Комитет гражданских безобразий

Объявление

 

Товарищи засланцы, забредуны

и мимокрокодилы!
Мы решили сделать доброе дело и сотворить архив, куда принялись таскать понравившиеся фанфики и фан-арты.
Нас уже пятеро отчаянных камикадзе, на все и сразу быстро не хватает, поэтому форум уже представляет собой
не совсем унылое говно. Но если мы совершим подвиг и доведем сие до ума (а мы доведем, и не надейтесь),
то получится конфетка.
************************
Тешим свое ЧСВ: форум КГБ занимает 66 место в категории Манга и Аниме и 2392 в общем каталоге

 

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Комитет гражданских безобразий » Слеш » Better a Live Dog~ Франция/Россия\Англия, Турция~ NC-17


Better a Live Dog~ Франция/Россия\Англия, Турция~ NC-17

Сообщений 1 страница 3 из 3

1

Название: "Better a Live Dog"
Автор: Рассказ выложен на HETALIA KINK. (Автор-аноним, запрос о разрешении на перевод оставлен в теме).
Переводчик: Сиднерэ
Бета: Альскандера
Персонажи: Франция -->Россия<-- Англия в присутствии Турции.
Рейтинг: NC-17
Тип: слеш
Жанр: Ангст
Предупреждения: BDSM, Изнасилование, Групповой секс
Размер: мини
Описание: «Хетализированная» версия событий Крымской войны 1853—1856 - войны России с коалицией Франции, Османской империи, Великобритании и Сардинии за господство на Балканах, в бассейне Чёрного моря, на Кавказе и Дальнем Востоке.
Война эта, в принципе, должна быть известна каждому из школьного курса истории, но я все же решила присовокупить к переводу «обоснуй».
Примечания автора:
Оригинал: http://hetalia-kink.livejournal.com/632 … 904#t86904
Предупреждения: angst, сексуальное и физическое насилие, грязные имперские игры 19 века (страны и так в плане морали «не подарочек», а у империй в ходе «естественного отбора» мораль вовсе атрофируется). Нацистам и гомофобам к прочтению не рекомендуется.
Авторские права: автор манги «APH» – Hidekaz Himaruya, а страны и их история принадлежат сами себе.

Обсуждение

0

2

"Обоснуй"

От переводчика: «Обоснуй» написан Альскандерой. Заценив размеры и размах я, пожалуй, в будущем буду осторожнее относиться к ее помощи в этом вопросе. :)


Официально приведший к началу войны конфликт — спор между Францией и Россией о том, кто — католическая или православная община — должен осуществлять контроль над одной из величайших святынь христианского мира — Церковью Рождества Христова в Вифлееме, завершившийся передачей ключей католикам, что Россия сочла тяжким оскорблением — мог быть разрешен мирным путем. Но этого не произошло, поскольку каждая из стран-участниц, демонстрируя «личную незаинтересованность», благородные мотивы и готовность идти на переговоры, держала камень за пазухой, как для врагов, так и для союзников. Повод и причина — традиционно понятия разные...

Целями России были защита интересов православных подданных Османской империи (а заодно — установление протектората над самой ослабевшей Турцией и/или ее Балканскими владениями).

Целями Англии и Франции — отпор агрессии «жандарма Европы», задушившего революцию в Венгрии, и ненавидимого в тот период всем «прогрессивным человечеством», и защита интересов католических подданных Турции. В реальности же, читайте — у Англии — сдерживание русской экспансии в Азии, которая угрожала британским владениям в Индии, ослабление/раздел России («Большая игра» была в самом разгаре). Французы жаждали реванша за поражение в войне 1812 года, также это способствовало укреплению личной власти французского императора Наполеона III, своей короной обязанному католической Церкви. Идею раздела России Франция не поддерживала, хоть и скрывала это от других союзников до часа «Х» (начала сепаратных переговоров), а потом приложила максимум усилий, чтобы этот раздел не состоялся. Потому что устранение России с политической арены давало слишком много очков Англии, а ее чрезмерное усиление шло вразрез с французскими интересами.

Для Османской империи это было выполнением обязательств перед Францией, напрямую связанных с сохранением собственной целостности, в которой Англия и Франция были заинтересованы, не желая появления России в Средиземном море. Незадолго до начала войны российский император не раз поднимал вопрос о «цивилизованном» разделе Османской Империи, хотя до этого сама же Россия дважды спасала Турцию от распада.

Но чем дальше — тем слабее она становилась, и Николай I беспокоился о том, как бы принадлежащие Турции Балканские владения с их славяно-православным населением в случае «неизбежных последствий» гражданской войны не попали в чужие руки. Австрийские, например. Не говоря уже о том, что «лихорадки» Турции выливались в массовые убийства православного славянского населения, за благополучие которого Российская империя считала себя ответственной.

Но ни одно государство не любит, когда о нем говорят «У нас нет власти воскрешать мертвецов. Если Турецкая империя падет, то она падет, чтобы не подняться более». (Николай I). Османский султан Абдул-Меджид I не смог отказать себе в удовольствии использовать благоприятную возможность «проучить» Россию руками западных союзников.

