Все началось с того, что в киноклуб вступила Анна Брагинская. В киноклуб, который Гилберт давно считал своим, хотя официально главой значился Джонс.
Отлично. Можно быть уверенным, что эта трогательная блондинка с вечной дружелюбной улыбкой все тут испортит – наверняка, начнет заваривать чай, ругаться на беспорядок и заставит всех смотреть мелодрамы или романтические комедии. От одного словосочетания «романтическая комедия» Гилберта начинало тошнить.
Но поделать ничего нельзя – в киноклубе состояло всего три человека, а это не тот расклад, при котором можно разбрасываться новичками направо и налево.
— Ты ведь даже не общался с ней, не делай таких поспешных выводов, — покачал головой Кику. Он был третьим и, пожалуй, самым бесполезным членом киноклуба, ибо пришел сюда только потому, что после роспуска клуба фотографии ему некуда было податься со своим любимым фотоаппаратом. В деятельности этого славного кружка Кику не принимал почти никакого участия.
Джонс – глава и вечная головная боль – в клубной комнате тоже появлялся крайне редко, так как всегда находил занятия более важные и интересные.
Поэтому обычно Гилберт просто сидел на удобном диванчике, жевал чипсы и смотрел разные фильмы, которые услужливо посылал на стену старенький проектор, подключенный к не менее старенькому компьютеру. Идеально.
— Поаккуратнее с этой девушкой, — заметил Франциск во время обеда. – Я с ней особо близко не знаком, но вот Торис, поклонник ее младшей сестрички, боится ее просто до ужаса. Уж не знаю, почему.
— Ерунда какая, — Гилберт устало отмахнулся. – Ты просто старый сплетник. Брагинская выглядит абсолютно безобидно, а вот ее младшенькая даже меня пугает.

***
— Как у вас уютно, — Анна ласково улыбнулась, заставив Гилберта закашляться.
Назвать уютной комнату, в которой никто не убирался уже лет сто, мог только безумец или слепой.
— Располагайся, — пробурчал Байльшмидт.
— И чем вы обычно занимаетесь? – спросила Анна, присаживаясь на мягкий двухместный диван. Ее хрупкое присутствие придавало комнате непривычный оттенок.
— Я смотрю разные фильмы, а Джонс и Хонда шатаются, неизвестно где.
Гилберт включил компьютер, и комната наполнилась неровным урчанием системного блока.
— Не так уж весело.
— Кому как.
— Сегодня тоже будем смотреть фильмы?
Краем глаза Гилберт наблюдал, как Анна с любопытством оглядывается по сторонам. На ее губах осела улыбка — мягкая и спокойная, как весенний рассвет.
— Да, — наконец ответил он. – Я сам выберу что-нибудь.
— Хорошо.
Усмехнувшись, Гилберт открыл папку с названием «ужасы» и просмотрел список имеющихся фильмов. Отлично, то, что надо. Раз не удалось избавиться от новенькой, то стоит хоть попугать ее хорошенько.

Кажется, еще ни одна девушка не смогла настолько удивить Гилберта. Сидя в полутемной комнате и наблюдая за сценами кровавой резни, устроенной маньяком, Анна оставалась абсолютно безмятежной. Лишь пару раз с ее губ слетал короткий смешок – когда маньяку удавалось расчленить очередную жертву особенно красиво.
Что ж, возможно, удастся обойтись без романтических комедий и прочих соплей в его, Гилберта Великого, киноклубе.

***
— Неужели вам разрешили создать клуб, где ты просто сидишь и смотришь фильмы?
— Да, — Гилберт довольно усмехнулся. – Но мы еще якобы должны снимать собственные картины и заниматься киноведением, но плевал я на все это.
— Посмотрим сегодня что-нибудь про вьетнамскую войну? – предложила Анна, сложив руки на коленях, как прилежная младшеклассница. Короткая плиссированная юбка невольно акцентировала внимание на ее длинных ногах.
Сглотнув, Гилберт отвел глаза. Полумрак, традиционно царящий в клубной комнате, наталкивал порой на лишние мысли.
— Хорошо, сейчас что-нибудь найду.
Кто бы мог подумать, что эта хрупкая светловолосая милашка предпочитает фильмы, где много крови и драк. Было приятно посмотреть, с каким восторгом и замиранием сердца, чуть приоткрыв губы, она следила за каждой сценой сражения, за каждый ударом, рывком, выпадом.
Не то чтобы Гилберт специально наблюдал за ней.
Просто заметил. Случайно. Да.

