-У меня болит голова.
-Надо меньше пить. У меня тоже как колокол.
-Людвиг, а куда делся «Кёнигсберг»?
-У Брагинского. И вообще не здесь об этом! Всё потом.

***
6 апреля.
Школа № 13.
Кабинет химии.
Первый урок.
-Иван! Иван! – Елизавета постучала по плечу русского. – Байльшмидт передал.
-Спасибо, - одарил её улыбкой Иван, принимая из рук клочок бумаги.
Записка гласила:
«Брагинский, верни «Кёнигсберг»!»

Примечание:
«Кёнигсберг» - самый дорогой виски в баре отца. Бутылку откупоривали на прошедших праздниках, и отец сказал, что будет растягивать удовольствие ещё долго. И чтобы дети не смели прикасаться к бутылке. Для контроля за уровнем содержимого глава семейства с гордостью нанёс на бутылку метку несмываемой краской.

Брагинский, не оборачиваюсь, показал средний палец, а через полминуты вернул записку.
«Ты проиграл».
-Во что это я проиграл? – удивился Пруссия.

Примечание:
Класс подобрался прямо международным, а потому каждый представитель коллектива получил скромное прозвище – название страны, выходцем которой он был.

-В карты. Ты играл в карты с Брагинским на «Кёнигсберг». Поздравляю, - мрачно буркнул Людвиг.
-Как в карты? С Брагинским? – взмок Байльшмидт. – На «Кёнигсберг»?! Отец меня убьёт!
-Нас убьёт.
-Брагинский! – повысил голос Гилберт. – Не выёживайся и верни то, что тебе не принадлежит!
Иван в ответ только фыркнул.
-А если я врежу? – Пруссия в один миг оказался рядом с Брагинским, хватая его за грудки.
-А не слипнется? – поднялся Иван, разминая кулаки.
-Гилберт, хватит! – оттащил брата Людвиг. – Ты неправ. Это карточный долг. Сам знаешь…
-Русский – сука. Его византийская хитрость всегда позволяет ему выйти сухим из воды, - Байльшмидт возмущённо пыхтел, усаживаясь на своё место.
-Чем ты думал, когда садился с ним за карты? Нам теперь десять лет на этот виски собирать.
-А чем думал ты, когда я садился с ним за карты?
-Для чего тебе своя голова дана?
Трели первого звонка раскатились по школе, прекращая все споры, за дверью послышались тяжёлые шаги учителя химии и тучная Магдалена Мефистофелевна чопорно втиснулась в кабинет. Класс приветственно встал.
-Извините-за-опоздание-можно-войти? – прямо за спиной учителя появился взлохмаченный Родерих Эдельштейн.
-Проходи, - властно кивнула химичка, оглаживая класс добрым взглядом. – Здравствуйте, товарищи ученики! – гаркнула она во всю мощь лёгких.
-Здравствуйте, товарищ учитель химии! – грянул класс.
Магдалена Мефистофелевна довольно прикрыла глаза – для её слуха не было ничего слаще хорового приветствия.
-Садитесь. Итак, кто готов ответить домашнее задание? – она заскользила взглядом по списку учеников, давно набившим оскомину.
-Эй, Эдельштейн! - Гилберт свесился в проход. - Эдельштейн! Дай химию списать!
-Пошёл ты! – ощетинился Родерих. - И брата своего туда же забери!
-У-у, ботан сегодня не в духе, - озадачено посмотрел на брата Пруссия.

Примечание:
Родерих Эдельштейн никогда себе не позволял посылать кого-то и вообще грубить. Он считал, что не снизошёл до такого.