Правда, за это удовольствие пришлось заплатить немалую цену. Вместе с Россией, Османская империя оказалась лишена возможности располагать на Черном море военные корабли и арсеналы. Также ей пришлось издать декрет о свободе религии и равенстве подданных Турецкой империи независимо от их национальности. Вдобавок, Османская империя сделала заём в Англии в 7 млн. фунтов стерлингов, и в 1858 году было объявлено банкротство султанской казны, и на долю этой империи выпали самые большие военные потери из числа Союзников. Менее всего Турция походила на победителя.

Широко распространен взгляд на Крымскую войну, как на ловушку, в которую Англия и Франция заманили Россию при помощи Турции. Началась война, как поединок относительно равных соперников (все же Россия была сильнее Турции), а превратилась в войну одной России (страны, на помощь которых она рассчитывала — Пруссия и Австро-Венгрия ее не поддержали, а потом даже стали угрожать вступлением в войну на стороне Англии и Франции) фактически против всего мира в условиях полной дипломатической изоляции. Хотя Николая I еще до объявления войны предупреждали о возможности подобного поворота событий.

Территориальные потери России были небольшими, но, продемонстрировав в этой войне свою социальную и экономическую отсталость, Россия утратила престиж и положение самой влиятельной политической державы Евразийского континента, которое закрепилось за ней после поражения Наполеоновской Франции.

Унижение, пережитое Россией и ее гражданами, было чудовищным. Так, например, психологическое состояние императора Николая I было таково, что позволило его современникам и ученым позднейшего времени говорить о том, что тот сознательно довел себя до смерти от простуды, принимая парад в легкой шинели в 20-градусный мороз, или даже принял яд, запретив вскрытие своего тела. Герои обороны Севастополя — адмиралы Нахимов и Корнилов также, можно сказать, довели себя до смерти от рук врага, поняв, что уберечь город от сдачи невозможно

Компенсировать несостоятельность государственной машины, не утратить свое лицо полностью, и выжить, как единое целое нашей стране помог все тот же великий русский народ. Война велась на 4-х фронтах, но успеха Союзники достигли только в Крыму. Да и то – несчастный Севастополь, который планировалось взять за 2 недели, армии сильнейших стран мира, брали… год. А, к примеру, боевые действия на Дальнем Востоке (оборона Петропавловска-Камчатского) для англичан и французов закончились полным провалом – имея перевес в силе в 3 раза, они проиграли, понеся при этом потери в 3 раза большие, чем русские. Английский контр-адмирал застрелился от стыда. В итоге, число стран, желающих раздела России сократилось до одной Англии – дураков, желающих связываться с местным населением всерьез, устанавливая свое правление – в округе не оказалось. Затянувшаяся война, не принесшая предполагаемых дивидендов, сильно ударила по английской казне — кабинет министров, утвердивший объявление войны, был отправлен в отставку. А в печальной известной «атаке легкой кавалерии» Великобритания за одно сражение лишилась значительной части своей «золотой молодежи» — отпрысков знатнейших и влиятельнейших семей.

Так что говорить об этой войне, как Россией однозначно проигранной – вряд ли стоит. Скорее – как о невыигранной. А свое влияние на Черном море и на Балканах мы восстановили в 1878 году.

Но даже этот «невыигрыш» имел свои положительные стороны – российское правительство, наконец, «дозрело» до давно необходимых реформ. В том числе до отмены крепостного права. Пока гром не грянет, воистину…

0

3

"Better a Live Dog"

В рассказе используются человеческие имена стран:

Россия (Российская империя) – Иван Брагинский
Англия (Великобритания, Британская империя) – Артур Кёркленд.
Франция (Французская империя) – Франциск Бонфуа
Турция (Османская империя) — Садык Аднан

Последнее, что четко помнил Иван – это прием султаном Абдул-Меджидом русского посла князя Меньшикова, в свите которого Брагинский и прибыл в Константинополь.

Переговоры эти пока значимых плодов не принесли – то ли из-за недостаточной компетенции посла — государева любимца, то ли из-за того, что русским османы просто не доверяли (а кто бы стал доверять после неоднократных предложений императора Николая о разделе Османской империи?), ощущая за предложениями русской делегации нажим и «второе дно».

После приема они расстались – князь отбыл в посольство, дабы там дожидаться назначения новой аудиенции, Иван же был приглашен на чашку кофе и щербета своим собратом – Садыком Аднаном, который жил здесь же, в Топкапи, официально занимая должность офицера дворцовой охраны. По продержавшемуся 400 лет обыкновению «чаевничали» они не в комнатах самого Садыка, что были расположены в первом дворе султанского дворца, а в укрытых от посторонних глаз покоях четвертого двора, где они могли не опасаться посторонних глаз и ушей.

Но когда Иван покинул внешние людные дворы — мир вокруг внезапно «поплыл», теряя очертания и смешивая краски — словно картина, на которую плеснули водой…

***

Уже первые ощущения от возвращения к реальности ничего доброго не предвещали. Итальянская речь — бойкая и громкая — оглушила, а от неровного покачивания большого военного корабля, насквозь пропитанного запахом человеческих тел, вынужденных подолгу мирится с теснотой и невозможностью нормально помыться, к горлу подступила тошнота.

Голова Ивана, казавшаяся невыносимо тяжелой, время от времени покачивалась из стороны в сторону, вторя то ли корабельной качке, то ли биению сердца самого Брагинского. Руки затекли настолько, что он их почти не чувствовал.

«Верно, связаны».

