1991

Америка
Я не хотел, чтобы так вышло. Уже давно тебя не видел, честно говоря, немного боюсь. Я так хотел помочь тебе. Я же старался! Видимо мы с тобой слишком разные и моя помощь тебе не подходит, но разве я мог смотреть на то, как ты живёшь. Мне говорили, что ты теперь на грани, что тебя все бросили, что ты сходишь с ума. Наверно это ужасно. Теперь-то ты ненавидишь меня, или всегда ненавидел? А, может быть, я тоже ненавидел тебя, мы же враги как ни как. Я думаю, все хотели бы, чтобы мы с тобой друг друга поубивали, чтобы зло само уничтожило себя. Да, я отнюдь не ангел. Где-то в глубине души я рад, что так получилось. Хотел бы я сейчас видеть тебя, обезумевшего, под руку со смертью. Ты умрёшь? Как бы я ни любил тебя… любил? Да, любил, но ты должен умереть, чтобы все в мире жили хорошо, в моём царстве демократии. Надеюсь, мне не придётся видеть, как тебя будут растаскивать на части. Ты сам виноват, никак не хотел меня понять, подчиниться. Мой лучший враг. Прости…

1989

Россия
Моя голова… Стоп! Где это я? Надо бы открыть глаза. Всё мутное. Комната, вроде обычная, какой-то человек. Я его знаю? Проясняется потихоньку. Да это же та сволочь! Ох, мне это не нравится.
— Я всё ещё живой – говорю уверенно, империю зла не запугать.
— О, ну наконец-то — опять твоя мерзкая улыбочка во все сорок зубов.
— Что на этот раз?
— Сразу к делу? Ну ладно. Сегодня я тебя поимею.
— С чего бы… — ах, да, кажется, я связан, даже раздет, да и уже на кровати.
— Знаешь, Берлинская стена пала – моя победа, а ты — мой приз.
— Ну, попробуй – теперь моя фирменная улыбка. Боишься? Встаёшь, подходишь к кровати, садишься, приближаешься к моему лицу, смотришь…
— Ваня… ты не представляешь, какие у тебя красивые глаза, фиолетовые, как раз посередине между синим и красным. Никак не могу понять, что в них отражается, то ли ледяное спокойствие, то ли яростный огонь.
— Только не надо нежностей. Делай, что собирался, а то у меня руки затекли.
— А ты всё такой же не романтичный – поглаживаешь мою спину, раздеваешься.
— Неужели тебе не понравилось в прошлый раз, ты так кричал. Признайся, тебе ведь больше нравится, когда я сверху.
— Ну, как скажешь, к делу, так к делу – целуешь меня, а я тебя кусаю – Как всегда не покорен.
Целуешь мою шею, стараешься. Спускаешься к груди, втягиваешь один сосок, кусаешь, зализываешь, затем другой. Надо отдать тебе должное, приятно, довольно умело, но я, как и подобает стране, не издаю ни звука. А ты уже идёшь дальше, скользишь поцелуями по животу, задерживаешься. Кажется ты в смятении, не привык быть со мной в такой роли. Разводишь мои ноги, медленно опускаешься между ними, ну попробуй, возбуди меня. Наверно ты удивлён, что я не сопротивляюсь, но ты ещё так молод, будешь постарше, поймёшь. Хотя ты наверняка заметил, что помимо старых шрамов на мне теперь много недавних ран. Не знаю, догадываешься ли ты, что это моих рук дело, я так устал. Ты поглаживаешь мой член, вбираешь в рот, делаешь это так страстно… ну вот я и возбуждён, ты рад? Мягко улыбаешься, моё дыхание предательски сбивается. Не надо нежности, я даже как-то не привык. Надеюсь, ты не рассчитываешь на мою любовь, кажется, я не умею любить так, как ты хочешь.
— Почему ты носишь эту отвратительную шинель, у тебя такое красивое тело, грех скрывать.
— В следующий раз приду на заседание голым, а на все вопросы буду отвечать, что «грех скрывать».
— Дурак ты Россия.
— Не дурнее тебя.
Наконец-то ты приступаешь к главному. Берёшь из-под кровати тюбик со смазкой, выдавливаешь на пальцы, подносишь к анусу. Начинаешь медленно растирать, проникаешь одним пальцем, затем вторым. Я стискиваю зубы, кажется, даже заливаюсь румянцем, но не стону. Я уже плохо помню, как это делал Золотая Орда, но он так не церемонился. Кстати, кажется, ты замечаешь мои шрамы там. Несколько секунд удивления, но ты не спрашиваешь. Ну да я, как ни как был ещё совсем маленьким, зато теперь я не боюсь подобных вещей. Пододвигаешься ближе, медленно входишь. Ну вот, я всё-таки стону, ты тоже. Ты такой горячий и большой, давненько я такого не испытывал.
— Ты… восхитительный – шепчешь мне, одновременно начиная двигаться.
Медленно, приятно, сквозь страстные поцелуи, мне так хорошо, я забываю о том, что меня ждёт, что было когда-то. Ускоряешься, двигаешься рвано. Боже, какие неприличные звуки: совокупляющаяся плоть, стоны, судорожное дыхание, комната такая маленькая, мне жарко и душно. Ты глубоко, а я где-то за гранью пространства, приятное забытье. Близко, ещё ближе, кожа к коже, быстрее. Я близок, ты тоже, твоя рука на моей плоти. Ты кончаешь, через пару мгновений и я. Надо отдышаться. Сползаешь с меня, садишься на край кровати, достаёшь из-под кровати сигареты и зажигалку, интересно, что там ещё есть. Закуриваешь, предлагаешь мне, я не беру.
— Обычно ты после этого куришь.
— Из твоих рук не возьму. А где мы вообще.
— На окраине Москвы. Твоя одежда на стуле в углу.
Встаю, ты подаёшь мне салфетки. Благодарю, вытираюсь. Быстро одеваясь, подхожу к двери, поворачиваюсь.
— Я ненавижу тебя – с привычной мне улыбкой.
— Я тоже тебя ненавижу – тоже улыбаешься, искренне, не слащаво. Наше привычное прощание.
Выхожу, закрывая дверь. Ну и кто из нас не прав.

2011

Америка
— Прощай, Альфред.
— До свиданья, Иван – кладу трубку.
Ты всё ещё жив, как же так? Ты должен был умереть, после такого не выживают. Хотя… ты и не такое переживал. Ты играешь не честно, ты должен был предупредить меня, что тебя нельзя убить. Англия был прав, это чертовщина какая-то! Теперь ты снова набираешь влияние. Пока мы не виделись, я окончательно понял, что ты самый лучший враг. Европу помани зелёной бумажкой, она и поведётся. Азия тоже почти вся моя. Остальные попросту недостойны ни меня, ни тебя. Из всех ты самый удивительный. Я хотел бы обладать тобой, но ты непокорен, такой странный и манящий. Ты говоришь, что раньше я был лучше, ну прости. Ты сам виноват, прекрасно понимаешь, что я не могу тебя так просто оставить. Не хочешь быть моим? Тогда мне придётся тебя убить.

Россия
Странный ты. Всё хочешь меня убить. А я не хочу ничьей смерти. Кажется, я тебя ненавижу, но это тоже пройдёт. Я больше не хочу сражений. Да, я проиграл холодную войну, но даже один из твоих генералов говорил, что проигравший не проиграл. Мой лучший враг. Прости…