-Шмидт! К доске!
-Твою ма-ать… Ну, Эдельштейн, припомню…

Примечание:
У Магдалены Мефистофелевны было несколько особенностей:

    Она не могла произнести некоторые фамилии полностью. В результате Байльшмидт и Эдельштейн превратились в Шмидта и Штейна. Даже имя-фамилию японца Кику Хонда химичка произносила с третьего раза.
    Исключение составляли Брагинский, Цвингли и Хедервари. Их фамилии запросто выговаривались да ещё и как-то нараспев.
    Объясняла она свой предмет достаточно своеобразно – своей широкой спиной женщина загораживала всю доску и, как следствие, списать с неё было невозможно. А все реакции, а порой и определения, Магдалена Мефистофелевна предпочитала писать именно на доске. И тут же стирать. А ещё любила спрашивать аккурат по своим записям.

-Шмидт! Забыл дорогу? Напомнить?
-Да иду я, иду, - Гилберт нехотя поднялся. Нет, он, конечно, готовился, написал шпаргалки, привязал к ним резиночки и вшил в пиджак, но система ещё не совсем проверена и это вселяло мало оптимизма.
-Та-ак, Шмидт, поведай нам о галогенах.
«Галогены… Галогены… Ага, левый рукав, вторая… Щас, надо попробовать вытащить… незаметно…»
Пруссия полез в левый рукав, стараясь как можно незаметнее вытащить шпаргалку.
-Галогены, - начал бодро он, попутно заглянув в периодическую систему. – Элементы седьмой подгруппы периодической системы…
-Седьмой группы, А-подгруппы, - переправила химичка.
-Да…
«Чёрт, не та!»
Шпаргалка являла собой пятую группу системы.
«Значит, под правым подплечником».
-Ну-у… Это хлор, йод, бром, астат…
«Опять не та! Тогда в правом рукаве».
На Гилберта начало накатывать отчаяние.
-Расскажи, Шмидт, электронное строение атома этих элементов, - «подсказала» Магдалена Мефистофелевна.
-Электронное строение… электронное строение…
-Штейн, напомни Шмидту электронное строение атома элементов седьмой группы.
-Не надо! Я сам вспомню! – воспротивился Пруссия.
-Что ты всё чешешься, Шмидт? – неправильно истолковала действия ученика химичка. – Ты болен?
-Ага, педикулёзом, - процедил Гилберт, ковыряясь в рукаве.
-Что ж ты в школу тогда пришёл?! – уверовала она в слова ученика. -Заразу тут разносишь!
-Так мне напомнить ему строение атома или не напомнить? – подал голос Эдельштейн.
-Нет! – рявкнул Байльшмидт, взмахивая правой рукой. Из рукава, словно у Василисы Прекрасной, вылетел тугой рулончик шпаргалки, который угодил учителю химии точно в середину лба.
-Убийца! – прервал гробовую тишину химичкин истошный вопль, и она упала в обморок, грациозно задрав к потолку пухлые ноги.
-Я не… Я не… - задыхался от ужаса Гилберт, разглядывая творение собственных рук.
-Да она в обмороке просто, - возле учителя уже сидел русский, проверяя пульс. – Позовите медсестру, скажите, что учителю стало плохо.
Некоторое время никто не мог пошевелиться, но потом всё же кто-то на нетвёрдых ногах отправился за медсестрой. Кажется, это была Наталья, Байльшмидт не разглядел. Немного погодя вслед за ней отправилась Елизавета.
Гилберт беспомощно обвёл взглядом класс. Его внимание остановилось на всхлипывающем Эдельштейне.
«Расстроился так, что ли?» - удивился Пруссия.
Австриец, опровергая его слова, хлопнул в ладоши и расхохотался в голос, падая на парту.
-Б… Ба… Шм… Всё, - после этого Родериха согнуло пополам и он, оставаясь в подобной позе, засеменил к выходу. Стены школы сотрясались от громогласного смеха.
Через секунду хохотал уже весь класс.
-Красноглазый, ловко ты ей рубанул, - Альфред Джонс продемонстрировал распальцовку.
-Не смешно, идиоты, я вчера весь вечер угробил, чтобы шпаргалки пришить!
-Не вчера, - донёсся сбоку голос Ивана.
-А? - обернулся к нему Пруссия. – А, да. Вчера… Ох… Ну, позавчера…
Договорить ему не дала влетевшая медсестра, которая, не сбавляя скорость, кинулась к учителю химии, попутно отпихивая Брагинского, и неизвестно откуда взявшийся директор школы.
Когда химичка очнулась, её указующий перст взметнулся в сторону попеременно бледнеющего и багровеющего Байльшмидта.
-Он! – рыкнула Магдалена Мефистофелевна на немой вопрос медсестры и директора.
Гилберта под руки вывели из кабинета.
Остаток урока все провели в тишине под надзором грозного лаборанта.
-Э-э… Родерих, - боязливо начал Людвиг после звонка на перемену. – Ты сегодня сам не свой, - он оглядел яростно запихивающего в сумку вещи австрийца.
-Иван, я могу взять твою математику свериться? - проигнорировал немца Эдельштейн.
-Конечно,- отозвался Брагинский.
-Эдель…
-Я твоего брата уже послал? – сверкнул очками Австрия. – Так почему бы тебе не пойти за ним?
-Ты можешь нормально объяснить, что случилось?!
-Что случилось? Что случилось? – сузились глаза Эдельштейна. – Это я у вас должен спросить! Какого хрена вы просили меня позаниматься с вами химией, если устроили гулянку?! Это типа прикол был? Извини, я его что-то не очень оценил.
-Прости, мы забыли…
-Да плевать мне на ваше «забыли»! Ладно, я мог развернуться и уехать, мне же проще, но после такого… Да после такого… - слова у Родериха закончились и он умолк.
-После чего такого?
В кабинет ввалился Байльшмидт и тут же принялся отбиваться от кучи вопросов.
-Ну, не похвалили, да…ну «макдональдс» вляпали, хорошо хоть не двояк! Почему? Сказали, что изобретение уже не ново. В следующий раз надо что-то пооригинальней придумать… Да, как-то так… Нет, сказали, родителям звонить не будут, хотя химичка настаивала. Сейчас её валерьянкой отпаивают. Или коньяком, я не понял… Чё, ботаник, скучный такой? – Гилберт, довольный, что легко отделался, хлопнул со всего размаху по плечу Эдельштейна. – Чего списать не дал? Я злопамятный.
-Это я злопамятный! Какого хрена ты вчера вытворял, урод?! – австриец вытянул из кармана телефон и проворно принялся тыкать по кнопкам. – Полюбуйся!

