Название: Из истории российско-германских отношений.
Автор: Ecchipiro
Оригинал рассказа: brain-ovulator.livejournal.com/11066.html
Переводчик: Альскандера
Персонажи: Россия/Германия
Рейтинг: NC-17
Тип: слеш
Жанры: Юмор
Размер: Миди
Описание: Сближение России и Германии в правление Путина и Шрёдера, первый «Петербургский Диалог» (2001 год), и Людвиг, периодически впадающий в ступор от русской щедрости и русского же чувства юмора.
Примечания автора: Разрешение на перевод: получено. Спасибо Mahonsky за возможность связаться с автором!
Из истории российско-германских отношений~Россия/Германия~NC-17, миди
Страница: 1
Тема закрыта
Сообщений 1 страница 4 из 4
Поделиться12012-08-08 18:06:34
- Птица гордая, но дурная
- Откуда: Иркутск
- Зарегистрирован: 2012-07-30
- Приглашений: 0
- Сообщений: 545
- Уважение: +6
- Позитив: +3
- Пол: Женский
- Возраст: 33 [1991-09-03]
- Провел на форуме:
2 дня 17 часов - Последний визит:
2012-09-26 04:29:19
Поделиться22012-08-08 18:08:42
- Птица гордая, но дурная
- Откуда: Иркутск
- Зарегистрирован: 2012-07-30
- Приглашений: 0
- Сообщений: 545
- Уважение: +6
- Позитив: +3
- Пол: Женский
- Возраст: 33 [1991-09-03]
- Провел на форуме:
2 дня 17 часов - Последний визит:
2012-09-26 04:29:19
«Немчики, милые – мы же с вами воевали!» (с)
Эпиграф от переводчика
Германия был далеко не одинок в этом мире в плане ощущения некоей неловкости, которая всегда возникает при встрече с кем-то более сильным. И имеющим репутацию силу эту свою использовать — причем совершенно непредсказуемым образом и в столь же непредсказуемое время.
И все же это его раздражало. Потому что в реальности никаких разумных оснований для таких ощущений не имелось. Они были беспричинными, инстинктивными, иррациональными. То есть — всем тем, чему сама личность Людвига являлась полной противоположностью.
Но, как назло, в виду последних событий чувства эти обострились до чрезвычайности.
А началось все вполне невинным образом — с бутылки «Золотого родника», которую Людвиг однажды утром обнаружил среди присланной ему в Рейхстаг корреспонденции. В тот момент он не придал этому особого значения – даже тогда, когда брат ему объяснил, что это за водка. Тогда он воспринял это просто как дружеский жест, быть может, выражение благодарности – ведь в 2000 году объем товарооборота между ними и Россией побил все прежние рекорды.
Нынешние их отношения с Иваном можно было назвать более чем тесными – по сути, они являлись друг для друга самыми важными торговыми партнерами. Поэтому в таком проявлении внимания со стороны России нет ничего странного, верно?
Даже если эта несчастная бутылка и стоит 700 марок.
— Не все такие жмоты, как ты, Запад.
Германия, хоть и не являлся большим поклонником водки, все же поддался на уговоры брата «раскрутить ее на двоих». Быть может, Гилберт даже в чем-то прав – при желании действительно найдется миллиард поводов, которые стоит отметить. Кроме того, хотя Людвиг и предпочитал считать себя бережливым, а не «жмотом», он понял, куда клонит старший.
А водка действительно оказалась хороша. Даже если он вряд ли смог оценить все ее достоинства в той же мере, что и брат, на чьих вкусах явно сказалось время, проведенное в доме Брагинского.
Следующим звоночком стало внезапное изменение рассадки за конференц-столом на ближайшем Всемирном конгрессе.
В первый момент Людвиг испытал облегчение, поняв, что Италии в этот раз рядом не будет, и он не станет постоянно отвлекать его внимание без всякого дела. Возможно, это поможет сэкономить время и Конгресс закончиться быстрее. По расчетам Германии пустая болтовня Феличиано съедала почти 5% от времени заседания, и целых 8%, когда парень, задремав, устраивался для удобства на его, Людвига, документах …
Брагинский же был из тех, кто ценил работу и время почти так же, как и сам Людвиг. За прошедшие годы у него была возможность неоднократно убедиться в этой черте русского. Поэтому, когда место справа от Германии занял Россия – тот даже обрадовался этому.
Чувство это длилось ровно до того момента, когда Иван вдруг начал мурлыкать себе под нос весьма знакомую Людвигу мелодию, причем произошло это как раз тогда, когда он сумел-таки призвать всех присутствующих соблюдать рабочую тишину. К счастью, напевал эту позорную песню Брагинский так тихо, что явно больше никто ее не расслышал.
Прервавшись на полуслове, Германия недоуменно покосился на соседа. Тот ответил ему сладчайшей улыбкой и вопросительно приподнятыми бровями. Так, будто он знать не знал в чем причина.
Людвиг привык к выкрутасам и выходкам на Конгрессе со стороны некоторых стран. В этом личном «черном списке» значились его брат, Голландия, Дания, Франция, Англия и, конечно же, Америка. В то время как Россия, возможно, и имевший немалое число всевозможных грехов за душой – до такого никогда не опускался.
Господи, благослови Америку! Который не мог не высказать своих претензий по поводу «какого … их заставляют ждать так долго, позатыкав перед этим рты ради того, чтобы выступить со скучной, никому неинтересной лекцией, а теперь еще и молчат! Типа — вам говорить не дам и сам не буду?!»
Зато эта раздраженная тирада нарушила чрезмерно затянувшуюся тишину и вывела Германию из состояния ступора.
Людвиг вернулся к чтению доклада, но все же, как бы он не старался скрыть испытываемого замешательства, в его голосе явно не хватало привычных строгих повелительных ноток. Не стоит и говорить, что с таким настроем доклад вызвал интереса еще меньше, чем ожидалось.
После окончания Конгресса Германия собирался поговорить с Россией, но на пути у него встал Австрия и потребовал объяснений. Похоже, он позволил себе не только отвлечься, но и перепутал, озвучивая, какие-то важные цифры, касавшиеся землетрясения в Индии.
В данном положении Людвигу не оставалось ничего иного, кроме как смиренно кивать, соглашаясь с возмущенным фырканьем Родериха, и надеяться, что тот не заметит, что, в сущности, Людвиг его не слушает, наблюдая за тем, как Иван собирает вещи.
Картина складывалась несуразная и бессмысленная. К чему Брагинскому вести себя подобным образом? Это на него не похоже, это не в его стиле. Людвиг ощутил на себе его взгляд – в нем не было и намека на недавно произошедшее. Вежливый кивок на прощание, после чего русский развернулся и вышел.
Австрия с все тем же возмущенным выражением на лице последовал его примеру.
— Эй, Запад. Это че было? С каких пор ворон на Конгрессе считаешь?
Ага, явно не один только Родерих заметил его ошибку. С другой стороны, допускать даже такие мелкие неточности в докладе, подготовленном для встречи на высшем уровне, несвойственно тому, кто все так тщательно подготавливал и контролировал, как Людвиг.
— Не знаешь, кто изменил порядок рассадки? – Германия задумчиво нахмурил брови, игнорируя вопрос брата.
— Что? А не велика ли разница?
— Просто Брагинский… он кое-что… наверное, это все же какое-то недоразумение.
— Он сам – ходячее недоразумение. И это ни для кого не новость. – Старший обхватил младшего за шею рукой и подтащил ближе к себе. – Давай, рассказывай уже. Что большой вредный Ванюшка выкинул на этот раз?
Однако узнав в чем дело, Гилберт, похоже знавший Ивана как никто другой – только расхохотался.
— Гы-гы-гы! А ты ожидал чего-то другого после выхода этой песни? Выставил себя на посмешище и еще удивляется!
С этими словами, крепко хлопнув младшего по плечу напоследок, Гилберт ушел, напевая ту самую злосчастную песню. Только делал он это во весь голос, хлопая в ладоши и дергаясь всем телом, особенно бедрами, не всегда, правда, в такт с мелодией.
Людвиг наблюдал за ним с открытым ртом. И хотя народ в коридоре сейчас скорее потешался именно над ужимками и фальшивым пением Гилберта, ему казалось, что все они смеются над ним.
Чертов «Чингисхан» со своей «Moskau, Moskau», некоторые строчки которой звучали почти как признание любви к России. То, как прекрасна и душевна эта страна, потешные дифирамбы ее пылкости и страстности и так далее с продолжением… Ясное дело, усилиями Гилберта именно эти слова сейчас гремели на весь коридор.
