Причина, по которой Альфред оказался в Париже, была исключительно идиотской. Нигде больше он не мог позволить себе помахать флагом Брагинского. А здесь — мог.
Пролетарии всех стран развлекаются. Франсис в очередной раз сошел с ума.
На первый взгляд, приезд Артура мог бы показаться странным. Но Джонс прекрасно понимал, что могло понадобиться Артуру в Париже. На самом деле Керкленд хочет движухи, сколько бы он не прикидывался чистеньким и ни к чему непричастным.
На Туманном Альбионе все спокойно, движухи нет. В Париже этой весной — сколько угодно.
А, ну, еще он с ним почти спит. "Почти" — потому что они же братья все-таки.

Звонкий голос Франсиса эхом отдавался в гудящей голове Альфреда. Судя по протяжному стону с соседнего дивана, голова Артура чувствовала себя не намного лучше.
— Артюр, прелесть моя, что за дрянь ты приготовил?
Керкленд сонно перевернулся, зарываясь лицом в собственный помятый пиджак.
— Не нравится — выброси. Ничего лучше не нашел, у тебя в холодильнике только тараканов голодом морить.
Альфред потянулся за валяющимися на полу брюками — кажется, брюками Бонфуа.
— Как насчет посещения какой-нибудь высокохудожественной выставки? — в дверях возник Франсис, в лучших традициях утра: абсолютно голый и с подносом, на котором стояли три чашки кофе и пепельница.
— Я за выставку, — осторожно высказался Джонс.
Если утащить Франсиса эстетствовать, есть шанс на нормальный вечер и, следовательно, на нормальный сон.
— А потом предлагаю выпить, — все так же лучезарно улыбаясь, договорил Бонфуа.
— Поддерживаю, — Артур выполз из-под одеяла и теперь путался в рукавах Альфредовского свитера.
— У нас еще забастовки, — возразил Альфред. — Синематографисты... Что-то говорили насчет листовок... Демонстрации, нужно лозунги перефразировать...
— Алкоголь убивает, — буркнул Артур.
То ли лозунг предложил, то ли собственный плачевный опыт озвучил.
— Принимайте ЛСД, — с готовностью подмигнул Бонфуа, отпивая из своей кружки.

После очередного набега на пустой холодильник было решено питаться в кафе, пока Бонфуа не соизволит изобрести из чего-нибудь еду.
Бонфуа воспользовался предлогом и смотался на целый день. Прождав его до шести вечера, Артур и Альфред отправились в кофейню напротив окон квартиры.
— Ты с ним спишь, да? — Альфред прервал затянувшееся молчание и заговорил на ту тему, которая первой пришла ему в голову.
Артур тему не одобрял и с готовностью включил идиота.
— Я-то? Ну, сплю, конечно. Я и с тобой сплю. Позавчера на одной кровати вырубились, ты что, забыл?
— Не делай вид, что ничего не понимаешь. Я об этом самом говорю, — понизил голос Джонс и выразительно вздернул брови.
Артур тоже вздернул брови, и у него получилось куда более выразительно. А еще в нем внезапно проснулся дух протеста.
— А-а, ты хочешь узнать, трахаемся мы или еще нет? — громко уточнил он.
За соседним столиком притихли и удивленно обернулись. "Иностранцы, — мимоходом догадался Альфред, — соотечественники Бонфуа не сделали бы таких больших круглых глаз".
— Да, я именно об этом.
— Он мой брат, — повторил Артур. Отхлебнул чай и развил мысль, окончательно запутав Джонса: — Он мой брат, хотя я его терпеть не могу. Ты это заметил, наверное. Поэтому мы не трахаемся, нет. Брат — это как я сам, только брат, понимаешь? То есть, он мне отдрочил несколько раз, но не более того.
Альфред как-то рассеянно подумал, что и сам бы не против повторить подвиг Бонфуа, и в этот же момент Бонфуа впорхнул в кофейню. Как будто почувствовал, что вот здесь, именно сейчас, пока Артур рассеянно мешает ложечкой чай, Альфред уже пялится на ворот его рубашки, и пора срочно вмешиваться.
— Я увидел вас с балкона! У нас радостные новости и фруктовый салат на ужин, а также на завтрак и обед следующего дня! — он размахивал руками, показывая, какие объемы салата ожидают их дома. — Ну, вставайте, пойдем! Нам еще Революцию делать!

