Сухие ветки хрустели, рассыпаясь под подошвами тяжелых ботинок, дыхание разрывало легкие до хрипа и царапало пересохшее горло. Словно не человек, а раненый зверь, рыча и едва держась на ногах, рывками двигался вперед.
И он все еще сжимал онемевшими пальцами обрезок водопроводной трубы, хотя тот безжалостно оттягивал простреленную руку – может быть, потому, что уже родной кусок металла был заляпан кровью кретинов, вставших на его пути.
И хотя белая пелена уже заволокла почти весь мир, он заметил, что деревья неожиданно расступились – в глаза ударил яркий свет красного, закатного солнца. Но все, что он успел разглядеть, это старое, добротно сделанное крыльцо и на нем – мужские ботинки, серые от дорожной пыли.
Кажется, в ботинках был человек, но в этот момент белая пелена с удвоенной яростью набросилась на его сознание. Мир закружился и пропал.
Огромное тело тяжело рухнуло на землю.

***
Первое, что увидел Иван – широко распахнутые голубые глаза под резко очерченными светлыми бровями.
И не то, чтобы от обеспокоенного взгляда этих переливающихся жизнью сапфиров стало легче переносить кошмарную боль во всем теле, но…
— Очнулся? – отстраняясь, требовательно спросил парень по-русски с кошмарным акцентом. Неровно остриженные светлые волосы косыми штрихами спадали на высокий лоб.
Иван прищурился, окидывая цепким взглядом полутемное помещение.
Стеллажи, мерцающие лакированными поверхностями во мраке. Бархатные корешки книг – «История Англии. Том 2», «Фауст» на немецком, пара брошюрок на французском, два разговорника – русско-немецкий и англо-шведский, а в довершение – журнал, обложка которого была испещрена арабской вязью. И деревянные балки у потолка.
— Расслабься, Иван Брагинский.
— Где я?
— В нашем лучшем из миров, — сверкнула ясная, широкая улыбка.
— А поконкретнее?
— Ты свалился без сознания у меня на заднем дворе и… мм… черт, русский язык такой сложный. В общем, ты в моем доме.
— Можешь говорить по-английски, — Иван приподнялся на постели, хотя все его мощное тело содрогнулось от боли.
— Нет, давай по-русски, это будет для меня хорошей практикой, — парень помотал растрепанной головой. – И лежи, Артур сказал, что тебе нельзя вставать.
— Ты лингвист? – Брагинский решил проигнорировать наставления неизвестного закулисного врача и сел, методично обследуя ладонями собственное тело. Повязки, ссадины, простреленная правая рука слушалась плохо, одно ребро поломано, но ничего смертельно опасного.
— Ха, еще спроси, хожу ли я в колледж, — парнишка рассмеялся, снова обнажая ровные белые зубы, и опустился на кресло. Его голубые глаза с отстраненным любопытством следили за движениями Ивана. – Или ты увидел все эти книги на полках и решил, что я их читал? Ну, уж нет.
Прислушавшись повнимательнее к его речи, Брагинский перевел на него заинтересованный взгляд:
— Сколько языков ты знаешь? У тебя странный акцент.
— Восемь, — протянул парень. – У меня к ним некоторая предрасположенность. У природы странное чувство юмора, я…
— Отлично, — грубо перебил Иван. – А теперь расскажи мне, почему я очнулся в твоей мягкой постели, а не в лапах ФБР?
— Считай это моей… эмм… capriccio*… — он нахмурил светлые брови, силясь вспомнить, как звучит нужное слово по-русски, но в голову упрямо лез только итальянский вариант. – I mean**… Моей прихотью, да. Кстати, меня зовут Альфред Ф. Джонс.
— А мое имя ты откуда знаешь?
Глаза со странным, лиловым оттенком угрожающе прищурились.
— Телевидение только о тебе и говорит, — парень безучастно пожал плечами. – Тебя все ищут. Хотя они так и не сказали ни разу определенно, в чем именно ты виноват.