Кадр: Скривившийся Родерих и Гилберт, целующий его в щёку.
Кадр: Скривившийся Родерих с отпечатком губ ярко-малинового цвета на щеке и смеющийся Гилберт с накрашенными губами той же ярко-малиновой помадой.
Кадр: Кулак Родериха приветствует нос Гилберта.

-Так вот почему у меня нос болит! – завопил Байльшмидт.
-Ну, прямо «Шедевры немецкой порно-индустрии», - всплеснул руками Людвиг. – На твоём месте, Гилберт, я бы призадумался над этим.
-Ну, скажешь тоже – порно-индустрия! – обиделся Родерих. – Между прочим, задуматься надо не только твоему брату, но и тебе тоже. Фотографировал-то ты!
-Как это я?!
-Следующее фото глянь.

Кадр: Гилберт, размазывающий кровь по подбородку, надутый Родерих, потирающий кулак, и на их фоне фотографирующий сам себя Людвиг с улыбкой от уха до уха.

-Господи, до какого же состояния надо было упиться, чтобы додуматься до подобного? – перекрестился Крауц.
-Удаляй! – истошно завопил Байльшмидт. – Немедленно!
-Не-е-ет, - рассмеялся Эдельштейн. – Я теперь вас шантажировать буду, вы у меня за всё ответите.
-Удаляй! – взревел Гилберт. – Убью!
-Догони, если сможешь! – уже у двери орал Эдельштейн.
Байльшмидт кинулся за ним, но дорогу преградил Россия.
-Зайди вечером. За «Кёнигсбергом». Мне он без надобности, но больше не играй со мной в карты. И вообще лучше не играй в карты.