Да уж — повод похихикать хоть куда. Особенно, если вспомнить из каких она времен.
«А у России оказывается есть чувство юмора. Вот уж не думал. Впрочем, учитывая все обстоятельства – не могу его винить в желании посмеяться надо мной по такому поводу. Черт побери, и в самом деле, что ж за идиотская песня…».
А еще Людвиг понимал, что эта мелодия теперь не отвяжется от него, как минимум несколько дней.
Следующая их встреча с Иваном состоялась в апреле в процессе подготовки к первому заседанию российско-немецкого дискуссионного форума, названного «Петербургским диалогом».
Иван – само воплощение дружелюбия – по окончании встречи протянул ему маленькую коробочку, обернутую в красную ткань.
«Видимо, ему вообще нравится делать подарки».
— Несколько дней назад увидел это в одном немецком антикварном магазине. – Сказал (нет – скорее проворковал) Иван, кладя коробочку Людвигу на ладонь и мягко заставляя его сжать пальцы на подарке. – Это напомнило мне о нашем общем прошлом, и я подумал, что тебе эта вещь тоже понравится. Видишь ли, порой я люблю вспомнить былые деньки.
Германия не мог сказать, почему от этих слов покраснел до ушей. К счастью, кажется, Россия этого не заметил.
Хотя Людвигу не удалось узнать, что было в коробочке, до возвращения домой, образ высокой нации не выходил из головы. Ему почему-то казалось, что все это далеко не просто проявление обычного партнерского внимания.
Когда он распаковал подарок – эти его предположения подтвердились.
Да еще как!
Подобрав отпавшую от потрясения челюсть, он позвал брата:
— Гилберт…это что…такое?
— Это? Орден. Советский, Отечественной войны, II степени. Награждались лица рядового и начальствующего состава Красной Армии, Военно-Морского Флота, войск НКВД и партизанских отрядов, проявившие в боях за Советскую Родину храбрость, стойкость и мужество, а также военнослужащие, которые своими действиями способствовали успеху боевых операций войск СССР. Здорово, а где взял?
Самое удивительное, что все это опять-таки было совершенно нелогично… с точки зрения политической. С момента распада СССР их отношения складывались просто поразительно успешно для стран, имевших, хм, ТАКОЕ общее прошлое. Но они с Иваном как-то негласно решили его помнить, но лишний раз не ворошить, не смешивая с современными делами, и как показало время – такой подход был к выгоде обеих сторон. В итоге, их нынешние отношения были столь хороши, что попробуй кто-нибудь предположить такое лет 10 назад – не поверили бы. Скажем так, отношения между ними стали настолько хороши, что, по слухам, уже начали вызывать неудовольствие кое-каких сторонних лиц.
А тут… нет, все же несуразица какая-то!
Сначала Брагинский присылает ему подарок. Затем выставляет Людвига в смешном свете, а потом вновь делает подарок, которому иного определения, кроме как «издевательский», не подберешь. Почему? Зачем? Что это — впрямь заурядный приступ ностальгии пополам с русским чувством юмора? Или Людвиг сам дал какой-то повод к такому обращению, чем-то случайно оскорбив Ивана?
Как бы то ни было, но теперь мысли о предстоящей поездке в Санкт-Петербург стали вызывать у него некоторую нервозность.
Всеми этими размышлениями Германия привычно поделился с братом – но тот опять лишь рассмеялся ему прямо в лицо, сказав, чтобы перестал, наконец, цепляться за прошлое.
— Это просто антикварная редкость, Запад. В конце концов, он тебе не Германский орден 42 года вручил. Ты только посмотри! Ну, разве не прелесть?
Может и не Германский орден, но и этот орден бесспорно был учрежден по сходным причинам — возможно, даже в одно и тоже время. В войну, когда они были врагами.
Гилберт, однако, лихо отбрил каждый аргумент его сомнений. Даже когда Людвиг перевел разговор на сложное прошлое Ивана и уже самого Гилберта, включая эксперименты советского режима – тот лишь отмахнулся в ответ.
— Я думал, ты его ненавидишь! Что тебе было плохо!
— И че?
Такое непробиваемое спокойствие старшего уже стало всерьез действовать Людвигу на нервы.
— Значит, по-твоему, во всем этом нет ничего странного?!
— Думаю, он просто хочет хорошенько засесть у тебя в голове, Запад. – Флегматично заметил Гилберт, и поднес палец к губам. – Перед тем, как лезть тебе в штаны.
Надо было догадаться, к чему все идет. Это ж Гилберт. Разве он когда-нибудь к чему-то относился всерьез?
— Слушай, хорош дурачиться уже! – Прорычал Людвиг.
Гилберт только склонил голову набок, разглядывая младшего с явным интересом и удовольствием:
— Знаешь, ты так легко на все подколки введешься – спасу нет. Неудивительно, что тебя любят дразнить и разыгрывать даже больше, чем этого чистоплюя Австрию.
— Извини, тут я не вижу никакого повода для смеха!
— И обижаешься ты чуть что. Будь проще, братик. Но учти — если он захочет быть «ведущим» в вашей паре – лучше не брыкаться и получать удовольствие. Не увлекайся играми типа «блюду свою честь до последнего». Ваню это только сильнее заводит. Хотя... Вообще-то, он — реально извращенец, примерно такой же, как все в мире думают о тебе, гы, благодаря развитости немецкой киноиндустрии в одном специфическом жанре – а потому сложно угадать, что там у него на уме. Поэтому можешь судить по обстановке и моим советам не следовать. Но только исключительно в этот раз!
М-да.
Гилберт, похоже, действительно в этом мире — единственный и неповторимый. По крайней мере, в вопросе выведения известного своей сдержанностью Людвига из себя за считанные секунды. Побагровев до корней волос, Германия отвернулся от брата. Ему уже претил и этот разговор, и Пруссия, видимо способный опошлить все и вся.
— Знаешь, люди говорят — не все в ГДР было так уж хреново. И они правы. В том смысле, что хотя мне порой и сильно доставалось от крепкого советского хрена — зато, когда Ваня сам переходил на хреновую закусь уже моего производства – а это он очень любил делать, а главное – умел делать…. – Пользуясь, а вернее, злоупотребляя молчанием брата, пустился в воспоминания Пруссия, под конец, растягивая слова с совсем уж мечтательным видом.
— О Господи боже мой! Я не хочу этого слышать. Просто… замолчи. – Людвигу показалось, что ему сейчас станет дурно от слов Гилберта. Обсуждать или просто выслушивать россказни брата об его сексуальной жизни – неважно, прошлой или нынешней – оказалось выше его сил.
— Но ведь это ты ищешь в его намереньях и будущей деловой поездке второе дно и мероприятия, невносимые в официальный протокол! Принимаешь желаемое за действительное, так что ли?
Тут Людвиг побелел как простыня, потрясенно уставившись в пол.
«Принимаю желаемое за действительное?! Похоже, кое-кто из нас совсем сбрендил на старости лет».
— Ты в своем уме, Гилберт Байльшмидт?!
— Да! Нет! Наверное! Какая разница?! Ладно, мне пора – Франция и Испания уже небось заждались. А тебе все же желаю удачной поездки в Питер и возможности расширить свои представления о русских национальных традициях!
Стиснув зубы, Германия продолжал созерцать пол, пытаясь не поддаться соблазну съездить братцу по физиономии.
И на следующее утро это неблагородное желание только окрепло – после своеобразного сна с присутствием в нем одной нации.
Все предвещало, что предстоящий деловой визит легким не будет.
Но, прибыв в Санкт-Петербург, Людвиг Ивана не увидел – среди встречающих немецкую делегацию того не оказалось. В этом не было ничего сверхординарного – нации не обязаны присутствовать на каждой без исключения межправительственной встрече.
Нельзя сказать, что это обстоятельство не принесло Людвигу некоторого облегчения.
Сначала.
Поскольку это непонятное отсутствие опять-таки было против всех ожиданий, учитывая, во-первых — статус встречи, а во-вторых – характер России. Потому что, несмотря на (в целом) нелестную репутацию, едва ли в мире найдется другая такая же гостеприимная и щепетильная в этом плане страна, как Россия. Поэтому то обстоятельство, что Брагинский не приехал встречать лидера страны-партнера, внушало удивление и вызывало вопросы.
Одним словом — в итоге отсутствие Брагинского вызвало у Людвига беспокойства больше, чем одолевавшие немца ранее мысли – с каким лицом он предстанет перед Брагинским. Теперь Людвиг не мог отделаться от предчувствия какого-то важного (неприятного?) события, которое должно произойти с минуты на минуту.