***
Гилберт сам не осознал, в какой именно момент стал смотреть на Анну… по-другому. Просто однажды почувствовал, что не может отвести взгляда от ее гибкой, легкой фигурки, украшенной копной удивительно густых серебристых, словно вечерний снег, волос.
У нее были тонкие, слабые запястья и длинные пальцы с бледно-розовыми аккуратными ногтями. Восхитительные, стройные ноги и тяжелая, красивая грудь, которую не могла скрыть школьная форма…
Шумно выдохнув, Гилберт откинулся на спинку стула и с отчаянием посмотрел на раскрытый учебник по истории. Делать домашние задания в последнее время стало до смешного сложно. Словно выслеживающий жертву хищник с обостренным обонянием, Гилберт все еще чувствовал запах Анны на собственном школьном пиджаке – и это заставляло мысли разбиваться и разлетаться дождем сверкающих осколков.
Впервые Гилберт встретил девушку, которую хотел так, что перехватывало дыхание и сводило скулы.
Вдох. Выдох.
Вдох.

***
Анна говорила что-то. О фильме, который только что закончился, кажется. Гилберт не слышал, что произносят ее губы, как и не помнил, что именно они смотрели. Сейчас он думал лишь о ее руках – тонких, бледных, ломких, — которые так хотелось сжать и завести за ее спину, чтобы болезненно прогнулись худые плечи.
— Гилберт, ты меня слушаешь? – девушка чуть нахмурила светлые брови.
— Да, конечно, — ложь, смешавшись с мыслями об Анне, оставила на губах горьковатый привкус.
— Ты странно себя ведешь в последнее время. Что-то случилось?
— Да.
Анна взглянула на него – сильный, напряженный, яростный, словно запертый в клетке тигр. Он всегда был таким. Хищным.
— Расскажешь?
— Может быть, потом, — Гилберт повел затекшими от долгого сидения плечами. – Я пойду домой.
— Почему? Еще рано, — Анна наблюдала, как Байльшмидт встает с дивана и поднимает с пола небрежно брошенную школьную сумку.
«Потому что мне слишком хочется сейчас прижать тебя к этому дивану и укусить в шею – прямо над ключицами, где кожа такая тонкая и уязвимая».
— Что-то голова разболелась, — произнес Гилберт вслух.
«Почему-то кажется, что на вкус ты – клубничное молоко. Но я не удивился бы, если бы ты оказалась горькой, как грейпфрут, или колюче-холодной, как снег».
— Ладно, — Анна растерянно отвела взгляд, заправляя за ухо белоснежную прядь волос.

***
Гилберт качал пресс, лежа на мягком ковре в гостиной. Физические нагрузки оказались единственным, что было способно вытолкнуть из его головы мысли о Брагинской. Ну, еще, конечно, блестящая свинцовая пуля в висок – но это крайний вариант, который не слишком-то нравился Гилберту. Он мечтал погибнуть более красиво – где-нибудь на тропическом острове или во главе многомиллионного войска.
Громкий, острый стук в дверь заставил Байльшмидта вздрогнуть. Пара секунд потребовалась на то, чтобы вспомнить, что дома никого нет – родители и младший брат, Людвиг, уехали за город до конца недели – и что открывать дверь придется самому.
Признаться, Гилберт почти не удивился, когда увидел на крыльце своего дома Анну. Длинный белый шарф закрывал ее шею и подбородок до губ, почти белых от осеннего холода. А над ее головой раскинулось потемневшее и сгустившееся небо – сине-черное, словно разлитая гуашь.
— Привет. Ты забыл тетрадку в клубе, я решила по дороге домой заглянуть к тебе и отдать.
— Привет, — Гилберт растерянно взъерошил рукой волосы. – Может, зайдешь?
Было немного неудобно, что он встречает ее после занятий спортом — такой взъерошенный и запыхавшийся, но Анна, кажется, не обратила на это никакого внимания.

