиях – лишь бы не фашист. Польша определенно влиял на людей одним своим присутствием, хотя они, конечно, не могли знать, кто именно делит с ними барак, но на каждого индивидуально. А общую парадигму влияния так и не выявили.
- Негусто, - кисло прокомментировал Англия. – В первом прочтении оно казалось интереснее.
- Это потому, что сейчас у нас задача конкретная, а ответ на нее… да вот, собственно, и ответ. Мы – те же призраки, только материальные, - оптимистично заметил Альфред. – Поэтому нас эсэсовцы видят, на нас и охотятся. Будут охотиться и на Коммунизм Брагинского, он ведь, кстати, получается нам родственник по происхождению.
- Грубо говоря, мы – материализованная Идея, - подвел предварительный итог Людвиг. – А мертвецы, хоть и призраки, но все же люди. Нестыковка.
- Отчасти они тоже Идея, - возразил Иван. – Нести возмездие во славу Рейха и все такое. Только персонификация не отдельная личность, а целый отряд, читай, коллективный разум. Созданы искусственно, заряд получили от нашей с Америкой крови… кстати, что там Менгеле про полиэтнический заряд писал?
- Ничего не писал, факт констатировал, а почему…
- Ну, Джонс, и что это нам дает?
- Отличный повод для начала мозгового штурма. Я первый предлагаю: нацизму противопоставлены социализм и коммунизм. Призрак Коммунизма у нас имеется – вот пусть он и сражается!
Страны растерянно замолчали.
- М-м-м… да, - несколько недовольно согласился Англия. – По крайней мере, это не героические боевые роботы.
- Недурно, - покивал Франциск. – Пусть будет планом А. Как насчет плана Б?
- Ловля на живца, - высказался Людвиг. – Как только отряд выйдет из небытия, чтоб убить приманку, мы зальем их пламенем из огнеметов. Приманкой будут добровольцы из нас.
- А если отряд не выйдет из небытия? Будем ловить невидимок?
- Зеркала, - подсказал Артур. – Зеркала их будут отражать, видимы они или нет.
- Это ж не обычная нечисть, - возразил Иван.
- Но огня боятся так же. Вывод?..
- Хорошо, в случае неудачи с Призраком ставим зеркала и беремся за огнеметы, - подытожил Германия. – Еще варианты?
- Починить агрегат, который создавал в этом бункере поле. Отряд заманить сюда, включить его и… - неожиданно влез приютившийся в уголке Т-34.
- И как ты его починишь без чертежей и деталей? – кисло поинтересовался Артур.
- Изолентой, - отрезал танк.
- Изолента – это вещь! – авторитетно заявил Россия, пресекая дальнейшие возражения. – Попробуй, вдруг получится?
- Это ваше вдруг… - забухтел Англия, но был заткнут хоровым славянским «Изыди!».
- Это наше… то есть, их «вдруг» - безотказная хрень, это тебе я, Великий, гарантирую!
- Ты, Великий, обрусел, как я погляжу.
- Тотально обрусел, гад, нет, чтобы ополячиться!
- А мне трансвеститы не нравятся! – оскалился Гилберт.
- Дружно заткнулись и переходим к обсуждению насущных проблем. Призрак, огонь, бункер… церковь?
Народ воззрился на Украину.
- Нечисть от церквей и крестов шарахается, - пояснила она.
- Предлагаешь пройти крестным ходом?
- Предлагаю обзавестись святой водой.
- Угу, на нас-то она не действует. Значит, и на эсэсовцев не подействует.
- Зато на Призрака действует и еще как, - припомнила Беларусь. – Пока эсэсовцы не материализовались – и на них должно.
- Ну, за неимением других вариантов… Значит, заказываем еще и святую воду. Сколько литров? – осведомился Людвиг.
- Цистерны четыре.
- Не смешно, Брагинский.
- А что – округу залить хватит.
- Сказано: не смешно. Так… зеркала на всех с запасом, огнеметы, вода эта ваша, что еще?
- Пиво!
- Гилберт!
- Ну, можно освященное пиво, я не возражаю.
Прусс тут же огреб подзатыльник от бдительной Натальи.
- Я думаю, нам необходимо пополнить запас провианта, Германия-сан, - тактично напомнил Япония. – А так же медикаменты, предметы личного обихода, одежду. Следует так же наладить прямую связь с нашими спецслужбами, они смогут обеспечить нас необходимой информацией. Скорее всего, нам придется жить в осадном положении, пока есть возможность – к этому надо подготовиться.
- Разумно.
На том и порешили, а вот попытка внести ясность в распределение обязанностей явно затянулась, постепенно перерастая в банальное переругивание на местах. Натянутые нервы и - мягко говоря, паршивые впечатления от изученных отчётов отлично этому способствовали. Если начистоту, то от этих самых отчётов - особенно от описания опытов, - хотелось долго и нудно блевать, - но из песни слов не выкинешь, куда деваться, раз такие дела. Все это прекрасно понимали, но напряжение всё же искало выход. И нашло.