Он настолько ушел в себя, в свои мысли и переживания, что почти перестал обращать внимание на окружающих. И тут очень кстати пришелся опыт по умению сохранять ледяное невозмутимое выражение лица вне зависимости от переживаемых чувств.
Что ж, можно признать окончательно и бесповоротно – России впрямь удалось до него «докопаться». По-иному не скажешь. Хотя быть может дело тут скорее в подтрунивании его братца, вывалившего на его голову груду информации, в которой он совсем не нуждался. Или — если честно – которую вовсе знать не хотел.
Его брат, Иван… Несмотря на все старания, Германии так и не удалось выбросить из головы слова Гилберта и образы, приходящие от них на ум. И стоило к ним лишь мысленно вернуться, как начинало странно и неприятно крутить где-то в животе. Верно, от отвращения.
Кстати, о русских традициях. Они включали в себя встречу гостей хлебом-солью…и водкой. Конечно, это тоже не могло не сказаться на ясности мысли. Людвиг привык думать о себе, как о человеке пить умеющем и влиянию алкоголя малоподверженном, но «русская вода», очевидно, обладала хорошим прицелом, а потому била по мозгам надежно и основательно. И тот факт, что Шрёдер успел выпить целых две рюмки до того, как они перешли к делам, и на парящего где-то в облаках подопечного обращал внимания мало – служил невеликим утешением.
«Кончай вести себя, как параноик. У вас изумительные партнерские отношения, да и ваши боссы — близкие друзья».
На конец первого дня форума было запланировано посещение оперы – единственное мероприятие, которое Людвиг действительно ждал с нетерпением. Он очень любил оперу, а Мариинский театр, в котором ему к тому же предстояло побывать впервые, имел славу театра с мировым именем.
Кроме того, Германия надеялся, что приятный интересный вечер позволит ему хотя бы на время выбросить из головы Ивана с его странными поступками.
Сидя в ложе позади Путина, Шрёдера и их жен, он надеялся, что исчезнет для реального мира так же, как в ближайшие часы сам мир – для него. Когда свет, наконец, погас — Людвиг расслабился в кресле и чуть слышно облегченно вздохнул. Под покровом темноты и тишины, нарушаемой лишь редким шепотом других зрителей, он сразу же почувствовал себя спокойнее и увереннее.
Однако он не мог не вскинуть удивленно брови при первых же аккордах. Он узнал эту музыку тотчас же, с первых нот. И вспомнил, как был потрясен в тот день, когда услышал ее впервые. Ему казалось, что он родился под ее звучание… или даже сам был ее детищем. Он еще помнил, как когда-то любил ее – с пылом и беззаветностью, которые в нем вряд ли можно было предположить. Но она была эта любовь — любовь юношеская и безоглядная — и хоть через несколько десятилетий ее омрачила тень, она все еще жила в его сердце, где-то глубоко под слоем пепла прожитых лет.
«Но мы не жалуемся, верно? Когда-то я радовался ей, теперь – понимаю ее».
Внезапно все озарилось – на единый краткий миг – и затылка Людвига коснулось дуновение сквозняка. Он вздрогнул всем телом и, повернувшись, увидел Россию, без единого звука скользнувшего в соседнее кресло.
С привычной ласковой улыбкой Иван склонился к Людвигу – теплые губы слегка коснулись краешка уха.
— Прошу прощения за опоздание, Людвиг. Не в моих правилах заставлять своих гостей ждать, но сегодня неожиданно возникли неотложные дела, потребовавшие обязательного моего присутствия. – Он положил руку на плечо Германии, и легко сжал его. – Да, и я искренне надеюсь, что тебе понравился мой выбор в организации этого вечера. Вагнер был одним из воплощений бога музыки, ведь так? А еще мне удалось убедить моего …босса использовать оригинальное либретто. На твоем языке эта опера звучит более … впечатляюще.
Примечания:
Товарооборот за 2000 год между Россией и Германией по своему объему сопоставим с товарооборотом между ФРГ+ГДР и всем СССР. Россия воспринимает Германию как важнейшего своего делового партнера в Европе, в свою очередь являясь одним из важнейших торговых партнеров Германии.
О языках персонажей: немецкий язык по популярности занимает в русских школах второе место после английского. В ГДР русский язык был обязательным первым иностранным языком. Следовательно, Гилберт и Иван могут свободно общаться и по-русски и по-немецки, в то время как знания Людвига в области русского языка ограничиваются несколькими общими фразами.
Бутылка водки «Rodnik Gold» стоит около $ 500. Это одна из самых дорогих и качественных марок водки в мире.
Текст песни «Moskau» группы «Чингисхан» (оригинал + перевод на русский): http://perevod.pesenki.ru/?bnd=Dschinghis Khan&sng=Moskau
Орден, подаренный Иваном Людвигу: wwwkadis.ru/columns/img/66135.jpg
Давняя дружба между Владимиром Путиным и Герхардом Шрёдером, явно оказавшая влияние на укрепление отношений между Россией и Германией и на внешнюю политику обеих стран – широко известный факт.
Программа «Петербургского диалога» 2001г. включала в себя посещение оперы-тетралогии Рихарда Вагнера «Кольцо Нибелунга», исполняемой на немецком языке. В виду своей значительной продолжительности опера разбита на 4 части (вечера). Людвиг и Иван слушают первую (самую короткую) часть — «Золото Рейна». Премьера этой части оперы состоялась в Мюнхене (Бавария) в 1869 году.
Поделиться32012-08-08 18:11:54
- Птица гордая, но дурная
- Откуда: Иркутск
- Зарегистрирован: 2012-07-30
- Приглашений: 0
- Сообщений: 545
- Уважение: +6
- Позитив: +3
- Пол: Женский
- Возраст: 33 [1991-09-03]
- Провел на форуме:
2 дня 17 часов - Последний визит:
2012-09-26 04:29:19
Воспитание Людвига заставило его приветственно-благодарно кивнуть в ответ, но вот только с губ его не смогло сорваться и единого звука, а тело начало приятно покалывать там, где его коснулся Брагинский.
Голос же русского с этим своим акцентом вновь вызвал у германца странное ощущение в животе, сродни тому, что испытываешь при быстром подъеме в лифте. А еще почему-то в его памяти всплыл сон, виденный им прошлой ночью.
Сон этот, правда, был весьма далек от эротики и чувственности, как таковых. Если не считать необъяснимого радостного чувства, которое Людвиг отчего-то испытывал, находясь в конференц-зале, украшенном гигантским флагом СССР, и слушая речь одетого в форму генерала КГБ Ивана на родном языке последнего. Однако же пробудился от этого невинного сна Германия с чувством того специфического дискомфорта, который иногда свойственно испытывать неудовлетворенным мужчинам (особенно молодым) по утрам.
Краем глаза он заметил, что теперь Иван сосредоточил все свое внимание на том, что происходит на сцене.
Однако это почему-то не успокоило вызванную его появлением у Людвига нервозность. Скорее, даже наоборот.
Все еще оставалось неясно, какую игру ведет против него Брагинский, но делал он это мастерски.
И Германии это не нравилось.
Он не любил быть «ведомым» в играх чужого разума.
Однако к середине третьей сцены Людвигу удалось привести чувства в некоторый порядок. Знакомые мелодии успокаивающе подействовали на его взбудораженное сознание, даже спустя век с первого их знакомства по-прежнему наполняя его сердце радостью. Хоть финал ему теперь уже и был известен – буре великих чувств, великих подвигов, великих преступлений суждено будет окончиться Сумерками богов и искуплением зла, после чего все вернется к тому, с чего началось – к бегу вод Рейна, песням русалок и искушающему сиянию волшебного золота в речной глубине.
Или быть может, наоборот, это музыка так взбудоражила его чувства и память, что все остальное померкло перед ней?
— В каждом мифе есть капля истины. Золото Рейна существует или когда-то существовало на самом деле, правда, Людвиг? – Вдруг прошептал Иван, теперь кладя руку Германии на колено. – Такое кольцо – весьма полезная в хозяйстве вещь, …да и волшебный этот шлем тоже пригодился бы.
Людвиг тут же напрягся.
— Это просто… легенда, сказка. – Почти прошипел он, желая стряхнуть руку Ивана прочь, но вместо этого просто накрывая ее своей. Одно резкое движение – и они тут же привлекут ненужное внимание. – Не существует никаких волшебных колец!
— Как жаль.
Как ни странно, но произнесено это было с искренним разочарованием.
— Ты бы все равно не пожелал его взять. Ради обладания этим золотом нужно отказаться от…. — Людвиг смолк, отвернулся от русского, и, подперев рукой подбородок, совсем тихо закончил. — …любви.