— Китаянка? Нравится ли мне? — удивленно переспросил Джонс. — Не сказал бы, что мне нравится их разрез глаз...
— Он о фильме, идиот, — процедил Артур, оторвавшись от книги.
— Годар, — довольно кивнул Франсис, вытягиваясь на полу рядом с креслом Керкленда и закуривая. — Мао изрек, что секс — это хорошо, но не слишком часто. Слышали?
— На какой улице ты это подхватил, интересно? — фыркнул Артур, переворачивая страницу.
Альфред распахнул окно, устраиваясь на подоконнике.
— Кури куда-нибудь в другую сторону, а?
— Я могу курить в сторону Артюра. Артюр?
Керкленд не ответил, ленивым жестом потянулся к Бонфуа, отобрал у него сигарету и закурил.
— Непрямой поцелуй, — заметил Альфред. Он маялся от безделья и подумывал, а не посетить ли ему университет, для разнообразия.
— Он и прямой может. Можешь, Артюр? — Франсис дернул Артура за штанину.
—"Будь реалистом, требуй невозможного"? — процитировал англичанин, не отрываясь от книги.
Рука Бонфуа все еще держала его за ногу. Пальцы гладили босую ступню.
— Я в университет, — сообщил Альфред и отправился бродить по комнате в поисках чистой рубашки. Он все-таки решил успеть хотя бы на последнее занятие.
— Давай, выспись там хорошо, у нас бессонная ночь впереди, — напутствовал его Франсис. Альфред краем глаза отметил, что пальцы перебрались на лодыжку.
— Революция может и подождать... одну ночь, разве нет?
— Представь, что началась лекция, а на нее никто не пришел, — предложил Бонфуа.
Джонс удивленно замер:
— Ну и что?
— Какой неловкий поворот, правда?
— Ну... да.
— А теперь представь, что началась война, а на нее никто не явился.
Когда Альфред гремел ключами у дверей, Артур уже искал закладку.

— Ты с ним трахаешься? — на этот раз Альфред спросил у Бонфуа.
Франсис удивленно поднял брови и убрал пачку сигарет мимо кармана.
— Мой юный заокеанский друг, — витиевато и задушевно начал француз — тем самым голосом, от которого Артур всегда начинал вопить, что его сейчас вырвет, — я бы и рад потрахаться, как-никак он живет у меня уже больше месяца... но нет.
— Артур ищет здесь новых впечатлений?
— Я не думаю, что это для него новые впечатления, — развеселился Франсис. — А ты сам? Ты здесь из-за него?
— Я из-за идей! — Альфред невольно расправил плечи, а когда понял, как по-детски это выглядело, и поспешно ссутулился, Бонфуа уже понимающе улыбался.
— Только не говори мне, что машешь красным флагом из любви к марксизму. Я тебя огорчу, но даже если Иван узнает, что ты здесь со мной переворачивал машины и бил витрины, он не оценит твоих псевдо-революционных порывов. Знаешь, что он говорил о войне во Вьетнаме? Послушай, что кричат по этому поводу на бульваре Сан-Мишель.
Альфред криво улыбнулся, не найдя, что можно на этоответить.
— Они называют это "американский империализм", — безжалостно добавил Бонфуа и потушил сигарету о подлокотник дивана.
— Если я скажу, что у меня что-то вроде фетиша на красный цвет, и я по ночам дрочу на этот флаг? Не прокатит? — попробовал отшутиться Джонс.
— Не прокатит, — покачал головой Франсис. — Фетиш у тебя на голубой, потому что небо. А на флаг ты дрочишь, потому что он — Брагинского.
— Что у тебя с Артуром? — в который раз спросил Альфред, уже не скрывая, что меняет тему.
— "С Артуром" у меня ничего, — с нажимом ответил Франсис, между делом двигаясь ближе к Альфреду. — У меня Революция.
Альфред сообразил, что они лежат вдвоем на кровати Франсиса, рука Франсиса лежит в нескольких сантиметрах от его, Альфреда, руки, а еще Артур где-то шатается.
Ситуация резко приобрела иную окраску.
— Компромиссный вариант: ты не спрашиваешь про Артура, а я рассказываю тебе про Брагинского, — предложил Франсис. — С ним у меня чего только не было и...
— Рассказываешь — это значит... — перебил Альфред и неуверенно замер.
— Ну, это уже как ты сам решишь, — пожал плечами Бонфуа и посмотрел на Альфреда в упор. — Так что?
Джонс задумался на несколько секунд, не решил ничего и кивнул.
В какой-то момент Альфред успел мельком увидеть в настенном зеркале Артура. Он стоял, прислонившись плечом к дверному косяку, и медленно доставал сигарету из полупустой пачки, выпавшей у Бонфуа из кармана. Лицо у Артура было слегка изучающим и немного скучающим, а пальцы стискивали зажигалку.