Первыми не выдержали Франция с Англией - по давней излюбленной привычке сцепились бивнями по первому же подходящему поводу, громко выясняя, кто из них куда должен идти и что именно куда себе засунуть. Гвалт по звуковому уровню за пару минут достиг децибелов взлетающего «боинга». Вскоре вербальной перепалки оппонентам показалось мало, и они принялись трясти друг друга за шиворот. И только устрашающая поза оказавшегося рядом Брагинского - руки в боки, и волшебное слово «Та-а-ак!..» подействовали на оппонентов безотказно. Орать и буянить они волшебным образом перестали. Артур, бормоча что-то подозрительно напоминающее «изыди, проклятый колхоз», скрылся в кладовке, оборудованной под ритуальный зал, а Бонфуа затих и уселся на место, исподволь погрозив кулаком в сторону кладовки.
Следом завёлся Лукашевич, нервно заявляя, что, если бы не некоторые здесь присутствующие, ничего бы вообще не случилось. Мол, Германия всю эту холеру в лице адской армии всем обеспечил, мирового господства ему, видите ли, захотелось, и не треснула же морда, - а Россию с Америкой чёрт дёрнул учредить семейные разборки с кровавым мордобоем и вызвать эту кодлу из небытия, - с какой стати остальным-то по этому поводу страдать?
Германия терпел-терпел - да и тоже рявкнул:
- Сколько можно меня носом тыкать в прошлое?!
- Сам виноват! - отрезал Польша. - В конце концов, это меня, а не тебя Менгеле разделывал, как бог черепаху, так что на претензии я имею полное право. И то, что я столько лет их не предъявлял - совсем не значит, что я всё забыл!
- А я что, спорю? Но можно подумать, я одобрял его дела…
- А мне по барабану, одобрял ты или нет. Ты ЗНАЛ - и всё.
- Нет, не всё, - помотал головой немец. - Например, о том, что проделывали конкретно с тобой, и о том, что ты вообще находился в лагере, я узнал незадолго до того, как Россия тебя освободил.
- А узнал - и что бы сделал? - прищурился поляк. - Неужто дал бы этому коновалу по роже и выпустил меня? Не смеши, ей-богу!
- Будто ты не в курсе, что страна вынуждена подчиняться правителю, каким бы он ушлёпком ни был! И его решения отменить не может.
- Не рассказывай мне сказки про белого бычка! Будто я не знаю, что такое, когда правитель - мудила-мученик! Страна может влиять на решение руководства, если уж на то пошло…
- Ты на своих много повлиял?
- Какая хрен разница сейчас до моих, я о твоих говорю!
С этого момента дискуссия утратила конструктивность и скатилась в переливание из пустого в порожнее. Если Польшу всё ещё распирало и тянуло поскандалить - читай сбросить напряжение, - то Людвигу это быстро надоело, он заявил, что зря время терять не намерен, а если Польше приспичило - пусть разглагольствует хоть перед зеркалом. Потому Лукашевич обрушился уже на Россию с Америкой - какого, мол, рожна они кровопускание устроили, когда их в бункер для того и упрятали, чтобы они кровать ломали, а не друг другу шею.
- А это у нас прелюдия такая, - в обычной манере парировал Брагинский. А Лукашевич неожиданно упёрся кулаками в бока и осчастливил:
- Янек, ты мне скажи: с каких пирогов эти утырки на вас не напали прямо в этом же бункере?
Америка мрачно воззрился на Польшу, скрестив руки на груди:
- Ты на что это намекаешь?
- Я не намекаю, а просто интересуюсь, отчего эти зомби недорезанные начали буянить только через несколько дней после выхода из бункера, и почему всё-таки вас не тронули. Согласись, это странно выглядит.
- Дурак тебя понюхал, - усмехнулся Россия. - Как раз ничего странного тут нет. Выброс негативной энергии был таким мощным, что его можно приравнять к взрыву целого склада ядерных боеголовок. Для солдат-призраков это, конечно, колоссальная подпитка, но и шок ещё тот. Как рельсом по башке, даже ещё повеселее. Думаю, они большую часть времени после этого не очень-то соображали, где находятся и что, собственно, происходит. Сам-то небось помнишь, что такое нижний астрал?
- Забудешь такое… - немного поостыл Феликс, но всё ещё заметно нервничал.
- Вот и я помню. Тогда и ты вспомни, что после возвращения в материальный мир ещё какое-то время плохо ориентируешься в окружающем, ходишь, словно пришибленный пыльным мешком. А тут к тому же ещё сильный энергетический удар… Подозреваю даже, что у них из-за такого искажения информационного поля временно отшибло память и они сами себя не осознавали. И кое-как очухались лишь незадолго до визита Людвига. Тогда-то и начали проявлять по отношению к нам признаки агрессии.
- Это какие же?
- Так, ерунда, пару раз чашки швырнули, и то не прицельно. Думаю, они тогда ещё не распознали в нас врагов Рейха, просто так отреагировали на посторонних. Да и реакция у них была сильно заторможенная. Кстати, то, что они не применили оружия, тоже говорит о том, что они в принципе мало что соображали. Ждали мы Людвига тогда около часа, - так они практически не двигались с места. Только после его появления как-то подтянулись - видать, узнали всё-таки.