Иван использовал этот момент, чтобы скользнуть рукой чуть выше, и Людвиг готов был поклясться, что буквально ощущает испытываемое русским веселье из-за того, как забавно и совсем не «по-немецки» Германия произнес это жалкое словечко.
Но заговорил Россия почему-то совсем об ином:
— Вагнер работал над этой оперой свыше четверти века?
Рука его замерла на месте, и пальцы принялись легко массировать Людвигу бедро. Из-за этого тихий голос России, перешедшего на едва различимый шепот, прозвучал для немца словно трубы Страшного Суда. Это оказало на него, уже изнывавшего от незваной истомы, убийственный эффект.
— Да. Правда, работал он с перерывами, но… Брагинский, хватит уже!
К счастью, музыка была достаточно громкой, чтобы не позволить их начальству услышать этот разговор. От одной только мысли, что Шредеру, или еще хуже – Путину вдруг захочется обернуться – Германии становилось не по себе.
Будто впрямь послушавшись этих слов, Иван остановился – хоть руки и не убрал.
— Впечатляет. Понимаю, почему Гитлер так его боготворил.
При звуке этого имени Германия застыл.
Вот к чему все шло?
Такова, значит, была цель всего этого странного поведения России?
«Такова истинная причина, по которой тебе рядом с ним не по себе становиться».
Однако почему Брагинскому вдруг все это понадобилось ворошить? Это так и осталось тайной.
— Так что случилось, Людвиг? Куда исчезли эти великие таланты, композиторы от Бога, плоть от твоей земли? Теперь твои дети перешли на смешные песенки вроде «Moskau». Оно, конечно, трогательно и забавно, но мне все же интересно…
В его голосе зазвучали детские нотки, и Россия шутливо потыкал Людвига в щеку указательным пальцем.
— Это было тридцать лет назад! Не мог бы ты уже прекратить?
Германию просто трясло от происходящего. И тут – видимо, чтобы окончательно его добить – обернулась жена Путина. У Людвига сердце провалилось в пятки. Иван же, и не думающий убирать руку, приветствовал свою первую леди дружеским кивком головы.
«Черт бы тебя побрал, Брагинский!» — Думал Людвиг, пытаясь слиться с креслом.
Пожалуй, единственный кто мог в полной мере понять и разделить сейчас его чувства – это обманутый и такой же загнанный в угол нибелунг Альберих.
К счастью, госпожа Путина явно ничего не заметила.
К несчастью, это же подоткнуло Россию к более смелым действиям.
К концу третьей сцены его ладонь нежно, но настойчиво прошлась по ноге немца, поднимаясь еще выше, и окончательно выдавая намерения ее владельца.
Так что там говорил Гилберт?
«…он — реально извращенец, примерно такой же, как все в мире думают о тебе,… Блин, извращенец мягко сказано, учитывая время и место!»
И все же больше всего Германия был потрясен тем, что брат в его шутливых предположениях насчет мотивов поведения Ивана оказался абсолютно прав. Прагматичная часть натуры Людвига восприняла это без восторга, предпочитая увидеть во всем этом что-то иное, менее интимное, с чем, быть может, было бы проще разобраться. Другая же, которую он обычно тщательно скрывал от посторонних глаз – не могла не признать это открытие весьма интересным и привлекательным, намекая при этом, что если он даст ей волю – то тогда происходящее доставит ему гораздо больше приятных ощущений.
Яростным взглядом прожигая Брагинского, начавшего ласкать его через ткань брюк, Германия заскрежетал зубами… и решил ответить тем же! Быть может, тогда Россия осознает, чем чреваты подобные игры в общественном месте.
Черт, ну хватит уже! Он — мужчина, а не глупый неопытный подросток, и не позволит издеваться над собой.
— Так-так, Людвиг. – Судя по голосу Ивана, он вполне хладнокровно воспринял прикосновения чуть дрожащей руки Германии. — Наслаждаемся оперой?
Похоже его совершенно не впечатлила эта неудачная попытка «мести». Таким же тоном отчитывают непослушных детей, взявшихся за то, что полагается делать только взрослым.
Пальцы русского легко касались напрягшейся плоти. Потом легкие прикосновения сменились более чувствительными и уверенными. А потом – вновь замедлились, кончики пальцев едва касались ткани. Только через несколько секунд Людвиг осознал, что ритм этот был неслучаен, точно вторя музыке, ее громкости и быстроте.
В итоге, уже весьма скоро Людвиг чуть ли не извивался в кресле, сам не понимая, почему просто не положит конец этому безобразию. Чего тут было больше – страха привлечь внимание или того, что его тело уже явно стало наслаждаться происходящим?
Иван играл с его телом, словно оно само было музыкальным инструментом, и оно отзывалось на эти умелые прикосновения. А слух и чувство ритма у русского – самого отца нескольких известнейших композиторов, чье творчество тоже приводило Людвига в восхищение – были отменными.
Поэтому Германия сейчас мысленно проклял Вагнера – ведь четвертая сцена была не только продолжительна, но и полна неторопливых и тихих пассажей. И он точно знал, что Россия намерен «отыграть» их все до последней ноты.
С этими предчувствиями Людвиг и устремился к финалу (во всех смыслах), зажмурив глаза, вцепившись зубами в одну руку, а пальцами второй – в подлокотник. В постели он редко позволял себе сопровождать, хм, происходящее стонами или криками, но почему-то сейчас молчать было просто невыносимо. Вынужденное это молчание пополам с постоянным страхом разоблачения превратили это простейшее действо (с точки зрения изощренности любовных ласк) в нечто невообразимое.
Рациональная часть личности Людвига окончательно сдала позиции минут за десять до окончания четвертой сцены. Все, что он мог сделать ради ее возвращения к жизни – это вызвать в памяти отчет о доходной части своего бюджета за 2000 год.
Неудивительно, что результат оказался нулевым.
Теперь музыка оглушала и вела его, проникая в каждую частичку его существа, почти умиравшего от плотского и душевного наслаждения.
Но в отличие от него она пережила финал, и стихла.
Россия же, буквально до секунду до наступления высшей точки блаженства, вдруг встал и принялся аплодировать актерам и оркестру.
Германия не мог поверить. Тяжело дыша, он навалился на подлокотник, глядя на старшую нацию снизу вверх.
Отвергнут. Вот так просто. Он прошелся по всем его нервам, словно по струнам, только забавы ради?! ЭТОГО он добивался?
Ну, пожалуйста….Краткое сомнение сгинуло во все еще раздиравшем его тело желании.
Голос Ивана вывел его из мешанины мрачных размышлений.
— Надеюсь, исполнение тебе понравилось, Людвиг.
— ?!! Ты!!!
«Я тебе не игрушка, урод! Ты еще пожалеешь! Я – не мой братец!»
— Или нет?
Все, кто был в ложе вместе с ними, уже встали со своих мест и вышли, но Германия в силу определенных причин вслед им пока не торопился.
— Что-нибудь не так?
Иван был истинным мастером по сохранению внешней невозмутимости. Не будь Людвиг сам жертвой этой идиотской и ничуть не смешной шутки, он бы в жизни не поверил в то, что еще минуту назад вытворяло это чудовище. А голос русского! Елки-моталки, как ему только удается звучать так невинно?
— Черт побери, ты отлично знаешь в чем дело, Брагинский!
— Говорят, есть отличный способ справляться с такими мелкими разочарованиями – вспомнить о чем-нибудь гораздо худшем.
Желание съездить России кулаком по носу было столь же сильно, как желание кончить.
«Это все, что ты хочешь мне сказать? Я, да я…. Если ты просто смеешься надо мной…я….»
— Ничего не приходит на ум? Ну…. Быть может, Сталинградская битва достаточно плохое воспоминание?
Сволочь, он просто не мог об этом не напомнить!
Если бы разъяренным взглядом действительно можно было испепелять, то Брагинский уже давно лежал бы на полу кучкой пепла.
Людвиг закрыл глаза и сделал глубокий вздох, пытаясь подавить в себе стремление убить Брагинского прямо здесь и сейчас. Досчитав до десяти, он разжав пальцы, выпустил подлокотник и встал.
— Мне хотелось бы увидеть свой номер.
Последний раз такой ледяной тон Германия использовал лет шестьдесят назад, не меньше.
По дороге в отель он не обменялся с Россией ни единым словом. Даже не взглянул ни разу в его сторону.
Но, несмотря на внешнюю невозмутимость, внутри Людвига клокотала ярость, перекипеть от которой у него заняло много времени. И даже после того, как мгла перед глазами рассеялась, и стихло клокотание крови, он еще не меньше часа неподвижно просидел на постели, уставившись в одну точку.