И впрямь, попытавшись согнуть их в локтях, Иван ощутил, как в запястья еще сильнее врезается веревка. Крепко свитая и судя по толщине – из тех, что делают его дети для оснастки небольших суден – тех же рыболовецких лодок, к примеру.

Другим своим концом она была привязана к стулу – к надежно прикрепленному к полу корабельному стулу.

А первым кого, с трудом вскинув гудящую голову, увидел Иван, был… Садык Аднан. Он стоял, прислонившись к пиллерсу.

Маски на турке, против обыкновения, не было, и Ивану потребовалось некоторое время, чтобы его узнать. Выглядел Садык таким же спокойным, как во время любой другой из их встреч: руки небрежно скрещены на груди, чувств по лицу невозможно прочитать. Словно под обычной маской скрывалась еще одна — выражение абсолютного безразличия, которое видимо, за долгие годы уже приросло к лицу турка так же, как дружелюбная улыбка — вне зависимости от испытываемых чувств — к губам Ивана.

На Брагинского Садык не смотрел. Проследив за его взглядом и отыскав предмет внимания турка, Иван мог только усмехнуться.

И рвануть веревку.

Те двое, что находились в каюте помимо Ивана и Садыка, и которых обычный человек, взглянув на их форму, принял бы за морских офицеров — развернулись одновременно. Старший из них отступил на шаг назад. Франциск Бонфуа казался весьма и весьма довольным – и собой, и всей ситуацией – но выходить из-за спины своего более юного и могущественного собрата не торопился.

Артур же Кёркленд, двуличная мразь, удостоил Ивана торжествующей ухмылки, и возвратился к прерванному занятию – кончиком ножа он вычищал грязь из-под ногтей.

— Что это? – Резко спросил Иван, вновь дергая путы и метнув полный ярости взгляд на Садыка. Но это бессильное выражение гнева разбилось о невозмутимость Турции. Иван вновь рванул веревку, и (или ему это только почудилось?) услышал треск разрывающихся волокон. — Что все это такое?

Садык заговорил только спустя какое-то время – медленно, чеканно проговаривая каждое слово:

— Я доставил его сюда.

Едва только в каюте раздался первый звук этих слов, Артур вперил взгляд в Ивана. И смотрел, смотрел, смотрел….

Иван ответил ему мрачным взором исподлобья.

Франциска, похоже, слова Садыка интересовали несколько больше.

— Я доставил его сюда, и я желаю получить причитающееся мне в соответствии с нашей договоренностью.

— Ты получишь свое, Мавр. – Чуть слышно обронил Артур, бросив на него внимательный изучающий взгляд, словно желая проверить, так ли далеко готов зайти турок ради их соглашения, как хочет показать. — После того, как мы получим свое.

Пальцы Садыка, до этого спокойно лежавшие на предплечьях скрещенных рук, начали «играть», выбивая раздраженную чечетку на шелковых рукавах.

— Меня ваши желания не касаются. Без него они ослабеют, и вы….

— Неужели ты хочешь…. Нас. Принудить. К. Тому. Чтобы. Нам. Пришлось…. Напомнить тебе о том, что слово «империя» в твоем титуле – сейчас просто дань привычке?

Садык в ответ промолчал и ушел в дальнюю часть каюты, по пути задев Артура плечом. Ушел, чтобы не слышать разговора Ивана и Франциска, который уже подошел к их пленнику и низко склонился над ним.

Пытаясь уйти от этой неприятной близости, Иван откинулся на стуле, изогнув спину настолько, насколько это было возможно. Позвоночник отозвался болью, живот опять закрутило — но Франция все еще также нависал над Россией, теперь почти касаясь его груди.

Золотистые собранные в хвост волосы француза в тусклом свете каюты казались темно-русыми.

— От тебя разит водкой. – Шепнул Франциск.

Русский зло прищурил глаза:

— Ее вонь получше твоей. Для тебя изобрести духи проще, чем лишний раз помыться.

Франциск одарил его улыбкой – милой и ласковой – и несколько раз ткнул Ивана пальцами в грудь. Нарочито неторопливо.

Внезапно он коснулся лица России – тот дернулся прочь, но Франциск уже запустил пальцы ему в волосы, и потянул за них, выворачивая ему голову под неудобным углом. От резкой боли Брагинский распахнул рот, но… не издал ни звука. Пальцы русского дергались — то, сжимаясь в кулаки, то расслабляясь.

«Хрен тебе, Франци!»

— Ах, Angleterre, только представь себе — у него мягкие волосы!

— Франциск, что я тебе говорил?

— Просто чуть-чуть забавляюсь, amant. – Иван попытался увернуться, когда Франциск коснулся его щеки. Безуспешно — другой рукой тот все еще удерживал его за волосы. – И кожа тоже мягкая и нежная. Magnifique!

— Франциск.

Еще на какой-то миг пальцы Франции задержались на щеке России, …а потом француз вскинул руки вверх, будто в шутовском жесте сдачи, и отступил прочь так быстро, что Иван даже не сразу осознал это.

«Неужели мне только привиделось, что этот недоносок почти улегся на меня? Нет».

Его забило мелкой дрожью.

Артур одарил Россию презрительным скучающим взглядом — вроде тех, какие завзятый театрал бросает бесталанному актеру. Садык, который устроился на откидной скамье, забравшись на нее с ногами, смотрел теперь на Ивана поверх коленей, ни на миг не отрывая взгляда.