***
Оставаться здесь было опасно и неблагоразумно.
Но каждый раз, когда Иван решительно откидывал в сторону одеяло, расшитое серебристыми силуэтами китов, и собирался уйти, мальчишеская рука настойчиво возвращала его обратно на подушки. Ломкое запястье, бледная кожа и длинные пальцы с коротко остриженными ногтями – таким рукам сложно сопротивляться.
Иван и сосчитать не в состоянии, сколькими способами он мог бы переломать эти руки, даже не напрягаясь. Но все равно каждый раз послушно опускался на кровать и позволял чужим пальцам – решительным, но неумелым – снова и снова обследовать его раны.
— Ты отвратительно готовишь, — поморщился Иван. Глотки пресного куриного супа приятно обжигали горло.
— Меня Артур учил, — равнодушно отозвался Альфред, листая какой-то итальянский журнал.
Порой Ивану хотелось поинтересоваться, кто этот невидимый Артур, чье имя всплывает в каждом разговоре, но все ждал, что болтливый американец сам расскажет.
— Сколько тебе лет?
— Мм… — Альфред беззвучно шевелил губами, вспоминая русские цифры. – Девятнадцать.
— Мало.
— Это временно.
Иван усмехнулся, продолжая есть.
— Можно вопрос? – Альфред перелистнул страницу журнала. Глянцевая бумага влажно сверкнула в свете старого торшера.
— Нет.
— Ладно. Кстати, завтра суббота, и…
— Ты не умеешь молчать, да? – Иван вздохнул. Впрочем, не слишком рассерженно.
— Наверное, — Альфред беспомощно улыбнулся. – Так вот, завтра вечером приезжает Артур, я хочу встретить его. Ты без меня тут справишься?
— Раз уж с тобой справляюсь, то без тебя и подавно.
— Вот и отлично, — он снова широко улыбнулся. Эту улыбку будто приклеили к его энергичному лицу. – Просто большинство моих друзей уже давно отсюда уехали, никто не хочет коротать жизнь в таком мелком городишке. Но я все же остался, меня в колледж не тянет, я школу-то с трудом закончил. Знаешь, я едва набирал достаточно количество баллов на тестах, все ждал, что меня выгонят к... чертовой матери, — короткий смешок скользнул по розовым губам. Альфред был страстным ценителем бранных слов на всех языках мира. – Хорошие результаты у меня были только по французскому языку…
Иван закрыл глаза, переставая следить за переливистой, быстрой речью Джонса.
Раны снова открылись, но уже слишком много сил ушло на то, чтобы сесть и поесть – и Ивану совсем не хотелось, чтобы Альфред сейчас начинал суетиться вокруг с бинтами и антисептиками или еще какой-нибудь хренью. Поэтому он молча лежал, вслушиваясь в его речь как в музыку – улавливая интонации и игнорируя слова.
Тем более, акцент до сих пор был ужасен.

***
Иван спал очень чутко. В его случае, это был вопрос жизни и смерти. Вернее, полной адреналина жизни и долгой мучительной смерти.
Поэтому, как только угловатая в ночном мраке рука оказалась в пяти сантиметрах от его лба, Иван резким движением перехватил запястье, сжимая до рваного вздоха боли.
— Черт, — прошипел Альфред.
— Что ты тут делаешь? – Иван продолжал держать его руку, хотя на бледной коже наверняка останутся синяки от этой стальной хватки.
— Вернулся от Артура, заглянул проверить тебя… — Альфред поморщился от боли.
— Для этого не обязательно было подходить так близко.
— Ну, может, я просто хотел потрогать твои волосы. Они похожи на снег.
В подобной темноте голубые глаза под длинными ресницами разглядеть было невозможно. Но было слышно, как разбивается о ночной воздух дыхание Альфреда. И его пульс – чуть-чуть слишком частый, но все же стабильный – ударялся о пальцы Ивана, заставляя содрогаться все его огромное тело.
Брагинский разжал ладонь и отвел руку назад. Более явного разрешения не требовалось, и длинные пальцы Альфреда зарылись в серебристые, спутанные от сна пряди. Подушечки касались кожи головы.
— Жесткие, — прокомментировал Альфред. – Это следовало ожидать.
— Почему?
Белый цвет разбивал тьму на осколки, пряди скользили сквозь пальцы, ладонь легла на твердый затылок.
— Ты словно создан для войны, ни одной слабости, — прямо ответил Джонс. – Жесткий от корней волос до последнего нервного окончания. Deine Stärke ist erstaunlich***.
— Я не понимаю немецкого.
— Ich weiss es****. Артур сказал, что зайдет завтра с утра, чтобы проверить тебя. Он ведь врач. Собственно, только благодаря ему ты остался жив.
Пальцы гладили волосы над ухом – словно ласкали кота. Дикого, огромного кота.
— Я бы предпочел быть в долгу только перед тобой.
— Я тоже.
Горячая ладонь скользнула по шее Ивана, прожигая насквозь каждый участок кожи, словно напоследок – и отстранилась.
Зубы лихорадочно сжались, сдерживая вздох.
Он тоже хотел, чтобы Иван был благодарен только ему?..