Слова брата постоянно вспыхивали в его памяти.
«…ты так легко на все подколки введешься…. неудивительно, что тебя любят дразнить и разыгрывать»…
Людвиг и сам понимал, что слишком серьезно ко всему относиться. И что нужно время от времени позволять себе расслабиться. Но, конечно, говорить всегда проще, чем делать.
Он уже свыкся с кличкой «кислокапустник» и это словечко, упоминаемое в английских и американских комедиях, его уже давно не раздражало. Равно как и ехидные комментарии об его кухне и славе скучного и неумелого кавалера – последние часы с кукушкой давно благополучно почили в мусорном ведре.
Но сегодня… то, что произошло сегодня — не лезло ни в какие ворота. Никто и никогда еще не выводил его из себя до такой степени. Иван умудрился пройтись по всем чувствительным местам одновременно.
Вдобавок, Людвиг так и не смог понять – было ли все это же просто шуткой или нет?
«Недурно, недурно… Братцу явно было чему у тебя поучиться, Брагинский».
Да, он действительно не мог не признать, что навыки России, сколько бы неприятностей они не доставили ему лично – произвели на него сильное впечатление.
Изощренно, но эффективно.
Даже очень и очень.
Людвиг «привычный» внутри него еще бушевал, желая раскроить русскому голову, но чертенок, явно разбуженный тем же Иваном, подзуживал этого вопроса влобовую не решать, а самому пойти на что-то более тонкое.
Ведь на самом деле, некоторые аспекты репутации Германии по части склонности к удовольствиям особого рода были не так уж далеки от истины. Несмотря на то, что получил он эту репутацию окольными путями – через славу «немецкой киноиндустрии» и испуганный треп Италии, когда они оба попали в плен к Союзникам.
Ну, что ж, похоже, пришла пора раздавать долги, отвечая на шутки остальных ответной любезностью. И мысль приступить к этому сегодня же вечером, начав с России, показалась весьма привлекательной.
В конечном итоге, игры такого свойства никогда не были привилегией только одной нации.
Кроме молодой и весьма «веселой» парочки, едва не сбившей его с ног, в коридоре больше никого не оказалось. Уже через несколько минут он стоял у двери номера России. Переведя дыхание, Германия постучал. Вышло громче, чем он рассчитывал.
Быть может, ему и удалось обуздать свою ярость, но на ее место заступило нечто иное – память распаленного желанием тела, так и оставшегося неудовлетворенным — и что-то сродни предвкушению.
«Bleib Ruhig,» — Сказал он сам себе.
На Иване, наконец, открывшем ему дверь — не было ничего, кроме футболки и нижнего белья. Людвиг тихо порадовался про себя — видимо русский уже лег спать, но его приход вынудил его покинуть теплую постельку.
— Людвиг? Какой сюрприз! Чем могу служить в столь поздний час?
Германия окинул его взглядом с головы до ног – особое внимание уделив тем частям тела, что были на уровне груди и ниже, и, убедившись, что это направление взгляда Россией замечено – наконец посмотрел ему в лицо.
— Ой, извиняюсь, я забыл, что здешнее время на два часа опережает берлинское. Должно быть, поэтому никак не могу уснуть.
Не дожидаясь ответа, Людвиг мягко отодвинул Ивана в сторону, вошел в номер и включил свет.
Интересно. Ему самому отвели более дорогой люкс. Похоже, Россия действительно заботиться о своих гостях, а не просто видимость создает.
Привалившись к серванту, он с большим удовольствием наблюдал за тем, как Брагинский щурится, пытаясь привыкнуть к яркому свету. Однако, даже в таком виде – заспанный, полураздетый и с взъерошенными волосами – он умудрялся смотреться весьма внушительно.
Людвиг понял, что должен разыгрывать свою партию очень тщательно и осторожно, если хочет одержать в ней победу. Одно только преимущество в росте превращало Россию в сложный объект для шуток.
— Я думал о сегодняшнем исполнении Вагнера, Брагинский. Точнее, все еще думаю о нем.
Людвиг умолк, наблюдая за реакцией собеседника.
Как и следовало ожидать – Россия только зевнул и вопросительно посмотрел на него – мол, что дальше? – либо не понимая, что Германия имеет в виду, либо прекрасно скрывая возможное удивление. Учитывая его склонность к мелким жестоким играм – скорее второе. Это внушало некоторые опасения, но Людвиг твердо решился идти до конца.
— Почему бы нам не обсудить его, Иван? – Он указал на кресло у окна. – Присаживайся.
Россия поднял бровь, услышав свое личное имя. Так Германия к нему еще никогда не обращался.
Неожиданные поступки любого выбивают из колеи. Эту нехитрую тактику Людвиг усвоил хорошо. Особенно во времена Третьего рейха.
«Должно же было выйти с того времени хоть что-то путное?»
Пай-мальчик внутри Людвига отругал его за такие мысли, но он быстро оттер его ворчание в глубины подсознания.
— Не желаешь выпить? Быть может, здесь найдется пиво…
Учитывая, насколько важно для России быть радушным и предупредительным хозяином, такое поведение гостя не могло не причинять ему некоей неловкости. От предложения выпить он отказался, но в указанное кресло сел.
Повернувшись к нему спиной, Людвиг открыл мини-бар и вытащил одну бутылку. Судя по ее форме – это все-таки пиво. Русского пива он еще никогда не пробовал – он вообще с подозрением относился к любому пиву, произведенному не у него дома, будучи в этом вопросе весьма привередлив. Но сегодня он был готов пойти и на такие жертвы.
— Как насчет этого?
— О, я как раз хотел предложить тебе взять темное. «Балтика. Крепкое» Мое любимое. Думаю, оно придется по вкусу и истинным знатокам, вроде тебя.
Это название Людвигу, конечно же, доводилось слышать, и он проигнорировал намек на то, что он — он! — мог не знать одной из крупнейших пивоваренных компаний Европы. На самом деле, он просто не умел читать по-русски.
Хотя тон России – масляный— масляный – ему сильно не понравился. Быть может, это говорил не сам Иван, а выпитая им водка, но все-таки… С другой стороны, Людвиг все же сюда пришел не ради дружеской беседы за кружечкой пива.
— Спасибо за предложение. Не довелось как-то попробовать раньше.
Ослабив галстук, он направился к Ивану. Садиться, правда, не стал – только оперся на журнальный столик.
На какой-то миг их взгляды встретились – все это время они избегали смотреть друг на друга прямо – и вновь разбежались.
Это было именно то, что требовалось Людвигу. Он подался чуть вперед, и открыл бутылку, держа ее горлышком по направлению к старшей нации.
Закономерным итогом сего действа стал холодный пенный душ для любезного хозяина.
Сработало даже лучше, чем ожидалось.
Брагинский явно не заметил, что Людвиг, стоя к нему спиной, несколько раз легонько встряхнул бутылку.
От неожиданности Россия чуть вздрогнул, и на лице его на этот раз явно отразилось удивление. Ведь подобная выходка со стороны Германии – это нечто неслыханное!
— Боже мой, какая неприятность! Я такой неловкий. Могу я помочь хоть чем-нибудь ?
Примечания:
«Bleib Ruhig» (нем.) – «Сохраняй спокойствие».
Примечания переводчика:
«Кислокапустник» — мой вариант перевода слова «Kraut» — презрительное название немцев, особенно немецких солдат, данное им англичанами, а потом подхваченное американцами. Англоязычный аналог нашего «фриц». Прозвище пошло от Зауэркраут (нем. Sauerkraut) — названия национального немецкого блюда из квашеной капусты, и еще, возможно, оттого, что блюда из квашеной капусты обязательно входили в рацион питания немецких моряков в качестве профилактики заболевания цингой (болезнь, вызываемая нехваткой витамина С).
Краткое содержание «Золота Рейна» (для тех, кто не смотрел) поскольку в фанфике есть – пусть и незначительные — отсылки к сюжету и персонажам:
Сцена первая
В глубинах Рейна. Русалки Воглинда, Вельгунда и Флосхильда весело болтают. Неожиданно появляется нибелунг Альберих (уродливый гном — король карликов-нибелунгов, обитателей земных недр), домогаясь их любви. Русалки издевательски насмехаются над ним. Неожиданно луч солнца падает на вершину скалы, и та начинает светиться — это Золото Рейна. Русалки радостно восхваляют его блеск. Поражённый увиденным, Альберих выпытывает у них тайну золота: кто, отвергнув любовь, скуёт кольцо из этого золота, станет властелином мира. Хотя Дочери Рейна должны хранить тайну сокровища, они не видят в Альберихе угрозу, ведь он больше всех желает любви, а значит не способен украсть золото. Но жадный Альберих проклинает любовь и завладевает золотом («Bangt euch noch nicht?»; «Я вам смешон?») под отчаянные возгласы дочерей Рейна.