Она сидела на его кровати. Длинные светлые волосы стремительно спадали по ровной, узкой спине и концами касались темно-зеленого покрывала. Если бы схватить эти заснеженные пряди и рвануть назад, вниз, заставляя Анну прогнуться и упасть на постель…
Гилберт сел рядом, отворачиваясь, потому что чувствовал, что не в силах больше смотреть на нее, не в силах терпеть ее небрежно очерченный образ на сетчатке собственных глаз.
— Что-то происходит? – тихий голос. – Ты избегаешь меня…
— Тебя это волнует? – Гилберт усмехнулся, отчего вздрогнули его широкие, сильные плечи.
— Да… да.
Байльшмидт повернулся к Анне, почувствовав вдруг – от того, как дрогнул ее голос, заволновался воздух между ними.
Она была так близко, так смертельно, невыносимо близко.
Удар сердца. Почти больно. Еще удар.
Гилберт подался вперед – напряженным рывком – и поцеловал ее. Он успел заметить лишь ее огромные, удивленные глаза, и почти сразу потерялся в новых ощущениях, что накрыли его обжигающей волной. Он плавился на дрожащих, мягких губах Анны, растворялся, растекался по ее горячему рту вязко и удушающе.
Широкая ладонь Гилберта легла на ее скулу, скользнула вниз по длинной шее, сжала плечо – надрывно, пронзительно. Ближе, еще ближе… Положив вторую руку на спину Анны, Байльшмидт притянул ее к себе – они столкнулись, вжались друг в друга так яростно, что нечем было дышать. Легкие дрожали, пульс колотился под кожей так, словно пытался выскочить наружу, но оторваться от Анны, выпустить изо рта ощущение ее бархатных губ не было сил.
Язык к языку, и ее гладкие волосы под его пальцами. Голова шла кругом от ощущения ее гибкого тела в его твердых, сильных руках.
Движение вперед – словно гладкий, мощный прыжок дикой кошки – и они уже лежат на кровати, и Анна задыхается под тяжестью тела Гилберта, и его руки уже гладят, сминают, ловят тепло ее кожи. Губы дорожкой раскаленного дыхания спустились к шее Анны – укусы, поцелуи, жадные глотки и ощущение ее разрывающего нервы пульса. Она тяжело дышала, судорожно пытаясь поймать хоть каплю загустевшего воздуха, и вплетала пальцы в его белые, жесткие волосы. Непослушными, взволнованными пальцами Гилберт расстегнул блузку и коснулся ее груди – она так яростно взметалась и опадала от тяжелого дыхания Анны, обтянутая кружевным атласом.
Гилберт прижался к ней ртом, чувствуя, как хлещет там, внутри, бешеный стук сердца, и провел по коже языком. Анна дрожала в его руках – такая уязвимая и податливая.
Краем сознания он понимал, что все не так, что это не правильно, слишком быстро, слишком резко, слишком эгоистично с его стороны, но когда он провел ладонью по ее бедру, скользнув под клетчатую ткань юбки, понял, что не в силах остановиться. Не сейчас.

***
Анна сбежала сразу же, как только Гилберт, обессилевший и опустошенный, упал на кровать рядом с ней. Вырвалась из его умоляющих рук и исчезла, забыв свой любимый шарф.
В клубной комнате она на следующий день так и не появилась, хотя Гилберт ждал ее – неподвижно и бездумно, словно статуя белого мрамора.
— Байльшмидт, ты дурак, — сердито произнес Франциск, когда на одной из перемен Гилберт пришел к нему за советом. – Неужели, так сложно было потерпеть хоть чуть-чуть и перестать думать только о себе? Ты никогда не задавался вопросом, почему она проводит все свое свободное время в вашем унылом киноклубе? Девочка тебя просто обожает, это заметили уже все, кроме Великого Гилберта, занятого лишь собственным эгоцентризмом. Тебе стоило лучше приглядываться к ней самой, а не к ее прелестной груди.
— Заткнись.

Гилберт поймал Анну после уроков в опустевшем школьном коридоре. Косой солнечный свет квадратами падал из окон на пол, окутывая ее ноги, пока она стояла, молча глядя на Байльшмидта.
— Ты не пришла вчера в клуб, — начал Гилберт, но тут же осекся и откашлялся. С каких пор его голос стал звучать так неуверенно?
— Извини, была занята, — ее губы сковала неестественная, изломанная улыбка.
— Зайдешь сегодня? Я оставил там твой шарф, ты забыла его у меня, и я хотел отдать, но мы не увиделись… — «Что за бред ты несешь, Байльшмидт, черт бы тебя побрал?»
— Наверное, нет, у меня столько дел сегодня, я…
— Пожалуйста, — перебил Гилберт.
Анна неуверенно посмотрела на него – большими встревоженными глазами.
— Пожалуйста, — повторил он. Хотелось взять ее за руку, и в то же время было страшно снова сделать что-то не так и потерять ее уже навсегда.
Тихое-тихое «хорошо» соскользнуло с ее губ, кажется, раньше, чем она сама успела это осознать.

Они сидели в клубной комнате и смотрели «Обитель зла», почти не разговаривая. Но рука Гилберта лежала на плече Анны, а сама она так ни разу и не вспомнила о делах, из-за которых собиралась сегодня не приходить.
Джонс и Кику в клубе почти не появляются, до выпускного еще далеко, а значит, у Гилберта и Анны впереди много времени, чтобы спокойно сидеть на маленьком диванчике и наслаждаться очередным наивным детищем Голливуда.
— fin —