***
— Неплохо, — Артур сосредоточенно нахмурился. – Правда, поправишься ты еще не скоро.
Его британский акцент резко бил по ушам. А густые брови – по глазам.
— Честно говоря, — продолжал Артур, ощупывая переломанное ребро. – Я удивлен, как ты с такими ранами вообще добрался сюда. Ты ведь сейчас даже встать не можешь толком.
— Могу, — Иван мрачно усмехнулся. – Могу даже дойти до входной двери. Правда, там уже отключаюсь от боли.
— Ты пытался уйти?
— Да.
— У тебя поразительно сильный организм, так что ты сможешь проделать это через пару недель. Признаться, я буду только рад, потому что мне откровенно не нравится вся эта ситуация.
— Тогда что ты тут делаешь?
— Не хочу оставлять без присмотра этого упертого американского барана, да и как врач я не имею права тебя бросить. Можешь не волноваться, Альфред взял с меня обещание, что я не сдам тебя полиции. Ты можешь сесть? Осторожно. Голова не кружится? Подними руку. Черт, а вот это уже не очень хорошо…
Иван зашипел, с трудом опуская правую руку – каждое напряжение мышц рядом с раной отдавалось вспышкой дикой боли в мозгу.
— Удивительно, что Альфред так хорошо справляется с ролью сиделки, — продолжал рассуждать Артур, разматывая бинты, чтобы проверить рану. Его голос был спокойным и мягким, словно созданным для контакта с перепуганными больными. – Хотя с ним так всю жизнь — великолепно справляется с тем, что его интересует, но все остальное удается просто из рук вон плохо. Еще и в колледж не пошел, а ведь с его талантом к изучению языков он мог бы добиться многого.
— Вы с ним очень близки….
Артур, всецело погруженный в осмотр и обработку раны, говорил только для поддержания связи с пациентом, поэтому не заметил холодок во взгляде собеседника – словно мороз затрещал.
— Ал мне как брат, — отозвался Артур. – Наши родители были близкими друзьями, поэтому он практически вырос у меня на глазах…
Договорить он не успел.
— Эй, Арти! – Альфред шумно ввалился в комнату. – Что будешь на обед?
— Ничего, мама на радостях, что я наконец-то приехал, решила, что я страшно похудел, и теперь откармливает изо всех сил. А чай у тебя есть?
— Только кофе.
— Я так и думал, — Артур вздохнул. – Ладно, свари кофе.
— Как Иван?
— Жить будет.
Альфред подошел к кровати и провел пальцами по бледному лбу Брагинского, убирая рассыпавшиеся белоснежные пряди.
Хмурый взгляд русского окатил, словно ледяной водой, но Альфред только беспечно фыркнул.