Пока Альфред судорожно скреб пальцами пол, Артур стискивал зубы.
Пока Артур стискивал зубы, Альфред заново осознавал происходящее. Происходило что-то из ряда вон выходящее: они трахались, прямо на полу кухни, повалив стулья и разбив пару чашек.
Франсис осторожно перешагнул через осколки и руку Альфреда, пробираясь к плите. Он готовил омлет на троих.
Артур дернулся и вцепился ему в лодыжку, громко и отчаянно выдыхая куда-то в потолок:
— Франциск!
— Ты с ума сошел, шер! — весело и непринужденно отозвался Бонфуа. — Я на вас чуть сковороду не опрокинул!
Альфред коротко застонал, уткнувшись лбом в плечо Артура. Перед глазами все плыло, очки валялись черт знает где, и он видел только смутные очертания лодыжки француза и сжимающихся на ней пальцев Керкленда.
Ему пришло в голову, что Артур этой же рукой сейчас с удовольствием придушил бы Бонфуа и, наверное, кончил бы от этого.
А еще где-то Альфред уже подобное видел. Сто процентов, видел.

У Франсиса была насыщенная ночь. Сначала он до хрипоты митинговал с бастующими студентами, потом опрокидывал автомобили с анархистами, а под утро разгребал эти импровизированные баррикады вместе с отрядом полиции. Возвращался домой он уже засветло, выхватив из толпы демонстрантов Джонса. Альфред разглядывал исписанные бунтарскими граффити стены.
— "Под булыжниками мостовой — пляж", — прочитал он и обернулся к Франсису. — Что это значит?
— Что скука контрреволюционна, — пожал плечами тот. — Будни не оставляют простора для воображения, и мои люди покрываются плесенью.
Бонфуа брезгливо поморщился.
— Революция наступит тогда, когда мы совершим последнюю из оставшихся авантюр. Мы отменим это проклятое общество, шер ами.
Альфреда передернуло. "Шером" Бонфуа звал только Артура, причем умудрялся вворачивать это словечко в таких неподходящих случаях, что англичанина трясло от бешенства.
Вроде бы ничего не изменилось…
Домой они принесли пакет с продуктами. Артур обнаружился на кухне, в компании с бутылкой виски.
— Я люблю тебя! — провозгласил он, с трудом фокусируя взгляд на багете.
— Оставь в покое несчастную булочку, — развеселился Франсис, вываливая на стол весь продовольственный запас.
— Я не с булкой говорю, придурок… — Керкленд снова поискал глазами то ли Альфреда, то ли Франсиса.
Остановился он в итоге на дверном косяке и снова серьезно повторил:
— А я вот тебя люблю.
— Скажи мне это с булыжником в руке! — француз мечтательно прикрыл глаза. — Перед тем как мы разобьем последнюю целую витрину…
— Эй, он к кому вообще обращается? — шепотом спросил слегка ошарашенный Альфред.
Франсис махнул рукой:
— Да какая разница? — и полез искать сковороду.

За окном бушевали. Пахло гарью, жженой резиной и грозой. Джонс поежился и отошел от окна.
— И что ты об этом думаешь? — обратился к нему Бонфуа.
Альфред перевел на него взгляд.
— О чем именно?
Франсис обвел широким жестом погром на улице, разбитые стекла, бурлящий людской поток, красный от флагов, раскинувшегося на кровати Артура и опрокинутый кофейный столик.
Джонс выдал первое, что пришло ему в голову:
— У Брагинского все было еще хуже, да?
— У Брагинского всегда все хуже… и больше, — Бонфуа задумался. — Масштабнее. Размеры позволяют…
На миг Альфреду показалось, что в голосе француза мелькнуло что-то вроде зависти, какая-то недодушенная имперская амбиция… А потом ощущение пропало так же внезапно, как и появилось. Франсис стоял у окна, вцепившись руками в подоконник, и вдыхал полной грудью наэлектризованный воздух.
— Дерьмо, — не просыпаясь, пробормотал Артур и отвернулся к стене.
— О-ля-ля… Да ты прав в кои-то веки, шер, — бросил в его сторону Франсис.
Альфред залез с ногами на подоконник и долго гипнотезировал взглядом замершего Бонфуа. В конце концов он развернулся и тоже посмотрел на американца в упор.
— У меня что-то с лицом, или ты просто любуешься?
Альфред не сразу нашел слова, чтобы выразить то, что смутными образами кружилось у него в голове последние три дня.
— Впервые вижу, как целая страна сходит с ума.
Франсис покачал головой.
— Не впервые.
— Так близко —в первый раз, — Альфред упрямо стоял на своем.
На лице у Франции застыла непонятная улыбка.
— Тебе стоит привыкнуть, шер… Этот раз, может, и первый, — он снова глубоко вдохнул, — но точно не последний.