Не обращая внимания на назойливо следящих за ним Артура и Франциска, Иван взмолился – и голос его звучал совершенно неподобающе для самой влиятельной державы Континента:

— Садык, я должен был вмешаться. Ради христиан. Садык, я… я просто хотел... я хочу помочь. Скажи, где я ошибся — что сделал неправильно? Что нужно сделать? Николай все уладит. Только скажи, Садык…

— Тут нечего улаживать, Брагинский. – Буркнул Артур, обрывая эту нелепую, жалкую и лживую речь. Он шагнул вперед и, ухватив Ивана за подбородок, резко вздернул его вверх, заставляя посмотреть в свои глаза. Глаза у Артура были злые. — Хоть я больше и не католик – но сама идея того, что твои грязные руки коснутся Святой земли… мне очень и очень не по сердцу.

«И не по уму».

— Я просто хочу помочь. – Прошептал Иван. – Людям. Православной церкви…

Он негромко ахнул, когда Артур отвесил ему оплеуху, после чего вновь вцепился русскому в подбородок.

— Дерьмо собачье эта твоя православная церковь!

От этого у Ивана еще сильнее зачесались руки – вдобавок, из-за плеча Артура он заметил, как Франциск одобрительно кивнул на эти слова.

«Папист чертов!»

А Садык все так же сидел на скамье, теперь поигрывая кинжалом – то подбрасывая его в воздух, то легонько похлопывая по ладони плоской стороной лезвия.

Внезапно ладонь Артура легла Ивану на щеку. Тот шарахнулся было прочь — не смог, и вцепился Англии в руку зубами. В итоге добился еще одной плюхи, после чего Артур, крепко удерживая его подбородок одной рукой, второй неторопливо вновь провел ему по щеке.

— Франциск определенно прав. – Артур улыбнулся, и Иван вздрогнул – было в этой улыбке

что-то хищное и мерзкое. И взгляд… Никто еще никогда не смотрел на Российскую Империю ТАК . – У тебя очень нежная кожа. Не ожидал от казака. Какая приятная неожиданность.

Выражение, которое приняло лицо Артура, когда Россия смачно плюнул прямо в это самое лицо.…

Без сомнения оно стоило удара кулаком.

Иван харкнул кровью на пол и вновь взглянул на Садыка – тот ответил все тем же бесстрастным взором.

Дорогой кинжал с украшенной резьбой рукоятью все также взлетал в воздух.

— Ну что, amant? Приступим? – От шепота Франциска Иван вновь ощутил прилив тошноты – и качка на сей раз была ни при чем.

Артур что-то негромко проворчал в ответ, а Иван все не сводил глаз с Турции, взглядом моля южного своего … друга о помощи – даже если Садык сказал, что это он заманил Россию в ловушку, он мог не знать, что на самом деле задумали эти двое. Не в его это характере.

Он – империя «старой закваски». Оттого так и слаб сейчас.

Артур вновь ударил Ивана – уже несильно. Тот лишь усмехнулся: вот ведь неуемный жалкий кусок земли, живущий лишь за счет лжи и грабежа — «отвернись, и он полмира заглотнет в один присест!». Воистину.

Тошнило.

— Предлагаю сделку, Брагинский. Если ты обещаешь особо не дергаться, я со своей стороны обязуюсь все обустроить с гораздо большим комфортом. Если уж оказываться «снизу» – то с минимальными потерями. Могу даже организовать удобную постель по такому случаю. Влиятельнейшей из держав ты все равно отсюда не выйдешь – твои слабость и позор уже достояние всего мира. Устраивать спектакль «Уязвленная, но несгибаемая гордость» с взаимным пересчетом друг другу ребер и зубов – просто нет смысла.

— Кажется, в твоем языке есть неплохое для этого выражение, Керкленд. Как говориться «get bent». Всяк сверчок – знай свой шесток! Вот ты на свой и отправляйся!

Артур улыбнулся – тонко, «по-змеиному» – длинные пальцы англичанина вцепились Ивану в плечи.

— А что ты скажешь на то, что Франциск и я, взяв в союзники Ловино и Бервальда, а быть может, и Родериха с Гилбертом (у них тоже есть ИНТЕРЕСЫ в отношении тебя), просто порежем тебя на маленькие, беспомощные, но очень аппетитные кусочки?

— Что это не самая паршивая судьба.

— С Китаем давно общался, а?

Путы на запястьях, наконец, ослабли – долго Иван тянуть не стал и, одним прыжком вскочив со стула, набросился на Артура.

Но дуло энфилдского шестизарядника, довольно болезненно ткнувшегося Ивану в ребра, заставило его поумерить пыл – он застыл на месте, нависнув над Артуром. Англия убрал палец с курка и усмехнулся.

— Он заряжен, Иван. И выходки такие мне не по душе.

Франциск не стал терять времени даром – зайдя Брагинскому со спины, он полуснял-полусорвал с Ивана мундир — так, что ткань затрещала — словно тот оскорблял француза самим своим присутствием. Не больше почтения он проявил и к рубашке русского, которую стащил, не слишком уделяя внимания пуговицам.

Дуло заскользило вниз – для разгоряченной кожи его металл казался мучительно холодным – и замерло на ширинке России.