***
В ванной звонко рокотала вода. Альфред стоял у закрытой двери и, стиснув зубы, прислушивался к этим обволакивающим звукам.
Пальцы комкали пушистое, мягкое полотенце.
Вода горячими струями разбивалась о бледное, жесткое, наполненное звериной яростью и дикой силой тело Ивана, и Альфред даже не пытался заставить себя не думать об этом. Почему бы и нет? И пальцы судорожно напрягались, словно впивались не в беззащитную ткань полотенца, а в…
Стереть ладонями с его твердой спины эти узоры из стремительной, прозрачной воды, смешать их в хаотичное полотно экспрессионизма, впитать их в себя, вглубь, до костного мозга.
Впитать в себя самого Ивана.
Отчаянный рывок головой – и затылок врезался в стену.
Шум воды прекратился так резко, что последний – не удержанный – вздох Альфреда разнесся по всей квартире.
Распахнув дверь ванной, Иван принял из рук отвернувшегося Джонса полотенце – он был в одних старых шортах Альфреда, которые единственные в этом доме подходили ему по размеру, и его влажная кожа сверкала в объятиях электрического света.
— Как ты?
— Нормально, — Брагинский небрежно отмахнулся, падая в ближайшее кресло.
Было такое ощущение, что пять дней назад его тело не просто ранили – искрошили в мелкие куски, и теперь ему предстояло каким-то образом собрать себя воедино. Но даже дышать было больно – чертово сломанное ребро.
— Ты побледнел, — обеспокоенно произнес Альфред.
— Не могу же я совсем не мыться, даже если ради этого приходится сильно поднапрячься. Так что не переживай.
Иван закинул полотенце на голову, вытирая серебристые волосы, и прикрыл глаза, чтобы избавиться от этих прыгающих черных точек – не хватало еще упасть в обморок.
— Жаль, что нельзя отвезти тебя в больницу, — голос Альфреда раздался уже совсем близко.
— В моем положении твой дом – лучший из всех возможных вариантов.
Ладони Джонса накрыли пальцы Ивана, перехватывая полотенце. Уверенными движениями, словно так и надо, он вытирал волосы Брагинского, наблюдая, как пара капель, сбегая, скатилась по спине.
Иван покорно опустил руки. Он был слишком слаб, чтобы сопротивляться.
— Удивительно, что никто до сих пор не напал на твой след.
— Я успел достаточно далеко уйти, да и некоторые участки пути проходил по воде, — отозвался Иван.
— Артур постоянно повторяет, что это настоящее чудо. Ну, то, что ты с такими ранами смог дойти так далеко.
Брагинский только пожал плечами.
— Ты не слишком… как же это… болтливый, — усмехнулся Альфред.
Замерев в нерешительности, Джонс все же сгреб полотенце и отбросил его на журнальный столик бесформенный светлым комком. Освободившийся Иван обессилено откинулся на спинку кресла.
— Надо перебинтовать твои раны, — Альфред отправился в гостевую спальню, где теперь хранилась аптечка. – Та, что на руке, опять открылась.
Иван прорычал пару ругательств.
— Этого я еще не слышал, — живо откликнулся Джонс из другой комнаты. – Сейчас ты мне их повторишь, звучат они любопытно.
В ответ прозвучала лишь еще более грозная и замысловатая брань.

***
— Вот держи, тут джинсы и толстовка, я взял их у одного своего приятеля, Гилберта. Из тех, которые сейчас в городе, только у него примерно твой размер, — звонкий, энергичный голос. – И, кстати, я купил тебе две бутылки водки, как ты и просил, хотя сомневаюсь, что она поможет тебе поправиться.
— Еще как поможет, поверь.
— Так, а теперь идем со мной. Мой старый гнилой забор окончательно развалился, и я хочу сжечь все эти доски.
— А я тут причем?
— Посидишь у костра на свежем воздухе – тебе это только на пользу пойдет. За эти пять дней ты еще ни разу не выходил на улицу.
— Два из них я был без сознания.
— Не важно. Идем, посидишь на крылечке. Кстати, оно тоже старое и выглядит так, будто скоро развалится.
— Ты не слишком заботишься об этом доме?
— Я вообще ни о чем не забочусь.
«Кроме тебя…»