- Россия, подожди-ка секунду, - нахмурил брови Альфред.
- Что такое?
- Ты мне ценную мысль подкинул… Память, говоришь, отшибло? - Америка задумался, бормоча себе под нос: - Память отшибло, память отшибло… Что-то в этом есть!
- Что именно? - поинтересовался Брагинский.
- Я подумал: поскольку адская армия - это считай идея Третьего рейха, как ты сказал, в какой-то степени они похожи на нас. И, стало быть, своим существованием они обязаны были памяти народа. То есть, памяти конкретно тех, кто был хоть сколько-то в курсе разработок. Даже тех, кто был в курсе лишь на уровне слухов и домыслов, не знал, точно ли армия эта существует, и считал её очередным мифом! Но, так или иначе, любое воспоминание о них подпитывало то поле, внутри которого экспериментальный отряд и обретался! - Джонс от волнения даже вскочил с места и заходил по помещению. - И эти призраки Оперы должны были окончательно сгинуть тогда, когда умрёт последний, кто помнил о разработках. На данный момент среди людей таких осталось очень мало, и большая часть из них - те, кто считает армию просто мифом.
- Кстати, - вспомнил Людвиг, - после того, как уничтожили прибор, которым облучали солдат, и документы по разработкам, - почти все разработчики погибли. Не сразу, конечно, но в течение нескольких месяцев. Кто был убит, кто покончил с собой. Частично из-за этого об армии так быстро стали забывать.
- Вот-вот. Чем-то нам это может помочь, но пока не знаю, чем.
- Альфред, сейчас им даже память не очень-то нужна, - Иван задумчиво взлохматил волосы. - От нас они получили столько, что хватит им этого лет на двести точно. А если ещё и материализуются, - всё, туши свет, ховайся в бурелом.
- Fuck! - Америка с размаху опустился на ящик. - Но способ должен быть!
- Для того мы и здесь. Найдём, куда денемся с подводной лодки.
- Чего?
- Того, что отступать нам некуда. Кстати, то, что ты сказал, действительно очень интересно. Конкретно - то, что поле, в котором жил отряд, поддерживалось за счёт силы человеческой мысли. Это может нам даже прояснить один из принципов работы прибора.
- То есть, ты хочешь сказать, что прибор каким-то образом концентрировал ещё и энергию коллективной мысли?
- Именно. Просто её силы оказалось недостаточно для того, чтобы вывести армию за пределы бункера и заставить жить во внешнем мире. Всё же процент разработчиков - по сравнению с числом остальных - ничтожно мал. Сколько человек занимались конкретно экспериментами с армией, Людвиг?
- Около тридцати.
- Ну вот, - это же меньше, чем кот начхал! Подзарядка энергией смерти в концлагерях тоже помогла мало. Собственно, потому работа и зашла в тупик, - других способов в голову никому не приходило, а потом стало уже не до этого.
- Короче, навертели вы пипец какую крутую колбасу, - торжественно обнаружил себя Польша. Он уже успел «отойти» от отчётов Менгеле и связанных с этим воспоминаний, утратил желание скандалить, но из принципа продолжал хорохориться и ерепениться. Остальные страны всё это время молча и с огромным интересом слушали рассуждения союзников.
- В общем, так, - подытожил Брагинский, - если Т-34 сумеет восстановить прибор, мы попробуем выявить энергию нашей мысли и преобразовать её.
- И на что направим? - спросил Польша.
- А на Коммунизм!
- Опять твои шуточки, Янек!
- Да какие на фиг шуточки, Феликс, я серьёзно. Нас, конечно, меньше, чем тех горе-энтузиастов, но мы всё же не совсем люди, а страны, и сила мысли у нас побольше будет. Раз этак в несколько миллиардов. Если не ошибаюсь, то и сила Коммунизма должна существенно возрасти, - в конце концов, ему, возможно, придётся сражаться с этим чудо-зоопарком.
- Ага, а ты типа потом опять нас оккупируешь!
- И не мечтай! Опять вам трёхразовое питание и культурную программу обеспечивать, приглядывать, чтоб не разбежались… Нафиг-нафиг!
- А, ну да, ты теперь у нас семейный, тебе не до этого.
- Точно, медовый месяц в разгаре, а тут на оккупацию намекают - вынь её да положь, - и вообще война и бардак. Никакой личной жизни.
- Ну что ж поделаешь, раз кое-кто наделал дел и побросал всё как попало. А ещё культурный!
- Опять? - нахмурился Людвиг, углядев камень в свой огород.
- Вторая серия, - прокомментировал Брагинский. - Мне, пожалуйста, билет в первый ряд.
- Может, хватит уже клоунады? - воинственно тряхнула бюстом Украина. - Детский сад, штаны на лямках!
- Скорее уж дурдом «Завет Ильича», - хмыкнул Иван. - Значит, моё предложение испытать прибор на Коммунизме в силе?
- Можем попытаться, - кивнул Джонс.
На этом собрание завершилось, и союзники рассредоточились по бункеру обдумать ситуацию частным порядком.