Брагинский созерцал корабельную переборку, тщась сохранить бесстрастное выражение лица.

— Тебе это нравится, верно, Брагинский?

Артур отступил чуть в сторону — и Иван, ахнув, полетел вперед от внезапного и резкого толчка в спину — прямо на стол, который до того не заметил. Крепко ударился бедрами о край, поморщился от боли и мерзкого скрежета ножек по полу – в отличие от стула стол оказался не закреплен – и спешно развернулся,…чтобы обнаружить стоящего рядом Артура, все также держащего его под прицелом.

Франциск тем временем неспешно раздевался, напевая что-то себе под нос. Двубортный мундир, китель… Ткань брюк спереди была недвусмысленно натянута, и Иван задался вопросом, хватит ли у него прыти вскочить и укрыться за Франциском прежде, чем Артур успеет выстрелить.

Раздеваться полностью Франциск не стал – так и остался в брюках.

С издевательской неторопливостью он приблизился к столу, бесстыдно поглаживая себя прямо через ткань.

— Слишком поздно для поединков, Mon Cher. Только себе больнее сделаешь.

Правда, неспешность эта действовала на нервы и Англии – он мрачно процедил сквозь зубы:

— Долго ты еще? У нас нет времени для твоих забав.

— Ах, Amant. – Пробормотал Франциск, почти с любовью разглядывая Россию, и продолжил, кончиками пальцев лаская его по лицу. – Тебе все же нужно обучиться искусству обольщения.

— Ну, мы же его не включать в свои владения собрались, а только решить одно, вполне конкретное дело.

Франциск оглянулся на Артура — и Иван не смог видеть выражения на лице француза, но тон его голоса заставил русского замереть без движения.

— Твой черед настанет, Артур. А мне получать удовольствие не мешай.

Еще не закончив своей речи, Франция рванул на России брюки – и тот бессильно поинтересовался сам у себя – будет ли этот известный поклонник изысканных утех Эроса так же жесток к нему, когда дойдет и до самого дела?

Воздух коснулся обнажившейся кожи — теплый и влажный, непривычный и неприятный России этой своей душной влагой. Иван уставился в потолок, стиснув зубы и вцепившись в край стола так сильно, что занозил пальцы. Франциск, вновь став что-то тихонько напевать, нежно потерся носом о колено Ивана — от этого прикосновения и от влажного дыхания француза по ногам русского невольно пошли мурашки. Россия заскрипел зубами, и еще крепче стиснул стол, чтобы не дернуться и не издать ни звука.

Когда ладони Франциска, ласково взяв Ивана под колени, попытались их развести в стороны — Россия не выдержал и, резко дернувшись, стряхнул их прочь. Теперь француз вцепился ему в колени, наверно, до синяков и сделал, что собирался, не обращая внимания на град ударов, которыми его осыпал русский.

Франция ругнулся вполголоса, когда одна из нелепо, почти бесцельно размахивающих рук задела его по лицу, явно разозлившись всерьез, и навалился на пленника всем телом.

Молча, задыхаясь от гнева, две страны боролись друг с другом на узком корабельном столе — до тех пор, пока Иван не оказался неподвижно вжат в столешницу ничком.

— Amant, если ты не прекратишь эти свои детские игры, боюсь, нам снова потребуется веревка.

— Отпусти меня. — Просипел Иван, пытаясь спихнуть Франциска — тот сильнее надавил ему на спину, выдавливая воздух из легких, и Россия невольно захрипел от боли.

Франциск поцеловал его в шею — в местечко, где выступает позвонок. Губы у него были обветренные

— Конечно, Mon Cher.

Сквозь собственное полузадушенное дыхание Иван услышал шорох веревки по ножкам стола, и вновь попытался вырваться. Франциск лишь опять вдавил локоть ему в затылок — пока Россия вновь не издал задушенный то ли всхлип, то ли стон.

Должно быть, это Артур возился с веревками (или быть может, кто-то из его пресловутых «фейри») — сам-то Франциск не шевельнул и пальцем. Теперь, когда ему оставалось лишь лежать неподвижно, Иван в полной — интимной и омерзительной — мере почувствовал, как к его коже прижимается жесткий член.

Туго натянутая веревка впилась ему в середину бедра одной ноги — и явно крест-накрест закрученная вокруг ножек стола — под колено другой. Франция встал с русского, но тот затылком ощущал его присутствие. Иван приподнялся на ладонях, глянул через плечо назад, и понял, что этим все его движения и ограничиваются — боль и жжение в ногах от натяжения пут были нестерпимы. Руки его затряслись, и он опустился обратно на столешницу.

Франциск погладил его по спине:

— Скоро все закончиться, Mon Cher. Даже не бери в свою хорошенькую голову.

— Заткнись, а? – Пробормотал Иван в стол. — Если тебе так нужно сделать это, то, пожалуйста, делай, по крайней мере, молча. – И добавил. — Amant.

Только сейчас Иван понял, что француз куда-то отошел. Он обернулся, насколько позволяла веревка, отыскивая его взглядом. Вместо этого услышал лишь голос Франции:

— Это было бы слишком скучно, друг мой.