Сцена вторая
Рассвет освещает огромную зубчатую скалу. Одноглазый верховный бог Вотан, его жена Фрикка и её сестра Фрейя (богиня юности) любуются стенами замка, воздвигнутого для богов великанами Фазольтом и Фафнером по договору, согласно которому Вотан должен подарить им за это Фрейю и вечную молодость.
Фрикка в тревоге: она знает, что, если Фрейя уйдёт от них, богов посетит старость и смерть. Великаны требуют награду («Sanft schlob Schlaf dein Aug'»; «Сон твой сладок был»). К Фрейе прибегают на помощь братья: Фро (бог радости) и Доннер (бог грома), но они бессильны, потому что Вотан поклялся великанам на своем копье — хранителе законов Вотана. Верховный бог призывает хитрого Логе, бога огня. Логе говорит, что только золото Рейна, дающее необъятную власть, может заменить Фрейю («Immer ist Undank Loges Lohn!»; «Вечно все неблагодарны мне»). Великаны согласны на замену: пока золота нет, они берут Фрейю в заложницы. Расставшись с ней, боги тут же стареют. Вотан и Логе спускаются в край нибелунгов.
Сцена третья
В глубоком подземном ущелье, в кузнице работают карлики, порабощённые Альберихом. Брат Альбериха Миме сковал для него волшебный шлем, делающий того, кто его надевает, невидимым и меняющий внешность. Миме сам открывает это Логе и Вотану, появляющимся на сцене. Альберих заставляет нибелунгов, которых кольцо сделало рабами, добывать и переплавлять огромное количество золота. Вотан и Логе узнают намерения Альбериха: завоевать весь мир, покорить людей и богов. Нибелунг расхваливает свой шлем и превращается в змея. Логе делает вид, что очень испугался, и просит превратиться во что-нибудь поменьше. Когда карлик выполняет их просьбу, боги отнимают у него шлем и берут его в плен.
Сцена четвёртая
Чертоги богов. Альберих, связанный, приказывает посредством волшебного кольца, чтобы нибелунги принесли все сокровища как выкуп за его жизнь. Логе заставляет нибелунга отдать и волшебный шлем, а Вотан отнимает у него последний талисман — кольцо. Альберих в бессильной ярости изрыгает проклятие: пусть кольцо принесёт гибель его обладателю («Wie durch Fluch er mir geriet, verflucht sei dieser Ring!»; «Ты проклятьем был рождён, — будь проклят, перстень мой!»). Вотан не слушает его. Возвращаются великаны и Фрейя, а с ней юность богов. Великаны осыпают Фрейю золотом, которое должно полностью покрыть богиню: золота не хватает, в дело идёт шлем. Но из небольшой щели Фазольт всё ещё видит сияющий взор богини. Он требует кольцо. Вотан отказывает ему. Из земной глубины выходит Эрда, богиня земли и мудрости. Она сурово упрекает Вотана, требуя, чтобы он отдал проклятое кольцо («Wie alles war, weiß ich»; «Всё, что прошло, я знаю»). Вотан повинуется. И великаны тут же вступают в схватку друг с другом за обладание кольцом: Фафнер убивает Фазольта и удаляется с кольцом. Теперь положение богов становится ненадёжным. Доннер собирает тучи, и начинается гроза. Затем ударами молний он рассеивает тучи, и между скалой и великолепным сияющим замком, Фро протягивает мост радуги к замку, Вотан радостно приветствует свою крепость, которую называет Валгаллой. Однако Дочери Рейна, невидимые, просят вернуть им их золото, обвиняя бессмертных во лжи и малодушии. Боги торжественно направляются по мосту в свой новый чертог.
Возникшие у переводчика ассоциации при упоминании «Кольца нибелунга» и жизни Вагнера – и предположительно также могущие возникнуть у Людвига и Ивана.
«Сумерки богов» ("GitterdImmerung"), под таким названием вошли в немецкую историографию события последних дней Гитлера и его ближайшего окружения в фюрербункере в конце апреля 1945. Название заимствовано из четвертой части оперы, которая заканчивается феерической сценой всеобщего краха.
Покровителем Вагнера был тезка Германии – «король-лебедь» Людвиг Баварский, известный также благодаря построенным им замкам, самым знаменитым из которых является Нойшванштайн. Был отстранен от престола, будучи признанным «неизлечимо душевнобольным» (это заявление спорно, диагноз ставился в отсутствие больного). Погиб при невыясненных обстоятельствах во время прогулки с профессором фон Гудденом в водах Штарнбергского озера. Одним из пунктов обвинения, предъявленного Людвигу при лишении его дееспособности и взятии под арест, было обвинение в гомосексуальной ориентации. Король всю жизнь оставался холостым, интереса к женщинам действительно не проявлял, даже в приближаемых к себе актрисах он видел воплощаемых ими героинь, а не их самих. Противники предположений о гомосексуальной ориентации Людвига говорят о том, что ему скорее был свойственен нарциссизм, и по-видимости умер король девственником.
О «Moskau, Moskau».Просто вкусное напоследок. Вообще Людвигу еще повезло, что Иван вспомнил песню «Чингисхана», а не одноименную «Раммштайна». У него бы тогда вообще «инфаркт микарда» мог быть.
«Москва», Rammstein
wwwamalgama-lab.com/songs/r/rammstein/moskau.h...
(перевод Романа Макаревича из Краснодара)
(Эта песня о самом прекрасном городе в мире — Москва)
Этот город как путана
С красным шрамом на лице,
И из золота зубами,
И со складкой в декольте…
Как хочу я дать ей в рот,
Стоит денег лишь ей дать!..
А потом сорвать одежду,
И «любить» её! «Любить» !!!
[Припев:]
Москва! (раз, два, три)
Москва! (посмотри)
Пионеры там и тут
Песни Ленину поют.
Запах старости прекрасен!..
Я немею перед ней.
Макияжем всё закрасит
И приподнимет декольте…
«Я хочу её, аж дрожь в коленях!..»
«Пусть стриптиз танцует мне!..»
«Я хочу её!!! Вот деньги!..»
«Город – лучший на Земле!!!»
[Припев: 2 раза]
Москва! (раз, два, три)
Москва! (посмотри)
Пионеры там и тут
Песни Ленину поют.
(Раз, два, три)
Я вижу, что не видишь ты...
(Когда ты ночью крепко спишь)
Я вижу, что не видишь ты...
(Когда ты предо мной лежишь)
Я вижу, что не видишь ты...
(Когда со мною говоришь)
Я знаю — ты никогда не увидишь...
(Раз, два, три)
[Припев:]
Москва! (раз, два, три)
Москва! (посмотри)
Пионеры там и тут
Песни Ленину поют
Поделиться42012-08-08 18:14:09
- Птица гордая, но дурная
- Откуда: Иркутск
- Зарегистрирован: 2012-07-30
- Приглашений: 0
- Сообщений: 545
- Уважение: +6
- Позитив: +3
- Пол: Женский
- Возраст: 33 [1991-09-03]
- Провел на форуме:
2 дня 17 часов - Последний визит:
2012-09-26 04:29:19
Такая вот маленькая ложь. И исключительно во благо…
Окончательно развязав и стянув галстук, Людвиг принялся вытирать им пивную пену с лица России. Делал он это с самой скорбной и виноватой миной, на которую только был способен, но под конец все же не выдержал – и расхохотался.
Выражение лица русского было неописуемо.
Людвиг набросил галстук ему на шею, так чтобы его концы свисали Ивану на грудь – и теперь вместо дорогого шелка лица России начал касаться его язык.
«На вкус, кстати, даже очень и очень», — чуть нехотя признал Людвиг.
— И что же ты делаешь, Лю..да?
Люда?
Люда? Что это? Прозвище? Оскорбление?
Во всяком случае, раньше его так никто, включая Ивана, не называл. Но сейчас Людвиг решил не брать этого в голову, обводя кончиком языка губы русского. Да — их, те самые, бывшие, по словам Гилберта, весьма искушенными.
Бесспорно, что в тот момент, когда брат вскользь упомянул эту искушенность – Людвигу было тошно от его слов. Но теперь он был совсем не прочь испытать их в деле.
«А вообще, если быть откроенным до конца, ну хотя бы с самим собой – Гилберт раскусил меня с первой же минуты».
— А что, по-твоему? Просто исправляю собственную оплошность,… Ваня.