Заливаясь сухим треском, огонь плясал на ребрах разломанного забора. Альфред сидел совсем рядом с костром и периодически подкидывал доски, наблюдая, как пламя расцветает искрами и взвивается ввысь.
Дом Альфреда стоял чуть в стороне от остальных зданий небольшого городка, на самом краю леса. Вокруг разлилась чернильная темнота летней ночи, верхушки деревьев пиками вонзались в небо с золотистой россыпью звезд.
Две бутылки с прозрачной жидкостью стояли на крыльце рядом с Иваном, радостно отражая свет костра, в руках у Альфреда – высокий стакан, наполненный водкой и апельсиновым соком.
Иван пил прямо из горла, не сводя бесстрастных глаз с яркого пламени, и к собственному удивлению очень внимательно вслушивался в тихое пение Альфреда.
— Entendez-vous dans les campagnes, mugir ces féroces soldats*****…
— Тебе нравится Марсельеза? – поинтересовался Иван, поглаживая пальцами горлышко бутылки.
— Не особо, — равнодушно откликнулся Альфред, потягиваясь и зевая. – Плесни мне еще, бармен.
Брагинский наклонился к нему – ступеньки тяжело скрипнули под тяжестью его веса. О тонкий край стакана звонко ударилось горлышко бутылки.
— А что тебе нравится?
— Ничего.
— Да, я заметил, — Иван сделал очередной глоток, пламя отражалось в его глазах. – Но ты ведь учишь языки.
— Надо же хоть чем-то заниматься, — Альфред пожал плечами. – Так почему бы не заниматься тем, что не напрягает?
— А со стороны американцы кажутся жизнерадостной нацией, — хмыкнул Брагинский. От прикосновений ночного воздуха заледенели кончики пальцев.
— Я не самый хороший пример. А, может, и один из самых плохих.
Воцарилась тишина, нарушаемая только беспокойным потрескиванием костра. Альфред долил апельсинового сока в свой стакан и, широко размахнувшись, кинул еще одну доску в костер. Ночь взорвалась снопом искр. Тревожно крича, с ветки одного из деревьев сорвалась ворона.
— Иван…
— Да?
— Кто ты?
— Телохранитель, ты ведь и так знаешь.
Пустая бутылка опустилась в траву у крыльца, задумчивый взгляд остановился на второй.
— Открывай, я тоже хочу еще выпить, — Альфред протянул ему свой опустевший стакан. – Да, в новостях про тебя много говорили, но ничего конкретного. Только очень длинный список обвинений.
— А это не подходит для ответа на вопрос «кто ты»?
— Нет.
— Я… — Иван задумался, пряча подбородок в длинном светлом шарфе, обмотанном вокруг шеи. – Я телохранитель, — повторил он.
— И все?
— Кажется, да. Для меня это, как для тебя изучение иностранных языков – я просто не умею делать ничего больше. Что ж, теперь моя очередь задавать вопросы, да?
— Как хочешь.
Альфред сделал еще один глоток – и с уголка его губ к подбородку скатилась прозрачная капля, сверкнувшая в свете костра, заключившая этот блеск в себя.
— Почему ты спас меня?
— Считай это любовью с первого взгляда, — Альфред низко хохотнул. – Ты упал у моего крыльца, весь в грязи и ранах, а в руке – кусок водопроводной трубы, заляпанный кровью. Сложно устоять.
— А если серьезно? Любой нормальный человек сдал бы меня полиции, я ведь в розыске.
— Они поступают бесчестно. Они хотят поймать тебя и вытащить сведения о твоем бывшем боссе.
— Ты считаешь это несправедливым? Я работал на мафию, — напомнил Иван с мягкой, почти ласковой усмешкой.
— Какая разница? Телохранители – тоже воины, а воинская честь не позволяет закладывать своих нанимателей.
— Ты еще веришь в такие понятия?
— Да.
— Это глупо. Ты смотришь слишком много дурацких фильмов.
— Тогда почему ты не стал с ними сотрудничать и сбежал, позволив всадить в себя приличное количество свинца? – задумчивый, апатичный взгляд Альфреда прожег насквозь.
— Я читал слишком много дурацких книг.
Джонс рассмеялся, запрокидывая голову. Заляпанное звездами небо качнулось перед его глазами, и, не удержав равновесия, он упал на холодную землю.

***
Бывает, что любовь приходит не сразу. Она отнимает годы человеческих жизней, чтобы родиться и набраться сил. Она требует терпения, прилежания, множественных жертв и ран – и только потом теплым стеклянным шаром падает в ваши ладони, позволяя беречь и хранить себя.
А бывает, что любовь зарождается в одночасье, словно ядерный взрыв. И от нее уже не сбежать, потому что не ты держишь ее в руках, а она сама ртутью влилась в твои вены.

Примечания:
* Capriccio – прихоть (итал.)
** I mean — Я имею в виду (англ.)
*** Deine Stärke ist erstaunlich – Твоя сила удивительна (нем.)
**** Ich weiss es – Я знаю (нем.)
***** Entendez-vous dans les campagnes, mugir ces féroces soldats – "Слышишь ты, в наших полях зло воет вражий солдат?" (франц., строчка из Марсельезы)