От первого удара Иван задохнулся скорее от неожиданности, чем от боли. Хоть та и была немалой. Франциск мелочиться не стал – в руках у него был явно не кнут или трость, вроде тех, которыми он сам, бывало, охаживал мятежных восточноевропейцев и кавказцев, а чертова семихвостка. Злая штука. Будто стекло в тело вбивают. А самое поганое — она оставляет хорошие следы. Не синяки — рваные раны.

Артур присел на край стола, почти у самого носа Ивана, и, запустив пальцы ему в волосы, заставил приподнять голову. Очередной болезненный стон России удалось сдержать. В конечном итоге, все это — далеко не самое худшее из того, что ему довелось пережить в своей жизни. Он всегда оказывался крепче, чем ожидали его враги.

— Еще не поздно принять мое предложение. — О, этот тон Ивану уже доводилось слышать — многие азиатские и американские государства повелись на этот нежный шелк британской дипломатии, облегающий смертоносное лезвие. — Признай, что просто сглупил, наворотил дел, балканцев зачем-то обнадежил, и я дам тебе возможность покинуть этот корабль лишь с разукрашенной спиной.

— Вот это ты..., — начал Иван и задохнулся — плеть обожгла плечо, и он закусил губы, чтобы не застонать. — …что ли… всем своим колониям… обещал?

— Не дури, Иван. — Прошептал Артур, и голос этот с нарочитой медовой тягучестью был воплощением очарованья. — Если бы ты был моей колонией, я поручил бы твое наказание действительно умелым рукам. Нет. Это предложение одной державы — другой: ты остаешься в своих заснеженных полях, не пытаешься забраться дальше в Азию, а я не позволяю покалечить тебя слишком уж жестоко. По крайней мере, выйдешь ты отсюда на своих ногах.

— Это не так уж и больно.

Лицо Артура сохранило все то же дружелюбное выражение, когда он резко приложил Ивана лицом о стол. В глазах у России потемнело от боли, он поперхнулся собственной кровью. Алые ручейки растеклись по подбородку.

Когда Иван осторожно, искоса взглянул на Англию — тот уже не смотрел на него.

«На Садыка смотрит… Интересно, все же… что у него на уме. Когда мы тогда, на последней встрече, пожимали друг другу руки – так крепко и сердечно – он знал? Обо…всем…этом. О том, что они хотят…со мной сделать? Думал о том, как заведет меня…сюда… когда подавал мне руку? Бог мой. Когда же я, наконец, повзрослею…»

Прервалась порка также внезапно, как и началась. Какое-то время Иван напряженно ждал запоздалого удара, а когда его не последовало – расслабляться не поспешил. И верно сделал – скоро у нервного ожидания появилась иная причина. Ладони Франциска легли ему на бедра, разминая и лаская их, а потом скользнули дальше – туда, где никто не смел его касаться уже давно.

— Не нужно на меня так смотреть, Франциск. Вперед! Пусть моя фамилия «Кёркленд» — я здесь не для того, чтобы читать проповеди, изобличающие содомский грех.

Иван застонал от боли, ощутив проникновение.

Разозлился на себя.

Ткнулся лбом в столешницу и закусил губы, стараясь сосредоточится лишь на пульсирующей боли в разбитом носу и искалеченной спине.

«Чтобы ни звука…ни звука…»

Хотя Франциск, ухватив Ивана за бедра и медленно погружаясь внутрь, пыхтел достаточно громко, чтобы заглушить его болезненные стоны и всхлипы.

— Садык. – Судя по тону голоса, Англия собирался сказать какую-то гадость. Иван попытался отстраниться и этого голоса, но он прорывался сквозь гул в ушах и стоны Франциска, как назойливая тонкая полоска света между опушенных штор, когда хочется отгородиться от всего мира и растворить все печали во тьме.

Садык прекратил играть с кинжалом.

— Да?

Иван пропустил момент, когда Артур ставил револьвер на предохранитель – щелчок, раздавшийся сейчас, перевел оружие к готовности к стрельбе.

— Каково это – убивать страну, Садык? Ты ведь знаешь, как это делается, а? Для империй границ не существует – они идут куда хотят, уничтожая на своем пути непокорных.

Иван старался не замечать слез на своих щеках. Он поднял взгляд на Артура – ствол смотрел ему прямо в лоб, словно злой черный глаз — пустой и смертоносный.

— Убить страну можно лишь поразив волю ее народа. Тогда, когда люди становятся животными – когда они забывают свое прошлое, забывают кто они.

— И если они уже животные?

Садык ничего не ответил. Иван закрыл глаза, надеясь, что Артур нажмет на курок.

Но слышится лишь еще один щелчок предохранителя, после чего Англия поднимается со стола. Шелест его одежды почти растворяется в тяжелом дыхании Франциска и шлепках и возне совокупляющейся плоти.

Артур проводит рукой Ивану по спине – он отзывает кратким вскриком, после чего вцепляется зубами себе в руку. Англия касается самых глубоких ран – Иван готов поклясться, что чувствует, как эти холеные пальцы копошатся между рассеченной плетью кожей. Рот наполняется желчью – Иван еще крепче стискивает зубы.

— Ну и каковы ощущения, Франциск?

— Incroyable, аmant. Теснее девственника.

Мрачный и снисходительный тон Артура не способствует прохождению тошноты.

— И многих ли девственников ты имел?