«Видишь, и у меня язык поворачивается так тебя называть».
Сдерживая вновь подступивший смех, Людвиг положил руку на затылок России, запустив пальцы тому в волосы и запутавшись во взъерошенных серебристых прядях. Другой рукой Германия подхватил концы галстука и потянул их на себя.
Осторожно. Медленно. Не стоит вспугивать дичь раньше времени.
Губы под его языком исказились в ухмылке. И вообще, Россия до сих пор не проявил каких бы то не было признаков волнения. Во всех смыслах. Его дыхание было все так же ровно, а руки свободно лежали на подлокотниках кресла.
— Неплохо… — Прошептал Людвиг, слизывая янтарные капли с нижней губы. – Для пива, сваренного не в Германии, имею в виду.
Иван хмыкнул:
— Боюсь, не найду таких же теплых слов для германской водки, дорогой товарищ.
О, ну наконец-то! Он и не понимал, насколько соскучился по этому слову. Полностью накрыв губы России своими, он крепче вцепился ему в волосы и дернул галстук на себя.
«За все твои дразнилки!»
Но тот остался все так же, словно мраморная статуя, недвижим.
Продолжая нежно касаться мягких, но неподатливых губ, Людвиг попробовал заставить их раскрыться, резко затянув ткань галстука Ивану вокруг шеи. Но и это не помогло. Тогда он пихнул русского обратно вглубь кресла, и принялся кусать неуступчивые врата.
— Люда. Прости, конечно, но не могу не задаваться вопросом – что, по-твоему, ты делаешь?
А! Все же на этот раз, голос Ивана прозвучал по-иному – ниже и с более ясно выраженным акцентом. У Людвига от этого по коже мурашки пошли – несносный сон вновь дал о себе знать. Он хмыкнул, еще раз дернул концы галстука и уселся русскому на колени.
— Знаешь, Гилберт ответил бы – «ну и идиотский же вопрос».
— Твой любимый братик? О да…
Опять насмешка? Такое отношение могло бы всерьез расстроить Людвига, если бы он не прижался к своему собеседнику ближе, и не ощутил, что его усилия не пропали даром.
— Ну, о нем можно сказать всякое, но у него, бесспорно, есть и множество достоинств.
Ощущая через ткань брюк и темно-красных боксеров градус заинтересованности собеседника, Германия принялся покусывать ему кожу на подбородке.
«За все мне ответишь. Как и я тогда – растечешься от желания в этом самом кресле».
— Ах, dorogusha ... Вряд ли хоть кто-то в этом мире знает его лучше меня.
Опять эти судороги в животе, да такие, что дыхание перехватило. А вот Россия даже сейчас выглядел абсолютно невозмутимым. Мягко проводя одной рукой по его груди, Германия вцепился пальцами другой ему в спину, надеясь, что оставит синяки. Даже через ткань он ощутил крепкие мышцы. Видимо, Брагинский был не столь уж и в плохой форме, как о нем привыкли думать в последнее время.
— Уверен?
Наконец-то, Иван напрягся под ним, пусть хоть и на какой-то миг. Порадовавшись одержанной победе, Людвиг поднял взгляд и налетел на привычную улыбку. Нет, не на привычную. Эта была слишком ласковой, слишком безобидной. По спине германца прошла дрожь, и на мгновенье он забылся, не зная как поступить дальше.
И тут Россия, внезапно подавшись вперед, ухватил его за шею.
«Черт, быстро, очень… Не ожидал от него».
— Сомневаюсь, что ты пришел сюда обсуждать своего брата, Люда…
Дыхание от этих слов коснулось губ Людвига, заставляя его вновь сладко вздрогнуть.
Еще одно неуловимое движение – и злосчастная бутылка покатилась по ковру, беспощадно заливая его крепким русским пивом, свалившись с затрясшегося столика, когда Россия, без всякого предупреждения, вдруг просто взял и встал с кресла.
Рука Ивана предусмотрительно удержала Людвига за спину, чтобы тот не свалился от неожиданности (или не вырвался?), а вторая позаботилась, чтобы у него вдоль хребта остались точно такие же синяки, которыми Германия до того наградил его самого.
— Брагинский!
Ему с первой же попытки удалось добиться того, в чем Людвиг потерпел фиаско. Все протесты германца были заглушены крепким наглым поцелуем. Немец почувствовал, как у него подкашиваются колени.
Инициатива теперь бесспорно перешла к Ивану – Германии потребовалось еще целых несколько секунд, чтобы понять, что происходит и что делать дальше. Обхватив широкие плечи русского, чуть отбросив голову назад, Людвиг ответил на этот поцелуй – уже без малейшего стеснения.
Не эти ли русские традиции имел в виду Гилберт?
Перед глазами все плыло – и совершенно не потому что, он, отступая, приложился затылком о стену.
Но самое смешное, что от всего происходящего Людвиг настолько обалдел, что не знал даже, хм, куда можно руки приложить. Иван сам расстегнул и стащил с него рубашку, швырнув ее на пол.
Эти прикосновения заставили привычно молчаливого германца утратить контроль и за языком.
— Кстати, о галстуке… Отличная ткань, dorogusha.
И эта самая ткань обвилась вокруг его запястий, стянув их позади спины явно привычным жестом, если судить по той ловкости и скорости, с которыми Иван справился с этим делом. И даже если Германия захотел, то не смог бы ему помешать — даже сейчас Брагинский превосходил его по силе. Пусть фигура русского и не отличалась такой скульптурной прорисовкой мускулов, как у самого Людвига.
Dorogusha.
Уже дважды Иван назвал его так. Оскорбление, прозвище, кличка? Нужно обязательно подтянуться в знании русского языка.
Он потянулся к Ивану, жаждая еще одного поцелуя. Похоже, России тоже пришлась по душе эта идея, и Людвиг вновь забыл обо всем, чувствуя, как горячий язык властно проникает в его рот и начинает там хозяйничать.
Пальцы русского скользили по коже Германии, оставляя за собой красноватые полосы. Германия осознал полную свою беспомощность в этих объятьях – он не смог бы вырваться из них даже при всем желании — если бы оно вдруг пришло. У Брагинского хватит сил удержать его.
И это тоже было ему в новинку. Никому из его…приятелей еще не удавалось вот так вот припирать его к стенке – и в прямом, и в переносном смысле. Необычно, но, как оказалось – приятно.
И таким образом, теперь он — полураздетый со связанными руками — не имел никакого иного выхода, кроме как отдаться на милость тому, чьи мысли и поступки он был не в силах предугадать.
Не то, чтобы он недооценивал Россию. Отнюдь нет. Это просто Россия умудрялся удивлять его снова и снова.
— Надо же, какие милые звуки…
От этого голоса жар растекался по телу, сильные руки ласкали его грудь и спину. И с ним опять играли, как тогда в опере – прижав в стене и не давая возможности толком пошевелиться и хоть как-то облегчить разрывающее тело желание.
— Verflucht noch mal, hör auf mich so hinzuhalten!
— Ругаешься, Людочка моя?
Он, что — сказал это вслух?
Людвиг моргнул и уставился на Ивана, приоткрыв рот. Ему хотелось сказать, что Ивану послышалось, но тот, не дожидаясь ответа, просто взял и развернул его лицом к стене. Хотя, вообще-то, доказывать что-то ему и впрямь было делом неблагодарным – Россия ведь отлично владеет немецким.
— Вам, молодым, всегда недостает терпения. – Промурлыкал ему Иван в самое ухо перед тем, как прихватить его кончик зубами. – Хотя, учитывая, что так ведешь себя ТЫ – это просто очаровательно.
Черт бы его пробрал и в самом деле!
Но все, что мог сделать Людвиг – тихо простонать, когда зубы русского чувствительно вцепились ему в шею. Похоже, на какое-то время шарф тоже прочно войдет в гардероб германца – если конечно он не хочет продемонстрировать всему миру, как удачно прошла его поездка в Санкт-Петербург.
Германия содрогнулся от головы до пят, когда пальцы России – словно бы случайно — коснулись его паха.
Иван стоял очень близко к нему, буквально наваливаясь всем телом – и Людвиг чувствовал, что желание русского едва ли слабее его собственного. Казалось, от их тел рассыпались искры, еще сильнее распаляя их.
«Как он только может быть таким спокойным?»
Извиваясь между горячим телом и прохладной стеной, Людвиг понял, что действительно больше не выдержит. Нужно скорее переходить к делу. От природы он не был суетлив в этом вопросе, и мог контролировать собственное возбуждение довольно длительное время — но только не сейчас.