— Ах, аmant, истинный кавалер молчит о тех, кого целует. Особенно когда так занят. – Франциск с нежностью приобнял Артура одной рукой. И негромко продолжил. – Кажется, теснее даже Метью. – Иван вздрогнул, когда Франциск звонко, с размаха шлепнул его ладонью по бедру. Кровь. Металлический привкус во рту. Не слушать.

Этому нужно положить конец. Он должен остановить это.

«Даже если я погибну, даже если погибнут мои дети или их тела будут страдать. Все будет лучше, чем превратиться в живые игрушки для исполнения любых капризов народов Артура и Франциска. Убить страну – значит, поразить волю ее народа. А воля моих детей в их гордости за мое величие».

Иван оперся на руку, рывком приподнявшись, метнул через плечо яростный взгляд. Раны на его спине отозвались острой вспышкой боли, те из них, что уже покрылись тонкой коркой, вновь открылись.

Франция встретил этот взгляд улыбкой. Дуло револьвера Англии уперлось России между лопаток – локти у него затряслись, но ему удалось удержаться.

— Ты только посмотри — в нашей комнатной собачке еще остался бойцовский дух.

Иван ничего не ответил, стиснув зубы от боли.

«Ослабить веревку…ослабить…»

— Давай, Франциск. У тебя было достаточно времени.

— Ах, аmant, но…

— Я сказал – пошевеливайся.

Локти у Ивана почти подломились, когда Франциск вышел из него.

Русский зло ударил кулаком по столу и грязно выругался. Отбросил голову назад — мышцы на спине бугрились под кожей, а лопатки были напряжены, словно у пытающейся взлететь птицы – птицы с обрезанными крыльями.

Артур только хмыкнул.

Казалось, Иван ощущает каждый дюйм его плоти. Керкленд навалился на него всем телом и так тесно прижался к нему, словно хотел вплавиться в исполосованную кожу.

В отличие от Франциска, Артур не разменивался даже на подобие нежности. Руки Ивана скользили по столу, бедра ударялись о край – русский шипел и матерился от каждого толчка. Ножки стола мерзко скрипели по полу.

— Франциск, будь добр – заткни его уже.

Иван не мог вспомнить, когда последний раз его целовали – хотя то, что делал Франциск, вряд ли можно было назвать поцелуем. Слишком напористый, слишком болезненный, слишком грубый. Иван ударил Франциска – по груди, плечам, лицу – везде, куда мог дотянуться. Тот сумел схватить его запястье и придавил руку к столу. Судя по содроганию тела Франциска, по трепету его рта – другой рукой он ласкал себя. Иван попытался ударить его вновь – но приходящиеся вскользь взмахи больше напоминали движения человека, перебравшего накануне и пытающегося сквозь сон отогнать назойливую муху.

Артур убрал револьвер, упиравшийся русскому в затылок, и Иван отдернулся от Франциска прочь, прижимая голову к груди, словно пытаясь свернуться в шар. Он чувствовал, что на него смотрит – смотрит множество глаз – а он истекает кровью, его бесстыдно и жадно касаются чужие руки, он пронзен самым постыдным образом.

Как много крови – по спине, по бедрам, по лицу – он задыхается, захлебывается ею.

Первым кончил Франциск. Он вцепился Ивану в волосы, заставляя поднять голову – и он только и мог делать, что смотреть – как блаженство вместе с румянцем растекается по лицу француза, как с приоткрытого рта срывается стон, как мелкой дрожью содрогается тело. Иван вздрогнул, когда одна из капель попала ему на щеку. Ему показалось, что сейчас его грудь разорвется от его сдавленного и быстрого дыхания.

Артур ткнул его голову обратно вниз, почти ласково провел по волосам, после чего ладонь его скользнула ниже – к спине Ивана. Казалось, что он разворошил каждую рану, после чего его пальцы – скользкие и липкие – вдавились туда, где Иван уже и без того был болезненно растянут.

— Нет. – Выдохнул русский: тихо и безнадежно.

Артур застонал над ним – движения его стали дерганными, неритмичными.

Внезапно ощущение отвратительной растянутости стало меньше — запоздало Иван осознал, что теперь в нем остались лишь пальцы Артура. Чувство реальности начало его покидать, он словно на какое-то мгновение провалился в небытие. Когда очнулся – то к ощущениям его разбитого тела добавилось чувство, как по внутренней стороне одного бедра растекается вязкая жидкость. Он задушено хватанул воздух и раскрыл рот – но даже для крика уже не осталось сил.

Франциск отпустил руку русского – медленно, ласково проведя по ней кончиками пальцев. Иван незрячим взором уставился на деревянный узор столешницы между его руками, пытаясь успокоиться и прекратить задушенные всхлипы, избежать позорной истерики.

Не помогало.

Он чувствовал, как что-то, свернувшееся в тугой клубок, так сильно давит ему на легкие, что им уже тесно у него в груди. Так тесно, что, кажется, они сейчас разорвут, раздавят ее изнутри.

Рядом шелестела одежда.

Прозвенели монеты.

Голос Артура:

— Твоя доля, Мавр. Мы отчалим после него.

Иван не знал, что капает на стол между его рук – кровь ли, слезы, нечто иное, а быть может, кровь пополам со слезами и… этим. Оттуда-то сверху до него донеслись приглушенные голоса Артура и Франциска, обменивавшихся скабрезными шутками, и громкий смех матросов. Ивана трясло, он медленно опустил голову и прижался лицом к столу.

Он не шевельнулся, услышав шаги Садыка, не шевельнулся, когда веревка сползла с его ног, не шевельнулся, когда Садык затормошил его, заставляя прийти в себя и встать.

Он выскользнул из придерживающих его рук Садыка и упал на пол. От удара он вскрикнул, на мгновение застыл, а потом его вырвало прямо под ноги турку. Тот испуганно отступил на несколько шагов.

Он больше не сдерживал ни дрожи, бьющей все тело, ни слез. Болело все. Каждое движение причиняло боль. Он чувствовал себя сломленным, растерзанным, жалким. Желчь вновь подступила к горлу – в это раз он хотя бы сумел немного опереться на руки и чуть приподняться над полом.

Спустя какое-то время бульканье и задушенные всхлипы сменились тишиной. А потом и слезы уступили место смеху – злому и пронзительному. Иван взглянул на Садыка – и тот сделал еще несколько шагов прочь, с тревогой наблюдая за медленно приподнимающимся с пола русским.

Наконец, смех поутих, и Иван услышал…тишину. Полнейшую тишину, сковавшую ту самую палубу, с которой совсем недавно звучали шутки и матросский смех. Слышали ли Франциск и Артур его смех? А если слышали – то обменялись ли короткими взглядами, спеша отвести глаза при мысли о том, что может ожидать их самих? Иван рассмеялся вновь и привалился спиной к ножке стола, рассматривая собственную одежду, мятивом разбросанную по всему полу. На миг ему даже стало жаль своего верного Степана, так старательно приводившего в порядок его мундир и чистящего сапоги перед приемом у султана.

Говорят, что он, Россия, так много страдал в детстве и юности, что уже научился находить в своих бедах подобие забавы и удовольствия. Иногда ему и самому начинало так казаться.

— Сколько они тебе заплатили, Садык? – Сквозь смех спросил Иван, с улыбкой глядя на южного своего соседа.

— Для такого — мало.

Иван заставил себя успокоиться, поднялся с пола и, извернувшись, попытался разглядеть свою спину, благодаря Франциску покрывшуюся кровоподтеками и ранами. Зрелище – не ахти, и все же Артур был прав – в открытом насилии Франци был любителем. Его «подарки» приносят больше вреда. Он снова хихикнул – негромко и неуверенно – и снова улыбнулся Садыку.

Ноги не хотели слушаться – Иван спотыкался на каждом шагу, но все же добрел до Садыка, и привалился к его могучей фигуре. Тому это доставило, похоже, мало радости — если судить по неестественно выпрямленной спине и напряженным плечам. Но Ивану было все равно.

— Отвези меня обратно, Садык. — Шепнул Иван. — Мои дети ждут моих распоряжений.

— Это...

— Это значит, что Артура и Франциска еще ждут впереди несколько сюрпризов.

Конец.


Примечания:

Пиллерс (мор.) — Брус, стойка, поддерживающая палубу судна.

«…взяв в союзники Ловино и Бервальда, а быть может, и Родериха с Гилбертом…» — соответственно – Южная Италия, Швеция, Австрия и Пруссия.

— С Китаем давно общался, а? – Благодаря Англии и Опиумной войне дела у Китая в этот период шли непросто плохо, а очень плохо. Первая опиумная война стала началом длительного периода ослабления государства и гражданской смуты в Китае, что привело к закабалению страны со стороны европейских держав и долговременной депопуляции населения. В общем, ситуация довольно близкая по последствиям к нашим 90-м годам, с той лишь разницей, что мы большинство проблем сами себе на шею повесили, а Китаю их навязали силой. Сама же эта война, а главное – повод к ней приведший (Китай хотел прекратить распространение специально организованной наркомании среди своего населения и защитить внутреннее производство, организовав товарообмен таким образом, чтобы экспорт товаров значительно превалировал над импортом — что плохо сочеталось с интересами Британской империи, рассматривающей Китай, как перспективный рынок для сбыта своей продукции) стали символом английской алчности, злокозненности, лживости, подлости и лицемерия.

Кёркленд – Kirkland – «страна церквей»

Метью – Канада

Перевод французских слов:

Angleterre – Англия

Amant – возлюбленный, любимый

Magnifique – великолепный, прекрасный(основные); поразительный, потрясающий (разг.)

Mon Cher – (мой) милый, дорогой.

Incroyable – невероятный, невообразимый

В качестве иллюстраций:

Костюмы и антураж несколько (мягко говоря) не соответствуют эпохе – но я подбирала иллюстрации, что передавали бы характеры персонажей.

Россия:

http://i334.photobucket.com/albums/m415 … 583446.jpg

http://vladimirka.deviantart.com/art/Wo … -143128564

Англия:

http://nairchan.deviantart.com/art/VICT … -118748734

Франция:

http://media.photobucket.com/image/france hetalia/kagenohime/hetalia/1222924733744.jpg?o=192

http://i270.photobucket.com/albums/jj11 … 150244.jpg

Турция:

http://ecthelian.deviantart.com/art/HET … -115761723

http://i23.photobucket.com/albums/b369/ … 826025.jpg

0


Вы здесь » Комитет гражданских безобразий » Слеш » Better a Live Dog~ Франция/Россия\Англия, Турция~ NC-17