Прижавшись лбом к стене, он закрыл глаза. Все о чем он мог думать – о том, когда эти руки, наконец, вновь прикоснуться к нему, обернут пальцы вокруг его истекающего смазкой члена – и уже безо всякой преграды между ними.
.— Да, сделай это уже, наконец, а!
Звуки расстегиваемого ремня и молнии прозвучали для Людвига сладчайшей музыкой, и он громко и открыто застонал, наконец, получив то, о чем мечтал. Вот таак… Размеренно и крепко, вверх и вниз. Быть может, слишком медленно — но ведь это только начало и уже гораздо больше, чем ему перепадало до сих пор.
— А ведь ты даже не подготовился…
Второй рукой Иван успел прощупать его карманы, что ничуть не помешало ему в это же время поставить Германии засос на шее.
На Людвига было жалко смотреть.
Как он мог не подумать о…?
— Я-то считал, что ты и твои люди предусмотрительны всегда и во всем.
Это прозвучало для германца сквозь стоны и всхлипы будто издалека. Однако разочарования в этих словах отнюдь не было.
Рука, удерживающая брюки Германии, разжалась, позволив им упасть к его лодыжкам.
— Радуйся, что на этот раз я оказался предусмотрительнее тебя, Людвиг.
Было в этих словах что-то эдакое, но германец так и не смог уловить что именно. Но недоумение его и опасения пропали сразу же, когда он ухитрился чуть повернуться и увидел, что в руке у России теперь были смазка и презерватив, возникшие словно из ниоткуда.
И по телу Людвига в очередной раз прошла приятная дрожь, когда капли холодного геля упав на кожу ягодиц, стали стекать по ложбинке.
Иван смазывал его, другой рукой крепко обхватив за талию. Когда Людвиг попытался было потереться о стену, русский резко дернул его к себе. Стоны пополам с хныканьем вновь наполнили комнату и прервались рыком, когда в Людвига, наконец, осторожно погрузился один палец Ивана.
Осторожность и нежность, с которыми действовал Брагинский, казались даже какими-то неестественными. Особенно вкупе с тем, что его зубы вновь вцепились германцу в кожу на загривке.
Пот крупным бисером проступил у Людвига на лбу, когда Брагинский ввел в него еще один палец. Всякие мысли о мести, о мелочных играх теперь и не приходили ему на ум. Когда Иван оставил его — его оставила и всякая возможность мыслить вообще. Все его существо изнывало от предвкушения.
Брагинский шепнул ему на ухо что-то, чего он не смог понять. Но это прозвучало грязно, откровенно и совершенно искренне. Осознавал ли сам Иван, что произнес это на русском?
Шелковая лента вокруг его запястий ослабла и нежно и плавно соскользнула по его ногам.
Людвиг тут же подался назад, зажимая член русского между ягодицами.
Одной рукой Иван схватил его за подбородок и вздернул его вверх, заставляя вытянуться всем телом, словно струна на колках, когда он начал проникать в его тело.
Но ах, же, черт – до чего медленно.
Вновь какие-то слова на русском, и язык Ивана вновь пробежал по отпечаткам его же зубов.
И тут Людвиг понял, что больше не выдержит, и сам начал двигать бедрами, насколько это позволял о его положение.
Только теперь он, наконец, услышал судорожный вздох русского, до того своей невозмутимостью напоминавшего ледяную глыбу. И все же ритм происходящего был полностью под его контролем. Но уже скоро его руки легли Людвигу на бедра для лучшего упора, и толчки стали глубже и резче, верно отмечая его внутренности так же, как и впивавшиеся ему в бедра пальцы, которые наверняка оставят после себя на память синяки и кровоподтеки от ногтей.
Людвиг знал, что долго это не продлится, но сейчас ему казалось, что время перестало существовать. Блаженство, охватившее каждую клеточку его тела, заставило позабыть обо всем на свете.
Ему показалось, что его тело стало невесомым, трепыхаясь, как бабочка, в этих крепких руках. Он впивался ногтями в стену, оставляя царапины на обоях, пытаясь удержаться на ногах. И только когда он был в одном шаге от пика наслаждения, Иван вновь коснулся его члена, крепко стискивая его в ладони и теребя, пока Людвиг орал, кончая.
Другой рукой Брагинский рывком провел немцу по спине – от загривка до крестца – ногтями, всей пятерней, оставляя за собой мгновенно вспухшие алые полосы. Германия судорожно охнул и начал плавно сползать вниз по стенке, теперь уже наглядной свидетельнице «преступной страсти». Россия успел подхватить обмякшее тело, пряча собственный тихий стон во влажных светлых волосах на макушке любовника.
Людвиг не попытался ни вырваться, ни устоять на ногах. Он был совершенно уверен в том, что Иван не даст ему упасть.
Когда-то его учили, что Россия – это отсталая страна, придать цивилизованный облик которой может только его твердая рука.
Потом Россия оказалась укрыта за незримой, но непроницаемой завесой, и все, включая Германию, по другую ее сторону почти полвека верили в то, что Россия – это какое-то чудовище.
И то, и другое было чистейшей воды пропагандой.
В последние годы Людвиг увидел в нем того, кто, несмотря на крепкую трепку, полученную от жизни, всеобщее пренебрежение и одиночество, сумел выбраться из уныния и жалости к себе, любимому, и всерьез приняться за работу.
Еще, как оказалось, он обладал чувством юмора – то была черта, существование которой у Брагинского Людвиг и представить себе не мог еще несколько недель назад.
А уж то, что у них, оказывается, есть общие вкусы в определенных вопросах… Это был, пожалуй, самый большой сюрприз из всех.
На самом деле достоверно Германии было известно лишь то, что ничего, абсолютно ничего не знает о России. И дело тут не столько в знании его истории и обычаев – сухие факты почти ничего не могли сказать о характере Ивана. Никто не мог. Даже тот, кто на собственной шкуре испытал самые различные его грани.
Влажные горячие губы прошлись по его шее, оторвавшись лишь для того, чтобы прерывисто выдохнуть:
— Так что ты хотел сказать о моем исполнении, dorogusha? Понравилось оно тебе или нет?
Что ж, выглядел Людвиг вполне удовлетворенным.
Но быть может, это было просто влияние сна, под властью которого молодое лицо утратило на время свое привычное строгое сосредоточенное выражение.
Одна из ног Людвига была зажата между его собственными – и это было единственные части тела, которыми они соприкасались. И все же Иван решил для себя, что произошедшее ему понравилось достаточно, чтобы устроить «продолжение банкета».
Любуясь сизыми и алыми следами, которыми он расцветил тело младшего, Россия провел пальцем по самому большому рубцу на спине. Людвиг что-то пробормотал, заворочался во сне, но вместо того, чтобы отстраниться, наоборот, придвинулся ближе.
Иван улыбнулся.
Да, определенно достигнутым не стоит пренебрегать. То, что началось, как средство избавить себя от скуки, похоже, может привести к чему-то большему.
Похоже, Германии тоже есть, чем его удивить.
Конец
Примечания:
— Verflucht noch mal, hör auf mich so hinzuhalten!(нем.) — Черт побери! Кончай уже издеваться надо мной!
Примечания переводчика:
— Lyudya – Конечно, переводчик знает, что точнее это обращение следовало бы перевести, как «Людя». Но использованию именно такой формы помешало ламатьяве переводчика (для тех, кто не в Толкине – это наслаждение звучанием и формой слов), тешущего себя надеждой, что он хоть самую малость разбирается в родном языке. И это самое ламатьяве подсказывает, что на русском языке сокращение «Людя», как и «Дойцу-дойцу», адекватно будет смотреться в речах малолетки типа Северной Италии, но абсолютно нелепо — у крепкого русского мужика, стебающегося над незнающим его языка партнером (каковым в рассказе выведен Иван). Думаю, то, что Иван использует по обращению к Людвигу – тоже нехилому мужику — откровенно женское имя – смешно ничуть не меньше, чем сюсюкающее "Лююююююдяяяяя». Брррр. Но автору, как нерусскоязычному и явно создавшему форму «Людя» по аналогии с «Ваня» – это простительно.
Переводчик, как проходивший в далекой юности практику в гостинице, в том числе и в ранге горничной, мысленно соболезнует девушкам, которые придут убирать номер Брагинского на следующее утро. Сколько такие клиенты — озабоченные козлы — крови портят невинному персоналу – это ж никакого великого и могучего не хватит пересказать!
И наконец — в ходе работы над переводом этого рассказа мне открылся девиз этого пейринга:
«Водка без пива – деньги на ветер!»
А водка с пивом – это «ёрш».
От «ёрша» у любого башню сносит.
Вот так и живем.
Тема закрыта
Страница: 1
